И залез на козлы — кучера-то больше у нас не было!

К вечеру мы прибыли в имение Озеровых, и я с радостью убедилась, что Марэк совершенно здоров и счастлив. Он уже крепко подружился со своим новым приятелем, с восторгом рассказал мне, что днем катался на петухе (что? на петухах можно кататься?), с удовольствием лопал на ужине куриную ножку (не тот ли это петух?) и наотрез отказался ложиться спать со мной. Амала же разобиделась, что брат совсем про нее забыл и устроила великий вопль. Всей толпой мы ее успокаивали, задабривали леденцами и пряниками, а потом опытная нянька уложила ее спать, заверяя, что это все — просто усталость. Дорога долгая, чужие люди — тут и взрослый заплачет, не то, что маленькая девочка.

Пришлось признать, что родительница из меня вышла никудышная. Деревенская нянька управлялась с детьми куда как лучше.

А за завтраком Святогор Велемирович объявил, что сейчас отправится к зеркалографу, и я немедленно взмолилась:

— Возьмите меня с собой, княже! Очень хочу на ваше изобретение взглянуть!

Кажется, я не могла сказать Озерову ничего более приятного: он тут же расцвел, рассиялся.

— Ну конечно же, возьму! Только ботинки покрепче надень, пешком пойдем. Тут недалече.

Ботинок других у меня не было, но и мои оказались хороши. Все же несмотря на то, что выглядели они уже потрепанными, шились они когда-то лучшим сапожником Устинска мне ровно по ноге, и оттого нигде не жали, не терли и сносу им не было. Но свою инициативу я прокляла уже через полчаса.

Я всегда считала себя выносливой и сильной, а князь мне казался толстым, а значит — довольно медлительным и слабым. Но я ошибалась — по полю и по лесу Святогор Велимирович скакал как молодой резвый козлик, да еще ухитрялся мне про свои владения рассказывать, пока я, тяжело дыша и хватаясь то за грудь, то за бок, перебирала ногами. Путь оказался не близким. И когда я увидела на высоком холме деревянную избушку, а над ней — блестящую во всех смыслах конструкцию, мысль у меня была лишь одна: вот сейчас еще на холм лезть, а потом обратно переться. Да чтоб этот зеркалограф… сгорел, что ли.

— Красиво, а, Матильда? — наедине князь называл меня настоящим именем, а у меня не было сил возражать. — И таких механизмов во всей нашей стране уже дюжина!

Я вяло кивнула и поплелась следом наверх, по протоптанной дорожке.

— Княже! — радостно встретил нас на пороге избушки огромный бородатый мужик размерами даже поболе крупного Озерова. — А я уж лошадь седлал, чтобы до вас ехать.

Он сказал «лошадь»? Тут есть лошадь?

— Случилось что, Егорушка?

— Знамо дело, зеркалограмма пришла с рассветом, — звучное длинное слово Егорушка выговорил с явным удовольствием. — К вам нонче гости высокие пожалуют. Сам Георг Павелевич Туманов, ваш старинный приятель. К обеду обещался быть.

— Славно, славно, Георг нынче птица высокого полета, — почесал бороду князь. — Я его ждал, конечно, позже. Но пусть едет, мне не жалко. С ночевкою али проездом.

— Сказывает, что проездом.

— Тем лучше. Скажи-ка, Егорушка, а что с верхним левым зеркалом? Никак треснуло?

— Вчерась все в порядке было, княже.

— А все же я проверю. Марта, голубушка, хотите наверх забраться?

— Воздержусь, Святогор Велимирович, — поспешно отказалась я. — Не одета я для лазанья по лестницам.

— Ну, подождите меня трошки, я мигом.

— Барышня чаю не желает? — предложил милейший Егорушка. — Я сам травки собираю, чай у меня отменный.

Я чаю желала, но еще больше желала взять топор и зарубиться. Бежала, бежала от Туманова, а он следом за мной едет. И спрятаться от него в доме Озерова куда сложнее, чем в большом городе.

Чай у смотрителя зеркалографа оказался волшебным. Он и согревал, и бодрил, и голову прояснял. Не успела я чашку опустошить, как уже придумала, что делать, и когда мы повернули обратно — а вниз было идти куда проще, чем вверх, я прямо сказала князю:

— Георг Павелевич знает меня в лицо.

— Скверно, но решаемо. Я хотел Сёмку отправить на дальний укос проверить, как там дела. Поезжай-ка с ним, голубушка. Поля наши посмотришь, просторы южные. На севере таких полей нет. К вечеру воротитесь, а Туманов уж уедет.

— А наследник? — тихо выдохнула я.

— Да будет еще государев инспектор моих детей и внуков разглядывать? — отмахнулся князь. — Какое ему дело до того, сколько детей в детской играется? Да и кто его проведет туда? Не волнуйся, мужчины детей не различают. А вообще это хорошо, что Георг приедет. Я из первых уст политическую обстановку в столице разузнаю и тебе потом расскажу.

На том и порешили. Вернулась (не такой уж и дальний оказался путь), переоделась, платок на голову накинула, да уселась в бричку позади Симеона. Он к моему присутствию отнесся совершенно равнодушно, бросив лишь:

— Один бы я верхом поехал, ну да ладно. Покажу тебе, за что я Юг люблю. Тебе понравится.

Он оказался прав. Широкие желтые, черные и зеленые поля привели меня в восторг, от высокого неба захватывало дух, а в солнечной роще еще я напилась из чистого ручья воды столь холодной, что зубы заломило.

— Далеко нам еще ехать? Я есть хочу. Матушка твоя наб обед собирала.

— А вон там в поле видишь навес? Под ним сено сохнет. Там и остановимся.

Совершенно удовлетворенная ответом, я повеселела и даже не заподозрила ничего, когда Симеон привязал лошадь к столбу и протянул мне ладонь, предлагая спуститься.

Сама, как глупая птичка, к нему в руки слетела…

Вот только он и не подумал меня отпускать, наоборот, стиснул в медвежьих объятиях, тяжело выдохнул и начал целовать стремительно и жадно. Я растерялась и позволила ему это, даже отвечала на поцелуи. Голова закружилась, платок полетел в сторону. Симеон же подхватил меня на руки и потащил на сеновал.

— Сема, не смей! Я не хочу!

— Не хочешь — так останови меня, — выдохнул Симеон, опуская меня на ноги. Глаза у него были совершенно шальные. — Закричи, заплачь, ударь меня!

Нужно было так и сделать, но… Зачем-то я рывком задрала его рубаху и с сомнением уставилась на широкую грудь, покрытую светлыми кудрявыми волосами. Кто бы мог подумать, что у этого деревенского индюка такое красивое тело — почти как у статуй в городском парке. Мускулы, кубики пресса, тонкая талия…

А как он одуряюще пах — солнцем, сеном, мускусом. Вспотел, конечно, но это совершенно не отталкивало. Мои ноздри затрепетали, хотелось просто уткнуться ему в шею и застыть, нюхая.

— Мне так нравится твое «не хочу», — пробормотал парень, быстро стаскивая с себя одежду и кидая ее на сено. — Тихоня, ты очень красивая, очень.

— Не называй меня тихоней! — зло прошипела я.

— Иди ко мне. Вообще-то не лето красное, холодно уже.

И он упал в сено, ловко усаживая меня к себе на бедра. Раздевать не стал, просто задрал юбку и стянул лишнее.

Надо признать, это была самая странная и безумная ситуация в моей жизни. Когда я бежала по горящему дворцу с наследником на руках — было страшно и волнительно. Когда я украла документы в полицейском участке — мое сердце стучало так сильно, что я не слышала ничего вокруг. Когда я брала билет на дилижанс — в никуда — да еще с двумя чужими детьми на руках, я тряслась и скулила внутри. Но все это время я пребывала в полном разуме. Теперь же все мысли разбегались, как мыши при виде кошки. Я сидела на обнаженном мужском теле и смутно осознавала, что так делать нельзя, что это все — не для меня. И вместо того, чтобы ругаться или плакать о поруганной чести, выгибалась и цеплялась пальцами за широкие загорелые плечи.

Все же Симеон владел какой-то запретной магией! Иначе просто невозможно было понять, почему мне так нравится то, что он со мной делает!

Ах! И его ладони скользят по моим бедрам, направляя и подсказывая.

О-о-ох! Дерзкие пальцы дарят новое, еще незнакомое удовольствие.

М-м-м… он приподнимается, чтобы поцеловать — жадно, торопливо, горячо. Стискивает меня, сдавленно рычит мне в рот. Плечи его становятся каменными.