— Так подрос, — сказал Фридрих, улыбнувшись, но его улыбка быстро угасла. — Он похож на тебя…

— Фридрих, пожалуйста, не надо. Это ничего не изменит.

Он посмотрел на неё, и его глаза были полны боли.

— Разве ты не понимаешь, Мари? Я не могу просто смотреть на него и притворяться, что он не мой.

— Ты должен, — ответила она, её голос дрожал. — Ради него. Ради его будущего.

Фридрих закрыл глаза, пытаясь подавить чувства, которые переполняли его.

— Мне больно. Каждый раз, когда я вижу его, я чувствую, что теряю часть себя. Ты просишь меня забыть его, забыть тебя. Но это невозможно.

Мари с трудом сдерживала слёзы.

— Ты думаешь, мне легко? Каждый раз, когда я смотрю на него, я вижу тебя.

Фридрих потянулся к ней, но она отступила, вставая с кровати.

— Фридрих, ты должен уйти. Это всё, что я могу попросить у тебя.

Он посмотрел на неё ещё раз, потом на сына, спящего в постели. Ему было больно, как будто он терял всё самое дорогое.

— Я не могу жить без вас… Я ждал два чертовых года. И вот теперь, когда передо мной спит родной сын, которого я не видел два года, ты просишь меня уйти?

Он поднялся, медленно и осторожно, словно боясь разбудить этот хрупкий мир. Его пальцы скользнули по краю покрывала, которое укрывало сына, и задержались на мгновение, как прощание. Он смотрел на Генриха, а затем перевёл взгляд на Мари — взгляд полный боли, любви и обещания.

Сделав шаг назад, он ещё раз оглядел их. Её лицо, бледное от долгих сомнений, её плечи, хрупкие, но сильные, и сына, в котором был весь его мир. Каждый из них был частью его, и оставить их сейчас казалось невыносимым, но необходимым.

Он повернулся к двери, его шаги были мягкими, почти бесшумными, но в каждом из них звучала невидимая тяжесть. Его рука коснулась дверной рамы, задержалась там на мгновение, как будто он хотел оставить свой след. Это была только одна ночь, он знал. Один раз он уйдёт, но лишь для того, чтобы снова найти дорогу к ним.

Фридрих исчез в тени коридоров, оставив за собой пространство, наполненное невыразимой тишиной. Но в его сердце горело твёрдое обещание. Он уйдёт сейчас, но не навсегда. Он никогда больше не оставит их. Даже если весь мир будет против, он найдет путь обратно.

Но только он не знал, что через несколько минут мир рухнет окончательно. В руках Аурелиана было письмо, и в его глазах уже горел огонь мести.

Ночь медленно уступала место рассвету, и первые бледные лучи пробивались сквозь тяжёлые шторы. Мари спала на краю кровати, её ладонь покоилась на плече маленького Генриха. Её сон был чутким, полным тревожных образов, но он всё же был её единственным убежищем в эти часы.

Резкий звук открывшейся двери нарушил хрупкий покой. Мари вздрогнула и мгновенно проснулась. Она поднялась, её взгляд упал на тёмные фигуры у порога. Двое стражников в кожаной форме стояли неподвижно, их лица были бесстрастными, словно высеченными из камня.

— Что происходит? — прошептала она, но ответа не последовало.

Один из мужчин сделал шаг вперёд и протянул руку. В ней не было угрозы, только холодная решимость.

Мари вскочила с постели, её взгляд метнулся к Генриху, который продолжал спать, прижав к себе уголок одеяла.

— Объясните, что вы делаете? — её голос стал твёрже, но дрожал от страха.

Стражники молчали. Они подошли ближе, а затем, не дожидаясь её сопротивления, схватили её за руки. Она попыталась вырваться, но их железные пальцы были беспощадны.

— Подождите! — в отчаянии прошептала она, но её слова утонули в глухом звуке шагов.

Мари бросила взгляд на Генриха. Его лицо было спокойным, невинным, он ничего не подозревал. Она чувствовала, как сердце разрывается на части, но она не закричала — не могла позволить себе разбудить его.

Её потащили к двери, не давая времени на прощание. Тяжёлый плащ стражников задел кровать, но Генрих даже не пошевелился. Дверь за ними закрылась с глухим скрипом, оставив мальчика в безмятежном сне, который не ведал о мраке, поглотившем его мать.

Шаги в коридоре гулко отдавались в каменных стенах. Мари вела борьбу с безысходностью внутри себя. Она не знала, что ждёт её впереди, но была уверена в одном: это неслучайно. И это могло разрушить всё, что она так отчаянно пыталась защитить.

Ее бросили в холодную сырую темницу, закрыв дверь на замок. Девушка ничего не понимала… Хотя, сомнительное осознание все-таки начало проникать в голову. Вдруг Аурелиан обо всем догадался?

Она рухнула на каменный пол, дрожа от холода и страха, и села в угол. Словно пытаясь спрятаться от реальности, она зарылась руками в волосы. Её пальцы дрожали, спутывая пряди, а из глаз катились слёзы. Они стекали по её щекам, оставляя мокрые дорожки, и падали на пол, словно капли разбитой надежды.

В её голове крутилась только одна мысль: это конец. Всё было кончено. Аурелиан узнал. Её тайна, её ложь, её попытка сохранить мир рухнули в один миг.

Генрих. Она представляла его лицо, его невинный взгляд, как он проснётся в пустой комнате, не найдя её рядом. Она не могла сдержать рыдания, которые вырывались из её груди, глухие, подавленные, словно боялась, что даже в этой тьме её услышат.

Мари опустила голову на колени, сжимая себя в кольцо рук, будто пытаясь удержать то, что оставалось от её внутренней силы. Но даже она знала — теперь у неё не осталось ничего. Всё разрушено. Всё потеряно.

Темница, где томилась Мари, напоминала могильный склеп. Воздух был пропитан сыростью, стены из грубо отёсанного камня покрывала плесень, и время от времени с потолка падали капли, нарушая вязкую тишину. Едва заметный луч света пробивался сквозь крохотное оконце под самым потолком, но он был слишком слаб, чтобы разогнать густую тьму. Она сидела на грубо сколоченной деревянной скамье, привалившись спиной к ледяному камню. Её руки дрожали, обхватывая колени, а взгляд был устремлён в никуда — словно она пыталась отыскать проблеск надежды среди этого беспросветного мрака.

Внезапно тяжёлая дверь скрипнула, заполняя камеру жутким, протяжным звуком, похожим на стон. Мари вздрогнула и подняла голову, её волосы упали на плечи мягкими волнами. Перед ней появилась фигура, силуэт которой показался ей вначале призраком. Но в тусклом свете она узнала Изабеллу — свою фрейлину и самую преданную спутницу. На её лице читались боль и страх, глаза покраснели от слёз, а движения выдавали нервное напряжение.

Изабелла несмело приблизилась, её шаги эхом отдавались от влажного камня. Она остановилась в нескольких шагах, словно боясь окончательно разрушить то хрупкое равновесие, которое ещё держало Мари. Её пальцы невольно сжались в кулак, а в груди клокотало отчаяние. Перед ней была не просто её королева, а женщина, которая всегда излучала мягкость и силу, но теперь она казалась слабой, изломанной судьбой.

— Ваше Величество, — произнесла Белла, стараясь сохранить тон ровным, хотя губы дрожали.

— Ты пришла… — тихо ответила Мари, ее голос звучал как шепот. Она попыталась улыбнуться, но она вышла слабой и наигранной.

Изабелла подошла ближе, её шаги были лёгкими, почти бесшумными, как у тени, но внутри неё бушевал ураган эмоций. Она опустилась на колени перед своей госпожой, глядя на неё снизу вверх. Её дрожащие пальцы невольно вцепились в складки длинной юбки, как будто это могло хоть как-то удержать её от безмолвного крика боли. Глаза, покрасневшие от бессонных ночей и слёз, теперь наполнились новой влагой, но она старалась сдержаться.

Перед ней была Мари — её нежная и благородная королева, всегда спокойная и излучающая достоинство, даже теперь, когда судьба бросила её в грязь и мрак. Оковы суда, напоказ изображающего справедливость, обернулись петлёй на её шее, но даже это не сломило её внутренней силы. Мари смотрела на свою верную фрейлину с теплотой, словно желая утешить, а не искать утешения.

— Изабелла, — Когда Мари произнесла имя Изабеллы, её голос был тихим, почти как шёпот. Она протянула руку, её холодные пальцы коснулись руки фрейлины, вызвав у той непроизвольную дрожь. Изабелла почувствовала, как её сердце сжимается от горечи и бессилия, а на щеках заструились новые слёзы. — Я знаю, что меня ждет. Завтра меня осудят и это неизбежно. Но я прошу тебя об одном…