— Внимание-внимание, дорогие друзья! Работают все микрофоны и камеры города Могилёва! Мы ведём нашу трансляцию с улиц: они переполнены счастливыми людьми! — загремел диктор. В этот раз голос был решительно похож на Николая Николаевича Озерова.

Огромная видеопанель, установленная над сценой, наполнилась кадрами, на которых были видны районы города: Ленинский, Октябрьский, Спутник, Фатина, Казимировка — все. Тьма народу, иллюминация круче московской и парижской. Толпы воодушевлённых горожан и понаехавших с восторгом и криками встречали картинку со стадиона. Тем, кому повезло увидеть на большущих экранах себя, впадали кто в ступор, замирая с открытыми ртами, кто в эйфорию, вопя и размахивая руками, колотя соседей по спинам и плечам. Над толпами на растяжках и тросах между домами висели, чуть колышась на лёгком ветерке, символы свадьбы: Волк и Ворона, заключенные в одном сердце. Са́мом сердце самого́ Могилёва.

— По скромным подсчётам число гостей на свадьбе приблизилось к миллиону человек, и это только те, кто посетил торжество лично! Давайте посмотрим сколько людей по всему земному шару сейчас наблюдают за нашим праздником, приветствуя и поздравляя молодых! — не умолкал невидимый «Озеров».

За сценой на видеостене, на которую я не мог смотреть без изжоги, потому что знал её стоимость с доставкой и монтажом, появилась инфографика: глобус, стрелки и бегущие цифры. Справа вылетали по очереди плашки с названиями стран на двух языках, русском и английском, и с флагами, видимо, для неграмотных. На каждой были показатели числа зрителей трансляции. Страны менялись местами, в соответствии с цифрами. Плашки «Китай» и «Индия» дружно спихнули вниз флаг Белоруссии. Я увидел, как нахмурился Батька, и выдохнул себе в нагрудный карман:

— Павлик, поставь цифры России и Беларуси вместе, и пусть с первого места не сходят, вроде как вне конкурса. А то беды бы не нажить на ровном месте.

— Сам хотел предложить, — в ухе тут же отозвался глава аналитиков, — делаю. Готово!

Флаги двух стран закружились, превращаясь в логотип свадьбы. Потом в «сердечке» снова оказались знамена, триколор и красно-бело-зелёное, а само «сердечко», растолкав густонаселенных соседей, вырвалось вверх и замерло над общим столбцом, отделённое золотой полоской-отбивкой. Второй косяк исправили на ходу, и я с облегчением заметил, как повеселели политики за соседним столом.

На счастливом почти до идиотизма лице Ланевского появилось удивление. Продать права на трансляцию всем, кроме американских товарищей, предложил Второв, якобы в отместку за те новости, где он травил жен и женил сыновей. Любопытным янки пришлось перекупать права через вторые и третьи руки. Эксклюзив всегда стоил дорого, а наш — тем более. Мне ли не знать. Так вот, судя по статистике смотревших за началом церемонии в США, тамошние стрим-бродкаст-хрен-пойми-кто, отвечавшие за масс-медиа, разорились-таки. А это означало, что азиатские и европейские друзья Михаила Ивановича, а равно и он сам, только что стали значительно, Очень значительно богаче. А мы отбили очень приличную сумму от понесённых расходов. Лорд повернулся ко мне, как ужаленный, и вскинул вверх большие пальцы. Я согласно кивнул. Не всё ж нам их телешоу смотреть.

— А теперь, дорогие друзья, краткая история наших героев вечера, молодожёнов Ланевских. Многие из вас думают, что знают её, но правда, как всегда, где-то рядом, — загадочно проговорил диктор, в этот раз очень похожий на Леонида Каневского из передачи «Следствие вели».

На стене побежали кадры, от которых на стадионе воцарилась абсолютная тишина.

Двор обшарпанной панельной девятиэтажки. Ранняя весна, слякоть и холод. Озябшие на ветру берёзы до четвертого этажа. По нечищенному тротуару, оскальзываясь на ледяных краях колеи, тоненькая фигурка катила инвалидную коляску. В коляске — слепая старуха с торчащими из-под допотопного вязаного грязно-белого берета седыми космами, дрожавшими на пронизывавшем ветру. Сзади в ручки упиралась, выбиваясь из последних сил, молодая девушка в обтрёпанном пальто. И уродливых войлочных башмаках на молнии.

Мила прижала ладони к губам. Серёга обнял её за плечи, пододвинувшись ещё ближе. Бабе Даге картинку пересказывали сидевшие рядом.

Пара перебивок с фурами и кораблями, на которых из-под нарисованных трёх башен едва пробивался летящий ворон. Сухой голос диктора, сообщавший, что из-за чужой подлости невеста осталась сиротой, ухаживавшей за бабушкой-инвалидом.

— Люди быстро забывают добро, — весомо, тяжело говорил голос из-под купола. — Но есть те, кто помнит. И те, кто может защитить слабых. Не за деньги. А просто потому, что так правильно. И так надо!

На экране вдруг появилась картинка зала в Корчме. Мужская рука подводила сухую морщинистую женскую к нужному месту на документах, где появлялась сложная подпись с каллиграфическими петлями и штрихами. А потом прозвучал голос:

— Я подтверждаю своим словом, что обмен проведён честно. Род Воро́н с этого дня стерегут Волки!

Я вытаращился на экран, размером почти с само футбольное поле. Этого в сценарии не было. По крайне мере, в моей версии. И неужели это у меня такой дурацкий голос, глухой и хриплый? По довольным лицам Тёмы и Серёги было ясно, кто влез обеими ногами в наш шедевр. Оставалось надеяться, что хуже он от этого не стал. Но, судя по гулу с трибун и взглядов на меня из-за столов, волновался я зря.

На экране появилась рука, пробитая ножом, остриё которого застыло в считанных миллиметрах от груди старухи. По пальцам текла кровь, пропадая на вишнёвой ткани. На рукоятке ножа камера выхватила те самые три башни в круге. Трибуны орали так, что я забеспокоился, выдержит ли крыша. Надя больно ткнула меня локтем под рёбра — про шрам на руке я тогда ей наплёл какой-то ерунды.

Следующий кадр — весёлые мужички срывали, смывали и сдирали логотипы с башнями, возвращая Ворона с кольцом на борта машин и судов. Грузовички катили на восход. Кадры с этого же стадиона, на которых Батька жал руку Лорду и шептался с бабой Дагой. А потом — побережье океана, где молодая пара везла по песку коляску с абсолютно счастливой бабкой. Трибуны уже выли, выдыхаясь, но хлопать не переставали. На лицах гостей тревогу и жесткие складки сменяли улыбки и слёзы радости. Второвские телевизионные деятели искусств опять отработали на всю катушку.

— А теперь, дорогие друзья, слово для поздравления молодых предоставляется… — диктор захрустел, защёлкал и зашипел. Лёгкий свист в динамиках сообщал, что что-то пошло не по плану. Надя ахнула, Аня переводила испуганные глаза с неё на меня. Я подался вперёд, едва не сдвинув стол. Слева то же движение одновременно со мной повторил Тёма. Бадма встревоженно что-то говорила ему на ухо, пытаясь вынуть из руки вилку, такую же, что я недавно сложил пополам, только завязанную узлом. С других столов на нас смотрели десятки глаз, чаще всего взволнованных. Лишь во взгляде одного заокеанского гостя читалось злорадное торжество — русские налажали-таки. Я попросил внутреннего фаталиста перестать орать злую матерщину, а лучше запомнить этого персонажа. Мы его в гости больше звать не будем. А момент и вправду был очень тонкий. И он подходил к кульминации.

Вспыхнуло так, что ослепли абсолютно все. Я на репетициях это уже проходил — «зайчики» в глазах, как от сварки, на пару минут обеспечены. На то расчёт и был. Когда вспышка погасла, над сценой висел плотный туман. И из него выходила фигура плечистого мужчины. Курчавый брюнет с проседью двигался легко, как хищный зверь. Живой хищный зверь. На трибунах раздались крики, когда изображение этого человека появилось на огромном экране. Андрусь и Гнат вскочили, роняя стулья. Мила замерла, забыв, что нужно «переводить» бабушке.