Совершенно неосознанно сработал банальный рефлекс, и Менке ударил по маминой руке внешней стороной ладони, отмахиваясь от ножа, как от мухи. Удар вышел достаточно сильный, потому что Ума выронила оружие. Но на этом не остановилась. Она навалилась на сына сверху, схватила за горло и принялась душить. Менке изо всех сил пытался убрать её руки, но она вцепилась намертво. Он чувствовал, как задыхается, как болит горло под её пальцами, как силы потихоньку покидают его, и ужаснулся. Впервые в жизни он услышал дыхание смерти. Пульс панически долбил в висках, сердце разрывалось в попытке насытить кислородом органы. Если бы не острая нехватка воздуха, он бы уже сейчас расплакался, но в этот самый миг вся его сущность старалась выжить.

В конце концов, в голову ему ударил мощный заряд адреналина, и Менке смог упереться ногами в живот матери и скинуть её с себя, благо весила она немного. Но надолго Уму это не задержало — она вновь бросилась на сына уже спустя пару мгновений. Менке смог откатиться к краю обрыва. Дальнейшее получилось совершенно случайно — Ума просто не рассчитала прыжок, споткнулась о слегка выставленную ногу сына и улетела дальше, чем планировала, не сумев удержать равновесия.

Когда Менке откашлялся, он увидел, что мама свисает с обрыва, отчаянно хватаясь за легко рвущуюся траву в тщетной попытке не сорваться. Не раздумывая и долю секунды, он бросился к ней, схватил за руку и изо всех сил потянул наверх. Но Ума не пыталась подняться. Она посмотрела на сына с бесконечной тоской и произнесла поникшим голосом:

— Прости. Так нужно. Я люблю тебя.

Она схватила Менке в ответ, дёрнула его на себя, одновременно отпустив вторую руку, и тем скинула в обрыв их обоих.

Дальше страх сменила боль, а за ней наступила темнота.

Менке пришёл в себя спустя несколько дней в больнице в Москве. Глаза закрывала плотная повязка, а в глазницах кошмарно жгло. Как оказалось, при падении он упал сперва на склон, покатился вниз и напоролся на осколок стекла от разбившегося автомобиля, который проехался по его лицу, лишив зрения. Их с матерью без сознания нашли домашние роботы-слуги, которые и доставили обоих в городскую больницу. Поскольку Менке ослеп, ему пришлось провести срочную операцию по установке простейшего нейрочипа, соединяющегося по нейронитям со зрительной корой и с искусственными глазами, которые тоже вживили, но к ним ещё предстояло привыкнуть. Нейроком ставили только с восемнадцати лет, да и глаза велели менять каждые полгода, поскольку его череп и мозг всё ещё росли.

Позже ему сообщили, что у Умы диагностировали шизофреническое расстройство и её поместили в психиатрическую лечебницу. Он просил о встрече с ней, но ему запретили, сказали — опасно. Больше маму Менке никогда не видел.

На третий день в больнице ему сняли повязку, и Менке стал привыкать к новому зрению. Искусственные глаза превосходили настоящие, ведь обладали возможностью увеличить изображение, а также при включении специальной функции улавливали ультрафиолетовый и инфракрасный спектры. В остальном никакой принципиальной разницы он не увидел, но понял одно — роботы, возможно, видят мир даже лучше людей.

В тот же день Менке впервые в жизни встретился с отцом.

Роботы известили Армена Рамаяна, что с Умой приключилась беда и она более не в состоянии заботиться о сыне. Тот примчался в больницу уже спустя час.

Отец произвёл на Менке смешанное первое впечатление. Очень высокий смуглый мужчина с густой чёрной бородой и широченной грудью показался отлитой из бронзы статуей античного атлета. От него веяло первобытной силой, как от древнегреческого титана. Но чем-то он напоминал Гаджиева-сенсея и потому хотелось ему доверять.

Менке выписали на пятый день, и отец повёз его в новое жилище — просторную квартиру в шестнадцатом южном блоке среднего уровня. Размах и размер московского гигадома тогда по-настоящему впечатлили его. Всю эта громадную и громоздкую конструкцию из стали и бетона он представлял только как произведение искусства из каких-то фантастических фильмов. Но нет, оказывается, это реальность, которая всегда таилась где-то рядом. Почему мама никогда не приводила его сюда? Почему растила вдали от всех остальных? Кстати, а где именно они жили? Когда Менке спросил у роботов, может ли он вернуться домой, те ответили, что не знают, где это место, поскольку слуги, которые привезли их, тут же ушли, не оставив следов.

Нынешний взрослый Менке в эту байку уже не верил. Конечно же, они знали. Но по какой-то причине скрывали эту информацию. Более того, спустя годы он ведь пытался разыскать маму, искал во всех психиатрических лечебницах, но пациентка по имени Ума Должинова нигде никогда не числилась. А значит роботы лгали, что для них нехарактерно, но по какой причине? И Менке справедливо рассудил, что её он сможет узнать в Златограде. Если где и есть ответы на все его вопросы, то там. Почему мама так внезапно ушла от отца? Почему пыталась убить собственного сына?

Именно отец рассказал ему о Златограде — прекрасном городе бессмертных, который вбирает в себя только лучших из лучших. Якобы все гердянки (это слово он тоже впервые услышал от отца) управляются оттуда, но где именно находится Златоград, не знает никто, кроме его жителей и роботов, а выудить эту информацию из них невозможно. Машины обрели собственный язык — теклан, на котором они думали и общались друг с другом. Люди принципиально не могли понять теклан, и никакие попытки создать переводчик не увенчались успехом. До определённого момента это всё, что Менке знал про таинственный язык роботов.

Уже тогда он подумал о вопиющей несправедливости — в мире есть технология, делающая людей бессмертными, так почему ею владеет лишь один город и ни с кем не делится? Это неправильно. Такие знания — достояние всего человечества. И в одиннадцать лет Менке поставил себе цель — во что бы то ни стало попасть в Златоград. Там он узнает правду о себе и матери, а заодно получит технологии и раздаст их людям. Город бессмертных отныне полностью поглотил его мысли.

В новом доме Менке ждал сюрприз. Во-первых, отец позвал всех родственников, чтобы отпраздновать возвращение давно потерянного сына. Менке, который до этого почти не видел других людей, вдруг почувствовал головокружение и тошноту в такой толпе. Весь вечер он сидел тихо и скованно, сжав плечи, стараясь лишний раз не обращать на себя внимания. На него сыпались вопросы, на которые он не хотел отвечать. Вокруг разливались хохот, звон бокалов, стук вилок и ножей, пьяные разговоры, а раскрасневшиеся лица с упорством продолжали наседать на мальчика, с чем-то его поздравляли, чего-то желали, но он даже не слушал. Менке хотелось есть, но в такой обстановке кусок в горло не лез, и в итоге он просто отпросился у отца выйти на улицу немного подышать свежим воздухом.

Снаружи Менке ожидал второй сюрприз. Оказывается, не он один ощутил невыносимое давление застольных родственников и решил сбежать с этого праздника жизни. На улице на лавочке рядом с их блоком сидела девочка лет восьми, смуглая, с пышной копной вьющихся чёрных волос. Менке сперва хотел просто пройти мимо и найти другое место, чтобы побыть в одиночестве, но она сама окликнула его.

— Ты Менке?

Он остановился и молча кивнул. Тогда девочка улыбнулась и продолжила:

— Я Нане. Твоя единокровная сестра.

— Ничего себе, какие слова ты знаешь. Единокровная. И что это значит?

— Ты что, дурачок? У нас один отец, но разные матери.

— Я знаю, что это такое. Просто проверял, знаешь ли ты. И кто же из людей внутри твоя мама?

— Её там нет. Мама бросила нас с отцом, когда мне было четыре.

Менке понимающе кивнул и сел на лавочку рядом с Нане. Они разговорились и тем положили начало тёплых братско-сестринских отношений, протянувшихся сквозь года до нынешних времён.

Его отсутствие на посиделках никто не замечал ещё три часа.

Отец в тот день показался Менке человеком широкой души и большого сердца, просто не очень чутким. Годы покажут, как сильно он ошибался.