Жертва засучила ногами, схватилась за раковину.

“Нужно остановиться”.

Ступни толстяка перестали дергаться, а руки обвисли.

“Остановись!”

Кровь лилась вниз по пищеводу, согревая ледяное тело, успокаивая бесов, что терзали желудок.

“ХВАТИТ!”

Чернопалов оттолкнул мужчину на унитаз, сам отскочив в ванную, сорвав с петель цветастую шторку.

Добыча сипела в полу-забвении, развалившись на стульчаке. От двух колотых ранок на шее жертвы не осталось и следа. Волосатая грудь вуки мерно вздымалась и опускалась в ритме дыхания.

Денис вышел из ванной, вытирая губы тыльной стороной ладони, шатаясь, точно пьяный. Оцепеневшая от ужаса блондинка рыдала.

Чернопалов чувствовал себя последней тварью, и одновременно богом — свежая кровь стучала в висках, наполняла силой.

Лейтенант вышел из номера, разминая затекшую шею:

— Ну, что, второй тайм?

“Прячусь в тенях

Беру молоток

Стоишь на коленях —

you're so low

Я помню — ты любишь погорячей

(Зажмурься, детка...)

Time to blowing up the brain (Е!)”.

— No Promise

Самолет приближался к аэропорту Андреевска. Пересадочный рейс из Южной Кореи задержали на час, поэтому Юле пришлось понервничать, ведь любое промедление могло расстроить ее планы. Артистка устала от папарацци и жутких фанатов, поэтому постаралась, чтобы ее визит домой обошелся без огласки. Девушка полетела экономом, не потому, что считала себя лучше других звезд к-попа. Наоборот, все последние годы, Ким пытались вдолбить обратное. Юля истязала организм изнурительными тренировками и диетами долгих пять лет. Она терпела пренебрежение от чистокровных корейцев, усердно учила язык и мечтала, как умоется слезами конкуренток. И вот, этот час настал.

Год назад ее группа “No Promise” покорила музыкальные чарты с синглом “Time to blowing up the brain”. Там, на сцене, сиротка из Андреевска умерла навсегда, уступив место Джулии — рэперу в самой многообещающей женской k-pop группе.

Душно. Кондиционер барахлил, а качок, размером с киоск, провонял салон самолета квашенной капустой. Он уплетал ее прямо из банки, чавкая и рыгая.

— Даю восьмерку, но только за артистизм… — произнесла Юля, подмигнув девчонке, листавшей журнал на соседнем кресле. Прежде чем ответить, малышка с опаской покосилось на женщину в темно-синем костюме юриста, сидевшую рядом. Дамочка сопела, нацепив маску для сна, так что никак не могла сделать непоседе замечание.

— Всего восемь?! Это точно была десятка!

— Думаешь? По-моему не дотягивает. Вот, пару минут назад было мощно, а сейчас ме-е…

— Ему бы к врачу сходить. Там не желудок, а засорившийся унитаз, — хихикнула малышка.

— Варвара… где манеры? А если твоя мама услышит? — театрально оскорбилась Ким, приложив руку к груди.

— У меня нет мамы.

Юля покосилась на женщину в строгом костюме.

— Это соцработник, — выдохнула Варвара, проследив за взглядом Ким, — Везет обратно в детдом. Новые родаки оформили возврат.

Услышав про “детдом” Ким оторопела. На секунду ей показалась, что самолет падает. Юле пришлось схватиться за подлокотники кресла, чтобы не сползти на пол. Во рту все пересохло, а на кончике языка появился металлический привкус. Певица рассеянно улыбнулась, пытаясь скрыть тот ужас, что склизким языком лизнул позвоночник. Благо, провонявший капустой лев, разродился очередным рыком.

— О-о, в-вот это уже по-интересней… — ляпнула Ким, — Девятка, а? К-как считаешь?!

Варя растерялась. Девочка не знала, что делать, когда взрослые начинали себя странно вести. Разумеется, она подумала, что Ким так отреагировала на нее.

“Я ей противна?”, “это потому, что я одна?”, “это потому, что от меня избавились?”, — все эти вопросы навалились на малышку, не позволив ей поднять головы.

Варвара ничего не ответила. Пожав плечами, девочка уткнулась в иллюминатор, весь остаток пути не проронив ни слова.

Для Ким это был очень долгий перелет.

Похороны пройдут через пару дней. Так что, у Юлии оставалось достаточно времени, чтобы прийти в себя. Менеджер группы срывал телефон, но все его негодование затерялось в ящике для голосовых сообщений. Юлю это мало волновало, она просто хотела проститься с бабушкой.

Ким попросила таксиста выключить радио, и они ехали от аэропорта в тишине, слушая, как дождь барабанил по стеклам автомобиля. Город за окном расплывался желто-красными пятнами фонарей. Вывески магазинов и забегаловок загорались манящим неоном, дымчато сиявшим сквозь серую пелену ливня. Юля закрыла глаза и перед ней предстал образ бабули в инвалидном кресле. Когда мама была жива, бабушка разрешала катать себя по квартире и угощала конфетами. А потом, мамы не стало, а Маргарита Игоревна… Время отобрало у нее разум и остатки сил. Ким навестила ее в доме престарелых, перед самым вылетом в Корею. Старушка со спутанными волосами сидела в инвалидной коляске, уставившись на картину бессмысленным рыбьим взглядом.

Юля вылетела в Сеул стремительно, убегая от прошлого, пока оно извернувшись не цапнуло ее за пятки. Но сейчас, когда бабуля умерла, ей хотелось иметь хоть что-то на память о том времени, когда у нее была семья.

— Вы могли бы заехать еще в одно место? Я оплачу.

— Любой каприз за ваши деньги, красавица!

Ким сморщилась от отвращения, когда старческий запах облепил ее, точно сальные волосы кикиморы. Вонь забивалась в рот и ноздри, душила, заставляла кожу зудеть. Юля заплатила таксисту, чтобы тот доставил ее вещи в отель, но теперь она пожалела, что не отправилась вместе с ними.

Одна из сиделок, проводила Юлю в комнату, где жила Маргарита Игоревна: стены с изъеденными молью коврами, драный линолеум, и четыре панцирные койки, застеленные ватными одеялами. Лики икон на тумбочке встретили Ким осуждающим взглядом, и стыд ужалил сердце артистки. Девушка презирала себя за то, что оставила бабушку умирать в этом хлеву.

Все жильцы ушли ужинать, поэтому сиделка попросила Юлю подождать, пока та принесет коробку с вещами умершей. Но не успела она выйти, как дверные петли скрипнули и позади раздался сдержанный кашель:

— Спасибо, Ирочка. Дальше я сам.

Ким обернулась и расплылась в улыбке. В дверях стоял высокий сухой человек с глубокими залысинами. Белый халат висел на сутулых плечах доктора Гусева, как мантия волшебника. Евгений Леопольдович не только присматривал здесь за стариками, но и работал врачом в детском доме, в котором росла Ким. И что более важно, именно ему она обязана своей новой жизнью.

Ким бросилась на шею доктора, заключив его в объятья.

— Евгений Леопольдович! — завизжала она, точно ребенок, увидевший Деда Мороза.

— Ну-ну, пожалей мою поясницу, — усмехнулся врач, похлопывая бывшую пациентку по спине, — Я тоже рад тебя видеть, деточка.

Ким отпустила доктора и только сейчас заметила, что он держал под мышкой небольшую картонную коробку, с торчащими из нее вязальными спицами. Гусев отбарабанил быструю дробь по картонке, отвлекая Юлю от грустных мыслей.

— Пошли-ка в мой кабинет, Юлька! Угощу тебя чаем… или тебе уже можно чего покрепче?

— Чай сойдет, — согласилась Ким.

Они сидели в кабинете доктора. Юля рассказывала Евгению Леопольдовичу о жизни в Сеуле, о своем творчестве и новых знакомых, обо всем, чему научилась за границей. Доктор молча слушал, подливая чай, и досыпал в хрустальную вазочку овсяное печенье.

И вот, когда Гусев в очередной раз пошел за кипятком, Юля все же набралась храбрости спросить:

— Бабуля мучилась?

Евгений Леопольдович замер с чайником в руках.

— У нее была тяжелая жизнь, Юлечка, но очень легкая смерть, — сказал доктор, — Тромб оторвался — Маргарита Игоревна ушла мгновенно. Она даже не успела ничего почувствовать, поверь мне.