Добравшись до нужного дома, Евгений Леопольдович и Юля разделились, чтобы не привлекать внимание охраны: Ким проскользнула на территорию элитного жилкомплекса, прибившись к стайке школьниц, а доктор Гусев остался коротать время за рюмкой соджу.

Юля выдохнула, поправив лямки рюкзака. Она посмотрела на свое отражение в сенсорном экране домофона: отрепетировав несколько приветствий, и убрав с глаз неровную челку, девочка потянулась к кнопке вызова, но остановилась. Ким закусила губу, развернулась и хотела было уйти, но еще раз выдохнув, вернулась к двери. Юля выучила несколько корейских слов, но не была уверена в произношении, что усиливало ее мандраж.

— “Аннёнъ! Че ирымын Юля имнида. Нан тталь Светлана Ершова”, — трижды отчеканила Ким, точно скороговорку. Девочка знала, что папа говорил по-русски, ведь он как-то написал письмо маме, но Юле очень хотелось его впечатлить. Ким почти нажала кнопку звонка, но дверь открыли раньше. Невысокий седеющий мужчина в пальто и кожаных перчатках вынес на прогулку мальтийскую болонку. Увидев Юлю, собака затявкала, вырваясь из рук хозяина.

— Мьян, — извинился кореец, пытаясь успокоить животное, извивавшееся в объятиях. Юля застыла. Невольно ее пальцы вцепились в краешек пальто мужчины. Хозяин собаки удивился, вглядываясь в девочку, как всматриваются в прохожего, прикидывая, не старый ли это школьный приятель? Сердце Ким забилось чаще, а по щекам невольно потекли слезы:

— Папа?

Глаза мужчины расширились от удивления (или испуга). Из глубины квартиры донесся певучий женский голос. Он проворковал что-то по-корейски. Юля ничего не поняла, но по растерянному ответу господина Кима догадалась, что это говорила ее мачеха. Ким Юн Хи опустил болонку в прихожей и закрыл дверь, отрезая их с Юлей от мира домашнего уюта.

— Как… ты. …Меня отыскать? — опешив спросил кореец с грубым акцентом. Он давно не говорил на чужом языке, поэтому каждое слово приходилось выуживать из глубин памяти. Когда Юля услышала этот вопрос, она все поняла — отец знал о ней. Знал и ничего не сделал.

— Я… я нашла ваше письмо у бабушки и…

— Понятно.

Господин Ким оперся о стену, пытаясь справиться с мигренью.

— Ты. …Хотеть. Денег?

Кореец вытащил из кармана толстый бумажник, начав отсчитывать купюры.

— Па-па, — пролепетала Юля. Каждое его слово ранило больнее предыдущего. По ребрам забегали пауки, а в животе похолодело.

— Ч-че ирымын Юля и-имнида, — робко произнесла девочка сквозь всхлипы, будто бы это было какое-то заклинание, словно это была молитва, — Н-нан тталь С-светлана Ершова.

— Тишина. Пожалуйста… Тишина.

Господин Ким испуганно покосился на дверь, из-за которой неугомонно лаяла собака. Он отсчитал несколько купюр и сунул деньги в карман Юлиного пуховика.

Из квартиры Кимов вышла малышка лет десяти, выводя на поводке болонку с дурашливой мордочкой. Любимая дочурка подбежала к Ким Юн Хи, повиснув у него на шее, а потом что-то тихо спросила, поглядывая на оборванку. Мужчина растерянно посмеялся, отстранившись от плода давней интрижки. Хоть Юля и не поняла, о чем эти двое шептались, но она отчетливо все почувствовала: неловкость, страх разоблачения, склизкую ничтожность мужчины, которого чуть не поймали на чем-то, что может разрушить всю его расчудесную жизнь. Ей все это было слишком хорошо знакомо. Юля перестала плакать, будто кто-то перекрыл вентилем слезные каналы. Сказочный образ отца разрушился — он оказался таким же мерзавцем, как и большинство мужчин, которых она знала.

Малышка с собачкой ушли на прогулку, и Юля вновь осталась с господином Кимом наедине.

— Я мечтала, что увижу тебя, папа. Думала, каким ты окажешься, представляла, как обрадуешься, когда узнаешь, что у тебя есть дочь. Как подхватишь меня на руки и похвалишь за то, что я тебя отыскала… знаю, глупо мечтать о таком, когда тебе четырнадцать, но мне было плевать.

Юля не знала, зачем все это вывалила на господина Кима. Наверное, чтобы попрощаться с тем образом папы, о котором она мечтала в “Магнолии”, забравшись на высокое дерево. Глупые грезы ребенка, не видевшего жизни за оградой детдома.

— Девочка. …Хватит. Я дать… деньги. Что еще?

Отчаянная беспомощность обращалась холодной стальной злобой, закаленной в горниле детдомовской жизни. Маленькая трясущаяся девочка превратилась в прагматичную женщину. И эта женщина не хотела обратно в ад.

— Если вздумал откупиться от меня этой мелочью, подумай получше. Я прекрасно знаю, сколько у твоей новой семьи денег и какие у тебя связи. Так что, если не хочешь, чтобы обо мне узнала твоя женушка или тесть…

— Как ты сметь?! — господин Ким замахнулся для пощечины, но Юля не отвела взгляд — беспощадный, волчий, какой бывает только у тех, кто хлебнул в жизни дерьма. Ким Юн Хи остановился, краснея от злобы. Он так и не решился ударить дочь.

— Подумай хорошенько, что можешь предложить. Я приду, когда твоя подачка закончится, и лучше бы тебе предложить что-то получше, папочка.

Юля ушла, оставив господина Кима наедине с призраками прошлого. Она чувствовала внутри всепожирающую пустоту. Мир взрослых победил, не оставив ей ни шанса на счастливое детство. Но теперь Юля твердо решила: этому гребаному миру точно не понравится та взрослая, что из нее получилась.

“По крайне мере, в хранилище все же попали”, — подумал Денис, осматривая плесневелые стены старого бомбоубежища в подвале девятиэтажки.

После нападение Ярослава Стригоя на мать прошел целый день. Бунтарей бросили в камеру перед самым рассветом, поэтому вся троица быстро погрузилась в сон.

Покушение на матрону провалилось. У юного господаря с самого начала не было ни единого шанса, но все усугубила одна досадная деталь. Когда матрона отправила сына в полет, окончившийся разбитым затылком и треснувшими ребрами, мятежник потревожил покой мертвеца на алтаре. Гроб свалился на пол, и гости увидели далеко не то, что ожидали. Упокоенного недавно Луки Стригоя внутри не оказалось. Вместо него под крышкой скрывался новый фаворит господарей, что должен был заменить Луку, церемониально поглотив останки прошлого наследника. Молодой человек, лет девятнадцати, лежал на сатиновом ложе с железнодорожным костылем в груди.

Все, что последовало после внезапного откровения, уместилось в пару секунд: отчаянный вопль Екатерины, стук тяжелых ботинок, хруст заломленных суставов и разбитых носов, возмущенные протесты Юлии. Но не смотря на все угрозы судом, сейчас Ким молотила в дверь импровизированной камеры, шарахая по металлу ногой. Вампирша проснулась первой, так что гулкие удары послужили сигналом будильника для остальных заключенных:

— Выпустите меня! Сраные кровососы, вы понятия не имеете кто я!

— Заткнись! — гаркнули с той стороны камеры, — Если ты не реинкарнация самой Батори, то нам плевать.

Проснувшись, Денис неспешно обходил периметр опустошенного хранилища, служившего им камерой. Ничего примечательного — зарешеченный светильник, малюсенькое окошко вентиляции под потолком, через которое не пролез бы даже младенец. А еще современный сейф, вмонтированный в стену. Очевидно, в нем и находилась исчезнувшая реликвия.

Хранилище от коридора отделяла тяжелая дверь со сканером сетчатки и кодовым замком, который вполне себе работал, в отличии от того, что находился на двери в подъезд.

Следов взлома на сейфе не осталось. Да и не похоже, что входная дверь пострадала. Значит, Стригоев ограбил либо призрак, либо вор с полным доступом к сейфу.

— Что ты там вынюхиваешь? — сонно простонал Ярослав, все еще отходивший от стычки, лежа на драном матрасе. Ребра господаря еще не зажили, а запекшаяся в волосах кровь пачкала подстилку.

— Матрона пригласила меня отыскать одну пропавшую вещицу, так что я решил не терять времени.

— Странный ты тип, колосажатель… — поморщился от боли Ярослав, — Эта мегера бросила нас за решетку, а ты хочешь ей помочь?