То ли князь супруге ничего не сказал, то ли она отлично хранила его секреты.

Стемнело рано. Детей забрала нянька, строго наказав мне выспаться перед долгой дорогою. Мне же спать еще не хотелось, и я, закутавшись в шаль, вышла на крыльцо. Старый сад дышал жизнью. Настоящей, исконной, неторопливой.

Мне на плечи легли тяжелые руки.

Я вздрогнула и попыталась обернуться, но горячее дыхание опалило озябшее ухо, и тихий голос Симеона прогудел:

— Уезжаешь завтра?

— Да.

— Так и не узнали мы друг друга ближе.

Я хотела ему напомнить, что и не собирались. И вообще — он меня, кажется, на пару лет младше. Не хватало мне еще с глупыми мальчишками дружбу водить! Да и не пара мы — я вдова, а он — княжеский сын. Но ничего сказать не успела, потому как он меня к себе развернул и нагло, не спрашивая разрешения, поцеловал.

Сильные руки, горячие губы — и мне не противно и не страшно. Симеон — он вот такой, вообще не опасный, я его уже немного узнала. А в голове молнией мысль: это мой шанс! Вот она, морковка-то! Один раз позволю ему, а потом уеду. И никто не узнает. Даже и хорошо, мне прятаться не нужно, хитрить не придется. Сёма сам все сделает. Только б не спугнуть его!

Я тихонько выдохнула и приоткрыла губы. Обвила руками его шею, поднимаясь на цыпочки.

— Согласная? — шепнул он.

— Да.

— Ух ты!

И подхватил меня на руки.

— Куда?

— Ко мне, конечно. Ко мне сунуть нос никто не смеет, я все же хозяин тут.

И потащил меня в темноту.

Что делать, как себя вести? А ну как я все испорчу? Как распутные женщины себя должны в постели показывать? Матушка мне только про леди рассказывала: лежать, не сопротивляться, не плакать ни в коем случае — по крайней мере при муже. Потом можно, когда он в свою спальню уйдет. Что-то мне подсказывало, что с Симеоном нужно по-другому.

Меня поставили на ноги в темной спальне прямо возле кровати. Никаких сомнений не осталось. Что я творю? Жизнь ведь себе испорчу! Жалеть буду… м-м-м…

Снова руки и губы, снова крепкое и горячее мужское тело. Сёма пытается расстегнуть мое платье, ткань трещит. Я отталкиваю его с шипением:

— Порвешь ведь, медведь! Я сама!

— Люблю самостоятельных женщин, — соглашается он и быстро раздевается.

К счастью, небо затянуто тучами, и луна не светит, и я почти ничего не вижу. Руки дрожат, зубы стучат от страха, но я расстегиваю крючки на платье и позволяю ему сползти вниз, на пол. Семка выдыхает сквозь зубы — и я снова взлетаю в воздух, а потом касаюсь спиной прохладных простыней.

Ну, дальше будет быстро. Мне замужние подруги немного рассказывали про это самое. Больно, но не долго. Перетерплю.

Видимо, южные мужчины слеплены из иного теста. Симеон не спешит. Он снимает с меня белье и покрывает стремительными поцелуями плечи и грудь. Мне ничего не нужно делать, только тихо вздыхать, но я позволяю себе расслабиться и запустить пальцы в буйные кудри. Это приятно.

Снова поцелуи, которых я уже не боюсь, а напротив, неумело отвечаю. Мне нравится с ним целоваться. Больше не холодно, даже наоборот — слишком жарко. Он горячий, гладкий и твердый. И очень осторожный: боли почти нет, даже немного приятно. И я почти жалею, что все окончилось.

— Прости, я был неловок. Ты не успела. Исправлюсь, обещаю.

— Все замечательно, — шепчу я, глядя широко распахнутыми глазами в темноту. — Мне понравилось.

Я не лгу. Плакать не хочется, страдать из-за потерянной невинности тоже. Все прошло куда лучше, чем я ожидала. Если супружеский долг таков, то я не понимаю женщин, отказывающих мужьям. Терпимо. А потом и боли не будет. Лучше пусть мужчина делает это с женой, чем развлекается в борделях.

— Ты прекрасна.

— Да, я такая. Спи.

И он покорно засыпает, а я перебираю его кудри и почему-то улыбаюсь. И все-таки плачу, сама не знаю, зачем.

Когда дыхание Симеона станосится ровным и еле слышным, я выползаю из-под его тяжелой руки и собираю свою одежду. Натягиваю платье прямо на голое тело. Выглядываю в коридор: пусто. Мне нужно спуститься по лестнице вниз, а потом из гостиной пройти направо, в свой флигель. Дом небольшой, не заблужусь.

В коридоре чья-то рука хватает меня за плечо.

— Пошли за мной, — бормочет темнота голосом Миланы.

Как некстати! Она все знает?

Милана затягивает меня в свою спальню и зажигает свечу.

— Симеон? — спрашивает она. — Не обидел?

— Нет, — прячу я глаза.

— Симеон — вполне неплохая морковь. Скорее даже хрен. В общем, подходящий корнеплод. Предохранялась?

— А?

— Он… ну… куда… а, ладно. Вот, держи, — и она протягивает мне простое серебряное кольцо.

— Что это?

— Артефакт против беременности. Не снимай, пока ребенка не захочешь. Это мой собственный, не волнуйся. Никто о нем не знает, для себя делала сама. Только комиссии магической не показывай, лучше спрячь.

— Спасибо! — Вот уж подарок так подарок! Расцеловать эту дурную девицу за такое готова!

— Ты как, в порядке?

— Относительно, — признаюсь я. — На душе гадко.

— Сочувствую. Пройдет. Иди спать.

Я ловлю ее руку и сжимаю пальцы.

— Спасибо.

— Девочки должны помогать друг другу. Иди-иди. Все хорошо будет.

Я киваю и иду в свою спальню, сжимая в ладони кольцо и утирая слезы. Дура, дура! Теперь-то чего плакать? Дело сделано!

Асур и Данил возвращаются ранним утром, а сборы, конечно, растягиваются на полдня. Симеон на меня и не смотрит, что только радует.

Особенно удивляет меня самочувствие. Разом зажили все ожоги, в голове ясно. Магия во мне поет и плещется. На радостях я очищаю от пыли портьеры в гостиной и убираю пятна со скатерти. Радмила восторженно плещет руками.

— Мне нужно в Буйск по делам, — сообщил за завтраком Симеон. — Поеду с Мартой.

Я поперхнулась кашей. Вот еще не дело! Зачем он мне под боком?

— Потом съездишь, — загудел старший князь, благослови его небеса.

— Зачем же потом? Я править буду. Довезу Марту и Амалу до дома, а сам вернусь через Буйск. Так удобнее всего будет.

Симеон беспечно улыбнулся отцу, а князь взглянул на меня.

— Что скажешь, Марта?

— Мне, в общем-то, все равно, кто будет сидеть на козлах.

А что я еще скажу?

Усталый Асур внимательно разглядывает серебряное кольцо на моем пальце и хмурится. Когда мы с Амалой уже садимся в карету, он отводит меня в сторону и кладет руку на плечо. Прикрывает глаза и выдыхает сквозь зубы:

— Я Симеона убью.

— Зачем? — удивляюсь я. — Он сделал то, что было нужно мне.

— Как только посмел, сукин сын!

— Ты же не думаешь, что он смог бы совершить надо мной насилие? — щурюсь я. — Я б не позволила. Мне все равно нужно было это сделать. Выбора не осталось.

— Выбор есть всегда. Ты могла бы вернуться домой, к родителям.

— Ты сам туда хочешь вернуться? — вскидываю я брови. — Только честно.

— Прости. Все это из-за меня. Я тебя в это втянул.

— Глупости говоришь. Это мой выбор. Я все решила сама. Береги жену и моего сына, я приеду как только смогу.

— В добрый путь.

То, что ночью казалось разумным и правильным, при свете дня оказалось совершенно не таковым. Я думала, что сбегу, но Симеон меня переиграл. И теперь я умираю от стыда в карете, а он совсем рядом, там, на козлах. Едем быстро, куда быстрее, чем в прошлый раз. Обедаем на постоялом дворе, там же меняем коней. Симеон все время где-то далеко, занят. Да и Амала на руках. Не до разговоров.

Ночуем в Буйске, в доме Миланы и Асура, они дали Симеону ключи. Он высаживает меня и дочь, страшно уставших, возле дома, а сам идет распрягать лошадей.

— Я куплю еды, а вы пока отдыхайте, — говорит он. — Не волнуйся, я быстро.

Единственное, что поменялось между нами — он говорит мне «ты». Наверное, теперь можно отбросить церемонии.

Ужинаем в стылом молчании, потом я уношу задремавшую Амалу в спальню и ложусь с ней рядом. Снова спряталась. Хорошо.