— Откуда ты это всё знаешь то?! Ой! — телегу тряхануло на кочке, и я, хоть и говорила мысленно, язык прикусила по-настоящему.

— Так я дух. С другими духами общаюсь, весточки из родных земель иногда приносят. В общем, Путяту так просто убили, из зависти. А дед, которого везут в Магриб, — ты, то есть, — заразился, якобы, в мангровых лесах Сундарбана.

— Это где? — разговор с самой собой мне порядком надоел, но что вы прикажете делать, если руки-ноги свело судорогой, ни рот не открыть, ни пальцем не пошевелить?

— Сундарбан-то? Это в Индийском царстве, правит которым царевич Иоасаф. Представь — на берегу океана лежит бескрайнее болото, всё укутанное туманами, и на нём растут огромные деревья с тысячей стволом-корней… Жарко, влажно…

— Спасибо, я смотрела «В мире животных» выпуск про этих, как их… Обезьян-носачей. Очень смешные звери, у них вместо носа — хвост бобра.

— При чём тут хвост бобра! Там в тумане ходят страшные болезни, и ты, то есть дед, который ты, оттуда эту болезнь и привёз. Но важно другое: чтобы вас не убили в Магрибе на входе, а встретили ласково и дали пожить хотя бы неделю, мы пустили с помощью джинна слух, что дед — то есть ты, нашёл в Сундарбане огромный клад, в котором было несколько волшебных вещей из сокровищницы царя Соломона. Только при тебе их нет.

— И толку им? Дед-то, якобы, умер.

Поляница явственно вздохнула у меня в голове, где-то в районе правого виска:

— И как ты дожила до своих лет? Магриб — город колдунов. Там поднимут любого мёртвого, расспросят и обратно уложат. Даже такого, как ты.

— В смысле, «как я»?

— Уши повисли! Твои спутники положили тебе в гроб куски рыбы, так что воняешь ты натурально и отвратно: даже Путята идёт в трёх шагах, а у ж он-то и сам труп, — Полина захихикала и внезапно пропала.

— Эй, алё! Поля! Стой, я хотела ещё про Илью Муромца поговорить…

Поляница вернулась как проблеск молнии:

— Не время сейчас, — и снова исчезла. Почему? Капризная девчонка! Но ухо уже улавливало какой-то внешний сумбур, кто-то бранился и орал, и я прислушалась: если уж Полина решила замолчать, то дело, видать, серьёзное.

-…твою распротак! — ругалась бабка на кого-то. — Не видишь, супружника моего волокём хоронить на родину предков, в Магриб.

— Так он серый, не чёрный, — увещевал старую бархатный баритон. — Отродясь не было на нашей земле светлокожих людей, кроме нас берберов-туарегов. Остальные - чернокожи: мавры, абиссинцы, да нубийцы. На севере, правда, есть длинноносые и бледные жители Сардинии и Сицилии, но что они против нас? А арабов тут не водится. Мы не лезем в дела Аграбы, она не лезет к нам.

— Но муж дал обет вашему эмиру Осейла, что привезёт сокровища Соломона!

— А тебе, старуха, какое дело до обетов твоего мужа? Ты не жительница Магриба.

— И слава Перуну, — проворчала Баба Яга в сторону, — вот ещё: добровольно жить в стране чернокнижников и чародеев!

— Что ты говоришь, женщина?

— Ничего. Жалею, что не жила в Магрибе.

— Я так и понял, — смягчился голос. — Ладно, кто с тобой?

— Это вот мой сын, — сказала бабка. «Кийну, — сделала я зарубку на память».

— Телохранитель моего покойного супруга, его слуга, поднятый из мёртвых, да пленный воин-кочевник, которому муж отрезал язык. Он служит у нас конюхом.

«Стало быть, Маариф, Путята и Алтынбек, — посчитала я. — А как же джинн? Его, наверное, загнали в бутылку или лампу, как обычно делается в восточных сказках. То остаётся ещё цыган…»

К такому же выводу, посчитав караван по головам, пришёл и настырный бархатный голос:

— А это кто?

— Брат моего мужа… Отец его поздно завёл ребёнка от юной наложницы, вот он и родился с таким горбом, колченогий и неуклюжий. Поклонись, Али!

«Ага, вот и Сэрв! Но почему горбатый и хромой?» Образ горбуна из Норт-Дама так и заплясал перед моими глазами. В таком составе мы действительно не представляли никакой опасности для магрибских колдунов: пацан, два трупа, один из которых — живой, раб, калека, старуха и единственная боевая единица — Маариф. Но не сомневаюсь, что и его подправили: например, нарастили пузо или состарили. К такому же выводу пришёл и пограничник.

— Ладно. Я чувствую, что за вами погоня, а раз эмир Осейла желает получить сокровища, а вы желаете его отдать, то не вижу причин делиться с чужаками. Думаю, что эмир даст вам возможность мирно дожить свои дни на задворках эмирского дворца, получая объедки с кухни и обноски из гарема.

— И это очень щедро! — польстила Баба Яга.

— Тогда поторопитесь, — в баритоне зазвенели стальные нотки. — Минут через двадцать-тридцать моему отряду придётся вступить в бой со львами пустыни — я чую запах их ярости. Бегите!

— Чего не сделает человек ради золотишка, — съязвил Сэрв, оказавшийся рядом. — Фу, ну ты и воняешь, старый хрыч! Кхе!

И ушёл, оставив меня в полном одиночестве. Телега затряслась сильнее — мы спешили убраться с поля боя.

— Хочешь, покажу тебе картинку сражения? — поляница снова возникла у меня в голове. — Я подсмотрела штуку, которая называется «телевизор». Могу так же. Ах, как я люблю звон мечей, крики, кровь, горячку битвы!

— Кровожадная ты, подруга, — внутренне ухмыльнулась я. — Но против кинишка не возражаю.

И сразу, без предупреждения, передо мной развернулась страшная картина жестокой бойни: львы пустыни окружили того самого обладателя бархатного голоса и четверых его спутников. Силы были не равны — один к трём в пользу убийц из гвардии султана Боруха. Мне стало страшно.

О, что это была за битва! Полина-библиотекарь съёжилась в углу моего сознания, а Полина-богатырша радостно вскрикивала и хлопала в ладоши при каждом удачном ударе «наших». «Наши» — это были посланники Магриба, кочевники-берберы, как оказалось: пятеро очень смуглых всадников в больших синих тюрбанах-тарелках, с укутанной нижней частью лица и в развевающихся белых одеждах. Они быстро перемещались на юрких ловких лошадках, и их сабли мелькали как серебристые молнии. Но туарегов заперли в кольцо арабские всадники: на лошадях более тонконогих, но и более высоких, медленных, по сравнению с берберскими, но обладающих мощной грудью, защищённой кожаным доспехом. Да и сами «львы пустыни» носили круглые железные шлемы с широкими наносниками, замотанными чалмами; гибкий и прочный доспех, сшитый из десятков кожаных пластин, пропитанных воском; их ноги были защищены железными же поножами, а руки — такими же наручами. Сабли у «львов» были прямые, и скорее напоминали мечи, а по длине превосходили берберские. Словом, дело было табак.

Воин, выделявшийся среди туарегов ростом и могучим сложением, пошёл в атаку на лидера «львов», но тот увильнул от схватки, сделав знак двум своим всадникам зажать туарега в клещи — и это была тактическая ошибка. Увидев, что на него с двух сторон несутся два всадника, в чьих руках сабли пляшут как рыбки в горной реке, туарег просто замер на месте.

— Беги, глупец! — заорала я, во-первых, забыв, что меня никто не слышит даже в метре от гроба, а, во-вторых, сама битва была далековато. И мне сразу же стало стыдно, что я не нашла ничего умнее, как скосплеить Гэндальфа в пещерах Мории. Ничего другого в голову почему-то не пришло.

Но мои благие намерения никому не были нужны: туарег оказался опытным и хитрым бойцом. «Львы пустыни» неслись на него, кровожадно гикая и размахивая саблями, а он — ждал, изображая панику и растерянность. И вот когда они приблизились к туарегу на расстояние замаха сабли, и попытались одновременно отрубить ему голову и пронзить грудь, туарег перевернулся, оказавшись под брюхом лошади, и своими двумя кривыми саблями перерубил сухожилия арабских скакунов.

Кони закричали как дети. Ноги их подломились, и оба всадника скатились на песок, ничего не понимая. Опытные солдаты, им хватило всего секунды, чтобы сориентироваться в обстановке и встать в оборонительную стойку. Хватило бы. Но этой секунды у них не было, потому что двое других туарегов, подскочив, взмахнули саблями. Головы арабов были отделены хирургически точно: они подскочили в воздух и покатились под ноги коням. Из тел, медленно опускающихся на колени, хлынул поток крови: яркой артериальной и тёмной венозной. Кровь впитывалась в песок, заливала доспехи, а в песке рядом плакали покалеченные лошади. Туарег-начальник достал из-за пазухи два уже заряженных пистолета, и выстрелил дуплетом: каждая пуля попала лошадям точно в ту тонкую косточку, которая прикрывает висок, между глазом и лбом. Животные умерли мгновенно.