— Моя госпожа, вы совсем не спали сегодня, — прошептала Изабелла, входя в комнату с чашкой травяного чая и подносом с завтраком. — Вам нужно отдохнуть.

— Я не могу, Изабелла… — ее голос дрожал, когда она протянула руку и взяла чашку с горячим напитком. — Завтра день рождения Антуана. Празднование, двор, смех… и он будет там, на торжестве. Фридрих.

Имя слетело из ее губ как мелодия, едва уловимая, но пронзающая. Он был ее тайной, страданием и надеждой. Сердце, плененное человеком, всегда тяжело. Особенно, когда этот человек — угроза ее жизни.

— Мари, будьте осторожны, — фрейлина села рядом, успокаивающе поглаживая подругу по плечу. Ее глаза, обеспокоенные и напряженные, смотрели вдаль. — У короля глаза, как у ястреба. Он видит, когда Вы смотрите на этого мужчину, когда думаете о нем.

Ее слова, словно ледяной дождь, снова обрушились на бедную девушку, которая итак не спала ночь. «Я все знаю», — сказала она себе. Но почему же глупое сердце все еще бьется так, будто она снова на церемонии коронации?

— Завтра, — тихо произнесла она, — будет торжество. Я должна быть там…

Изабелла кивнула. Они обе понимали, что завтрашний вечер принесет не только праздник, но и новую угрозу.

Весь день Мари провела в своих покоях, так и не появлявшись в свет. В ночной тишине она сжала в руках маленькую записку, оставленную Фридрихом.

Эта бумага была её единственным утешением, светом в мире, где она чувствовала себя марионеткой, ведомой чужими руками. Но, несмотря на страх, королева знала одно: она не могла отказаться от этих чувств. И, возможно, это знание было её самым опасным выбором.

Торжественный зал был усыпан лепестками роз, а воздух был насыщен легким аромат фиалок. Свет свечей, отражающийся в хрустальных люстрах, разливался по стенам, придавая пространству теплый золотистый отблеск. Праздник в честь дня рождения брата короля был редким моментом, когда дворец, обычно погружённый в полутень политических и зловещих интриг, наполнялся элегантной атмосферой. Музыка, сверкающие наряды и улыбки, полные невидимой фальши, создавали иллюзию ликования, совершенно чуждую обыденной реальности их серых дней.

Мари стояла у балюстрады, погруженная в раздумья о невозможном будущем, где она не будет узницей обстоятельств. В этот момент ее взгляд пересекся с глазами Фридриха, сердце, как обычно, забилось быстрее. Невидимая нить тянула ее к принцу, и она не могла противостоять этой силе. Он был окружен придворными, но его взгляд застыл на ней: короткое мгновение, но даже этого было достаточно, чтобы оставить ее без дыхания. Она отвернулась, понимая, что опять совершает глупую ошибку.

— Моя королева, — прозвучал до боли знакомый голос, заставив ее обернуться, натянув вежливую улыбку.

— Добрый вечер, Фридрих.

Принц кивнул, жестом указывая на танцевальную площадку. Его лицо, привыкшее в выражению беспристрастия, изменилось, а уголки губ тронула легкая полуулыбка.

— Я приглашаю Вас на танец, ибо не привык танцевать в одиночестве, — Фридрих протянул руку в белоснежной перчатке, но Мари была напугана последствиями. Особенно, когда короля уже терзают сомнения.

— Сеньор… — она сделала шаг назад, но принц нежно взял ее за руку, ведя в центр зала.

Она не могла устоять перед этим вызовом и, приняв его руку, последовала за ним. Их движения были согласованны, как будто они учились танцевать вместе ещё до рождения. Легкость их шагов сливалась с напряжённой тишиной, словно весь зал замер в ожидании.

— Вы могли бы обрести свободу, если бы пожелали, — он не сводил взгляда с Мари, все еще двигаясь в танце.

Девушка подавила горький смех, зная, что даже будучи королевой ее настоящие желания никогда не исполнятся.

— Вы полагаете, что мне этого не хочется? — ее голос звучал напряженно, но в нем была искренность и принятие.

— Я полагаю, что не каждый способен взять судьбу в свои руки, даже если сердце жаждет свободы, — ответил он, а притяжение в его взгляде становилось все сильнее.

Музыка плавно перешла в более медленный, интимный ритм, и король Аурелиан II, стоящий в дальнем углу зала, внимательно наблюдал за ними. Его глаза отражали беспокойство и гнев. Он заметил в их движениях неуловимую искру, способную разгореться в пожар.

Танец завершился, и Фридрих, не отрывая взгляда, передал королеве маленькую записку.

— Прочитайте это перед сном, — не дожидаясь ответа, мужчина покинул зал.

Мари, словно в бреду, растворилась в толпе, не слыша и не видя окружающих, оставив за собой шепот гостей.

Ночью, вернувшись в свои покои, девушка села возле камина и развернула бумагу, отданную ее любимым кошмаром.

«Трудно найти слова, которые смогли бы выразить то, что происходит в моей душе с каждым днём, проведённым в вашем присутствии. Я долго избегал этих чувств, отгораживался от них холодом рассудка и железной решимостью, но теперь я понимаю, что больше не в силах сопротивляться. Они пробились сквозь стены, которые я так тщательно строил, и теперь я не могу скрыть их даже перед собой.

С каждым взглядом, каждым словом, каждым молчаливым пониманием между нами, я чувствую, как ваше присутствие становится для меня чем-то необходимым, как воздух, которым я дышу. Я уже не могу просто быть наблюдателем, стоящим в тени, как будто бы всё это не касается меня. Я больше не могу быть равнодушным к вам, к тому, что происходит с вами, к тому, что вас волнует и мучает.

Вы могли бы меня понять, королева, если бы знали, как тяжело мне это признание. Моя жизнь была всегда рассчитана и спланирована, как шахматная партия, где каждый ход был заранее определён. Но теперь, когда я смотрю в ваши глаза, я вижу отражение своих собственных страданий и желаний, своих сокровенных надежд. Я вижу в вас силу, в которой я начинаю находить утешение, и храбрость, которая заставляет меня мечтать о том, чего я боялся желать.

Я не могу больше бороться с этим чувством, которое растет во мне, как огонь, разгорающийся в ночи. И пусть оно опасно, пусть оно может привести нас к катастрофе, я не в силах отступить. Я прошу вас, королева, не отвергайте эту мою слабость, не считайте её предательством. Это больше, чем простая симпатия. Это любовь, о которой я молчал, о которой я не смеялся мечтать. Но теперь, в момент, когда я осознаю её природу, я понимаю, что не могу её скрыть больше.

Я надеюсь, что однажды вы поймёте, что моё сердце было обречено на вас с самого начала. Я буду ждать того дня, когда мы сможем говорить об этом открыто, когда смело и честно скажем друг другу то, что теперь лежит у нас на сердце.

С преданностью и трепетом,

Фридрих»

Мария сидела у камина, держа записку в руках, и чувствовала, как дрожь проходит по её телу. Её глаза замерли на словах, пока смысл не начал проникать в её сознание. Сердце билось с такой силой, что ей казалось, будто оно вот-вот вырвется из груди. Слова Фридриха, полные нежности и смелости, были для неё одновременно утешением и страшной правдой. Она не ожидала этого признания, не могла даже предположить, что его чувства могут быть столь глубокими и искренними.

Трепет и удивление сменялись страхом: страхом за свою судьбу, за последствия, которые могут последовать за этим признанием. Но с каждым прочитанным словом её сердце начинало биться с новой силой, и она ощущала, как невидимая цепь, сковывающая её, начинает слабеть. Взгляд Марии упал на ночное небо, и, хоть в его мрак не проникало ни единого луча света, она вдруг почувствовала в нём обещание: обещание перемен, свободы и, возможно, любви, о которой она мечтала, но никогда не осмеливалась надеяться.

Словно впервые в жизни она ощутила, что может выбрать свой путь, даже если он будет полон опасностей и боли. Слёзы, которые появились у неё на глазах, были не только от страха, но и от глубокого чувства, от облегчения, которое принесло это откровение.