Натянув на лицо светскую улыбку и расправив плечи, я прошла мимо портьера, прощально ему кивнув. К моему удивлению юноша выскочил из-за стойки и побежал следом.

— Ну что, ты решила все свои вопросы? Не хочешь прогуляться вечером, красавица? Меня Алексием зовут.

Сегодня, видимо, день оскорблений.

— Уважаемый господин, я не давала вам повода…

— Да полно, я же к тебе по-доброму, по-хорошему.

— Мы друг другу не подойдем, — я проскользнула мимо него. — Разные социальные слои.

— И ничего, зато ты красивая! — донеслось мне вслед. — Подтянешься. Матушка моя тебя научит, как одеваться, как разговаривать. В школу тебя отведу, соглашайся!

Я выбежала на улицу не зная, смеяться мне или плакать. Ты смотри-ка, вон, один кандидат на мою невинность имеется. Я, конечно, не рассматриваю его всерьез, но все же не морковка!

— Госпожа Плетнева!

А вот и второй… корнеплод.

— Молодой человек, вы невежа и хам, — раздражение выплеснулось на голову ни в чем неповинного Гора, но он сам виноват. Оказался не в то время и не в том месте. Придется поработать громоотводом.

— Это с какой же радости? — ничуть не обиделся мужчина, догоняя меня. Сегодня он был пешим и в форме.

— Вы толком даже не представились.

— А, в этом плане? Егор Огневицкий к вашим услугам. Сын сестры господина Шанского, коммерсанта.

— А, вот как нынче аптекарей называют!

То, что Шанский до сих пор стоял за прилавком одной из своих аптек, обсуждал весь город. А я думала так — если человеку нравится, то почему бы и нет? Он ведь делом занят, а не просто мается бездельем, как многие состоятельные люди. Не пьянствует, не торчит в игорном доме или борделе, не устраивает заговоров против государя, не мастерит бомбы в подпольных химических лабораториях, а ра-бо-та-ет! С каких пор честный труд считается зазорным?

— Вы чудесно выглядите, Марта. Не желаете ли прогуляться в Зимнем парке?

— Разве вы не на службе, господин Огневицкий?

— Ради вас я готов нарушить устав.

— О нет, не стоит. К тому же дома дети. Мне совершенно некогда.

— А как насчет завтра? У меня выходной. Возьмем ваших детей и отправимся… ну хоть к вечеру на ярмарку. Там будет кукольный театр и танцы. Что думаете?

Я хотела сразу отказаться, потому что Гор мне хоть немного и нравился, но был совершенно не моего круга. Начинать отношения, заведомо обреченные на провал, я бы не хотела. К тому же он дознаватель, а мне есть, что скрывать. Когда-нибудь правда вскроется, и мы окажемся по разные стороны закона. Но… морковка. В конце концов, с Гором можно переспать. Как это ни противно. Обставить все так, как будет удобно мне — полная темнота, к примеру. И выгнать его сразу же, чтобы ничего не успел разглядеть. Да, так будет лучше всего.

— Знаете, господин Огневицкий, а я согласна.

— Называйте меня Гор, — дознаватель обаятельно улыбнулся, — Марта.

Я буду называть тебя про себя морковкой. А вслух — да как тебе будет угодно.

Мимо нас, неторопливо бредущих по улицам, промчался черный открытый экипаж с серебряной совой на дверце. Мой спутник встрепенулся, вытянулся струной.

— Мне пора, Марта. До завтра.

— До завтра, — уныло согласилась я.

Пролетка притормозила на углу, Гор догнал ее в три длинных прыжка и заскочил внутрь, демонстрируя чудеса эквилибристики. Махнул мне рукой, потом принялся с жаром что-то объяснять товарищам… а потом скрылся из вида. Опять кого-то ловить поспешили. Видимо, дураков, которые без патента работают.

Заглянула по дороге в булочную, а следом — в «Петуха», где лично объяснилась с Сусанной и получила очередной горшок с кашей. Пыталась отказаться — ведь я больше там не работаю, но получила горячие упреки и убеждение, что вдовам и сиротам нужно помогать, а каша все равно всегда остается. Можно, конечно, ее курам отдать, но дети важнее кур. Я сказала, что как только получу патент — все ее скатерти почищу. В благодарность за доброту и милость. На том и порешили.

Вернулась домой, где снова стоял крик и вой, отпустила несчастную Катерину, накормила малышей. Вывела их на прогулку, потом уложила спать и села к окну штопать прохудившуюся одежду. Когда я работала с утра до ночи, времени ни на что не хватало. Теперь же самое оно заняться гардеробом, и детским, и своим. Почистить, зашить, кое-где распустить подол. Благо с моим даром хоть стирать не нужно и сушить все, что постирано. Хотя балкон имелся, и все соседи на подобных вывешивали портки и рубашки. Я же привыкла к северным ветрам. Дома и подумать невозможно, чтобы на виду у прохожих словно флаги висели нижние сорочки и панталоны, а на юге подобное — на каждом шагу. Те, у кого балконов нет, натягивают веревки во дворах, а то и между окнами, да-да, даже в центре города! Правда, порой жалуются, что у них что-то воруют.

Я почему-то не удивлена.

Воровали везде — и на Юге, и на Севере. Воровали еду, одежду, деньги, само собой. В «Хромом петухе» даже благородная публика норовила улизнуть, не заплатив, хотя ведь тут все друг друга знали! Мне никогда было этого не понять. Нет денег — заработай. Не можешь заработать — попроси. Та же Сусанна никогда не откажет в миске супа и краюшке хлеба нищему.

Впрочем, в центре Большеграда явной нищеты не было. Подаяния смутные личности в обносках не просили, к прохожим не приставали. На окраинах вот — не знаю, я старалась в самые бедные районы не ходить. А в центре полно полиции и дознавателей, они живо воришек скрутят.

Закончив со штопкой, я задумчиво уставилась в окно, любуясь крышами домов. Нравилось мне тут. Спокойно. Солнце, опять же. Розы. Люди более открытые.

Настолько открытые, что когда поскреблись в дверь, я немедленно ее распахнула, даже не думая, что там может быть какая-то опасность. А она там была.

— Милая Марта, умоляю, вы одна можете меня спасти! — трагически взвыла молодая чернобровая дама, разумеется, тут же разбудив детей. — Прошу, помогите мне!

С кровати раздался трубный рев Амалы. Марэк молчал и сопел — у меня еще был шанс предотвратить его истерику. Он вообще не любил чужаков, и громких звуков пугался. И будила я его очень осторожно.

Здесь же звезды сошлись: его разбудил чужой звонкий голос, да еще сестрица вопила. Поэтому я легкомысленно бросила даме:

— Проходите и дверь закройте.

А сама побежала к детям.

— Ну-ну, тихо, малыши. Мама рядом. Так чего вы хотели, госпожа? Чем я могу вам помочь?

— Мне госпожа Шанская сказала, что вы чудеса творите.

— Врет, — решительно помотала головой я. — Какие там чудеса? У меня патента нет!

— Умоляю, помогите! У меня завтра свадьба!

— Поздравляю.

— Мое платье… оно испорчено!

— Сочувствую. Заплатите портнихе, путь исправит. Еще целая ночь впереди. Или купите в салоне.

Я бросила взгляд на даму, оценивая ее фигуру. Высокая, полная, с роскошной грудью. Самое выгодное на юге телосложение. Платье готовое ей подберут без труда, были бы деньги!

— Вы не понимаете, это платье… ну, свадебное… в нем матушка моя замуж выходила. И бабушка! И я должна…

— Так что же случилось? — я наконец успокоила Марэка и попыталась вникнуть в отчаянный лепет дамы. — Для начала представьтесь.

— Ох, я такая грубиянка! Альмира Белянская, рада знакомству.

Вот теперь я невежливо вытаращила глаза. Любимая и единственная дочка головы Большеграда! И здесь, у меня! Видимо, дело действительно серьезное.

— Садитесь, — кивнула я на стул. — Хотите чая?

— Да, благодарю. Очень хочу. С молоком можно?

— Разумеется.

Я посадила Марэка на постель, но он тут же подскочил к гостье и принялся дергать ее за полы бархатного плаща.

— Славный мальчик, — девушка подхватила Марэка на руки и усадила к себе на колени — вот так запросто. На Севере такое было просто немыслимо, но на Юге нравы проще. — Сколько ему?