— Па-а-ап? — испуганно-удивлённо прозвучало снизу.

Нечеловеческим напряжением сил, едва ли не пальцами, я раскрыл глаза и правым увидел растерянную дочь. От левого сигнал до мозга не дошёл — то ли глаз, то ли полушарие, но что-то точно продолжало спать. А то и оба вместе.

— Доброе утро, солнышко. Что случилось? — таким голосом лучше говорить: «я зажарю твою печень и съем её с горошком».

— Я проснулась, а все спят! — неудивительно, судя по брошенному за спину взгляду на окно.

— А сколько времени, Ань? — не до конца проснувшийся внутренний фаталист закусил кулак, чтоб не подсказывать мне лишних слов, что и без него столпились прямо за зубами.

— Уже было шесть и стало почти семь! — мы всегда учили дочь быть честной. Не предупреждая, что иногда это может быть рискованным. Свадьба планировалась на пять часов. Вечера.

— Отлично. Просто замечательно. Ты кушать хочешь? — нейтрально уточнил я у дочери, заслужив овации за сдержанность от внутреннего скептика.

— Да, — глаза дочери заставили бы рыдать того самого памятного котика из «Шрека».

— Тогда пойдём, только тс-с-с-с, маму не разбуди. Спускайся вниз вон по той лесенке, я сейчас штаны надену и тебя догоню. Если там кто-то есть — скажи: «Анна Дмитриевна поснедать изволит!», это значит: «я пришла завтракать». — недоразбуженный мозг выдавал неожиданные вещи.

В зале было оживлённо. Со ступеней лестницы показались сперва белые стандартные гостиничные шлёпанцы, потом бордовый махровый халат, и лишь вслед за ним моя заспанная морда обозрела окрестности. Штанов я не нашёл. Не то, чтобы мы с Надей вечером расшалились — просто не искал вообще. Забыл.

Лиза, племянница Василя, та официантка, что встречала нас с первого дня в Корчме, бегала весёлой и румяной. Как раз сейчас отбегая от Анюты, сгрузив на стол перед ней яичницу, блинчики, салатик и какао в неожиданной яркой посуде с диснеевскими персонажами. Которая в антураже заведения, на фоне щитов с гербами и рыцарских лат, воспринималась крайне шизофренически.

Сам Василь обсуждал что-то с товарищем Колобом за чашечкой кофе. Оба выглядели так, словно не спали несколько дней, что вполне соответствовало действительности, поэтому крошечные фарфоровые чашечки у них в руках смотрелись чистым издевательством.

Андрусь и Гнат, эксперты по логистике и силовым акциям любого, казалось, масштаба, тоже не были похожи на сильно выспавшихся. Пили, судя по цвету, биографиям и характеру употребления, чифир. Но этим двоим, пожалуй, можно было бы вообще всё — столько, сколько сделал каждый из них за этот месяц, наверное, не сделал никто. Да и не смог бы.

Баба Дага сидела рядом с ними, и пила, видимо, то же самое — с неожиданной стороны открылась. Но и в случае с ней претензии были излишни. Старуха поставила на уши, не вставая с места, столько народу, что и представить сложно. И очень многое из того, что абсолютно невозможно было решить сналёту нам с Тёмой, она решала за один звонок. Редко — за два. Но решала всегда.

«Звуковики», Павлик — старший головастик, и канадский певец сидели с одинаково застывшими лицами, едва ли не промахиваясь чашками мимо ртов, потому что с ними за длинным столом завтракали, как обычные живые люди, бородатый пожилой американец, гладко выбритый и причёсанный датчанин, сын ирландца и филиппинки и мексиканец чуть помоложе первых троих. Что заставило этих встать в такую рань — я и представить не мог. Со стороны уборной к ним подходили англичанин и ещё два американца, все с уложенными волосами, ухоженными лицами и умытые — профессионалы.

— Доброе утро, леди и джентльмены! — вежливо, хоть и подозрительно хрипло сообщил мной внутренний реалист по-английски, решив, видимо, что долго молча стоять на лестнице в халате просто так — довольно опрометчиво.

— Я поселю здесь счастье! Я погружу этот город в восторг и трепет! — продолжил я на родном, запахнув полу халата, пародируя Егора-Горе из «Калины Красной».

Встречали меня хохот, приветственные реплики на нескольких языках и аплодисменты. Даже жалко стало, что Надя не увидала — красиво получилось.

Головин и Ланевский сидели за тем самым столом, что мы собирались дарить Лорду в новый дом. Тем, что весил, как груз всех наших грехов, вместе взятых. Тёма был похож на Мистера Смита из фильма «Мистер и миссис Смит», в том месте, когда им уже разнесли всю хату наёмники: смокинг ещё безупречен, но бабочка уже развязана. По крайней мере, артист, сыгравший эту роль, сидевший сейчас за соседним столом, навёл именно на такую ассоциацию. Лорд, говоривший с тем самым англичанином, что выходил из санузла, но задержался возле их стола, выглядел… Ну, как натуральный лорд он и выглядел. Стать, осанка, оттенок скуки в глазах и вяловато-протяжный акцент того самого «пош инглиш», диалекта для богатых, который я отметил в первую нашу встречу. Господи, это было явно несколько веков назад! Костюм-тройка в строгую клетку и уложенные волосы, которым будто бы не был страшен и девятый вал, картину не довершали, но подчёркивали некоторые нюансы. Певец, голубоглазый остроносый блондин, говорил с ним на одном языке, с одним и тем же акцентом и на равных. И это, кажется, удивляло их обоих.

Я упал за стол к друзьям, обхватив двумя руками кружку с чаем. На колени умостилась Аня, ловко сдвинув через полстола к себе свои три тарелки и чашку. Одним движением. Двумя руками. «Папина дочка», — умилился внутренний реалист.

Первым делом я влил в себя чаю. Вторым — попросил ещё, и желательно — вон того, крепенького, от бабы Даги. Потом подъел размазанную дочерью по тарелке глазунью. И почти стал похож на нормального человека. На лестнице показалась Надя, в платье. Выглядела божественно. В том смысле, что глаза её метали молнии так, что старику-Перуну было впору призадуматься о профнепригодности. С мест ей навстречу неслось: «доброе утро, Надежда!», «Надь, привет!» и «good morning, missis Volkov!».

— Волков! Ты забыл, где шкаф с одеждой⁈ — пронеслось под сводами.

— Пардон, мужики. Пижамку переодену и снова выйду, — выдохнул я уже на ходу, едва успев запихать в рот ещё один блин. И побежал переодеваться под сочувственный хохот всего зала.

Торжество было назначено на пять часов вечера. Я ещё переживал было вначале, как справятся островитяне без привычного чаю в «файф о’клок». Но потом поводов для переживаний стало гораздо больше.

Город был украшен так, как, пожалуй, никогда раньше. И ни один в мире. Казалось, каждое второе окно светилось стилизованными Волком и Вороной, вписанными в сердечко. Три остро модных дизайнера, один был приглашён специально, а два других приехали по велению сердца и чуткого коммерческого нюха, в один голос выбрали эту картинку как логотип мероприятия. Получилось симпатично. Чья-то лёгкая и щедрая рука распечатала их во всех возможных масштабах и в неимоверном количестве, и вчера раздала горожанам. Теперь эта пара смотрела отовсюду — из окон квартир, учреждений и заведений, с машин и общественного транспорта, со стен и деревьев. В соцсетях творилось чёрт знает что — кто-то устроил конкурс на лучшее фото размещения Волка и Вороны, и показатели каких-то репостов и вовлечённости, что бы это ни значило, запинали все предыдущие рекорды в самый дальний угол, пыльный и скучный.

На площадях и перекрестках стояли фуд-траки и памятные с детства желтые бочки для напитков. Под бочками были ТЭНы, газовые горелки, а то и просто костерки. Перед словами «квас» и «пиво» были приклеены красные буквы «НЕ». Пахло корицей, гвоздикой, анисом и цитрусами. На стенах домов были растянуты белые экраны таких размеров, чтоб видно было даже слабо зрячим.

Вчера вечером было обращение Губернатора. Ну, то есть Главы Могилёвского облисполкома. Он сдержанно, но вполне искренне поблагодарил горожан за помощь в подготовке мероприятия, не имевшего аналогов в истории города, области, республики и вообще. Так и сказал. Объяснил, когда, что, как и где будет и не будет работать. Передал благие напутствия от Батьки. А в конце выдал не предусмотренное сценаристами: «саботажникам и вредителям — смерть! Я не шучу». И не шутил.