— Здравствуйте, Михаил Иванович! — я сполз с кровати и прислонился к окну, за которым был явно не день.

— Разбудил, что ли? Тьфу ты, тут обед уже скоро, я и забыл — где ты! Прости Бога ради, совсем заработался, — где-то на фоне раздалось какое-то мяукающее чириканье неизвестного мне, но явно сильно не среднеазиатского языка. Где-то значительно дальше в Азии так говорят.

— Ничего страшного, я и сам вставать собирался, — кажется, фальшь в моём голосе уловил бы и глухой. Хотя я снова ни слова не соврал — и вправду собирался. Просто абсолютно точно не сейчас.

— Я тут новости смотрел, Дим, — поведал мне кардинал откуда-то с другого угла глобуса, сделав вид, что на моё «ничего страшного» не обратил внимания.

— Велено передать, что по Гомельщине можно начинать, — ну всё, вот и поспали. С такими собеседниками никакого чая-кофе не нужно — мозги и «на холодную» запускаются отлично, только искры во все стороны.

— Не хочешь узнать, что именно? — я прямо видел его обсидиановый прищур.

— Как сочтёте нужным, — ровно ответил я, махнув рукой, будто отгоняя внутреннего скептика, что опять требовал крепко прислониться к чужим деньгам. Ну как можно быть таким жадным?

— Я тебе пару файликов сейчас скину, там кое-где галочки будут. Ты банкиру своему покажи. Он, как ты говорил, точно придумает что-то логичнее и рациональнее, чем ты, — вулканическое стекло растаяло мягкой морской пеной, он явно улыбался. — Но больше никому, договорились?

— Конечно, Михаил Иванович! — ответил я, и вот тут точно не могло быть сомнений в моей искренности.

— Какие планы? — спросил он явно на прощание.

— Финишная прямая: две точки на маршруте — и к семье скорее.

— Соберётесь — пусть Артём Фёдору позвонит. Я лётчикам добро дал, доставят вас в тепло.

— Спасибо большое, Михаил Иванович! — от души выдохнул я.

— Пустяки. Лото, главное, не забудь! — напомнил он и отключился. Как, ну как он может столько всего в голове держать? Я и забыл сто раз про то лото. Наверное, поэтому он — серый кардинал, а я нечаянно мимо проходил.

К моему удивлению, в зале за столом уже сидел Головин, наворачивая из чугунной сковородки размером с канализационный люк великанскую яичницу на сале, с лучком и помидорками. Дух стоял такой, что внутренний фаталист едва наружу не вылез — биться с Артёмом за еду. Тот рубал так, что только уши ходуном ходили — и где успел настолько проголодаться? Я заметил на широкой шее за ухом полосу царапины, уходящей под футболку. А вчера её не было.

Тут со стороны кухни вышла Бадма Норсоновна, очень личный помощник… теперь уже и не поймешь, чей. Потому что на ней была куртка Головина с закатанными рукавами, внатяг сидевшая на четвёртом номере и свободно висевшая в остальных местах. На шее над воротником красовалась половина сочного синяка. Вторая явно скрывалась ниже. И глаза были крайне довольные, хотя и явно не выспавшиеся.

— Тут пахнет похотью, — поведя носом и сделав вид, что принюхиваюсь, сказал я.

— Мы мылись! — тут же вскинулся Тёма, выдав двоих с потрохами. Бадма лишь посмотрела на меня с оригинальным сочетанием легкой тревожности от столкновения со сверхъестественным обонянием и некоторым недовольством от не самого тактичного замечания.

— Чай будете, Дмитрий Михайлович? — а вот безэмоциональный тон степных каменных изваяний удавался ей по-прежнему.

— Давай уже на «ты» тогда, Бадма Норсоновна. Чувствую — уже можно, — вздохнул я, садясь рядом с Головиным. — И чай я буду.

— Я говорил тебе, Бадька, что он колдун? Редкий притом! — махнул на меня Тёма приличным ломтём ржаного, которым помогал себе управляться с глазуньей. Подумал, вздохнул и подвинул ко мне локтем вилку, кивнув, мол, налетай. Я капризничать тоже не стал.

— Под утро как завыли волки в голове, я думал — глюки. Но Бадька тоже говорит, слышала, — проговорил он как-то ловко проталкивая слова на противоходе мимо еды.

— А чего ты её Бадькой зовёшь? — запоздало удивился я.

— Ну а чего? У кого — Надька, у кого — Бадька. Нормальное имя, и она не возражает. Ты же не возражаешь? — повернулся он к цветку преррий, глядевшему на завтракавших мужиков с вечным женским умилением и нежностью, довольно неожиданными на её смуглом лице терракотовой статуи.

— Не возражаю, Тём. Ешь, не разговаривай с набитым ртом, — кивнула она, и, я клянусь, голос был ласковый.

— А попроще обмундирования не нашлось, что ли? — кивнул я на куртку с памятным грифоном, который теперь не висел, а самодовольно лежал.

— Там это, — и случилось чудо, какие в жизни бывают лишь раз — стальной Головин покраснел! — В негодность одежда пришла, короче.

— Совсем? — удивился я.

— Ага. Горсть пуговиц и какие-то нитки тонкие, как будто со стропы или паракорда рваного. Из чего ни попадя одежду шьют, жулики, — по-прежнему чуть смущённо пояснил он. — Мы думали у Милки чего-нибудь попросить. Но там, во-первых, бабку будить не хотелось, а во-вторых — калибр не тот совсем.

И он посмотрел на свой китель и грифона на нём так, как, я уверен, никогда прежде.

— А доставка тут пока не работает, мы звонили. Круглосуточных вообще нет, а откроются только в девять, — подтвердила Бадма. Или уже Бадька. А полное имя тогда какое — Бадежда? Так, рано я думать начал, надо чаю сперва, сладкого и покрепче.

Я глянул на часы — половина седьмого утра. Ладно, будем надеяться, что поговорка «кто рано встаёт — тому Бог даёт» в такую рань тоже работает. Тут послышались шаги на лестнице и в зал зашёл лохматый и зевающий Лорд, с закрытыми глазами озадачив всех вопросом:

— А ещё кому-нибудь волки сегодня выли?

— Да, — прозвучал в ответ трёхголосый хор. Ланевский замер, будто на стену налетел. Врагу не пожелаешь так резко просыпаться, конечно.

Он как-то неловко боком прошёл к столу и уселся рядом со мной, избегая, кажется, встречаться глазами с любым из нас. А когда Бадма подошла и наклонилась налить ему чаю, подвинув, кстати, молочник, едва не подскочил. Над столом осязаемо сгустились тучи и повисла тягостная недосказанность. Только внутренний скептик вполголоса что-то язвительно вещал фаталисту про восточную иезуитскую хитрость. Которой, кстати, не могло быть в природе ни технически, ни географически — орден придумали в Риме, а он точно находился не на Востоке.

— Так и будем сидеть, как будто незнакомые? — поинтересовался Головин, звучно отхлебнув чаю.

— А как же теперь… — начал было Лорд неуверенным голосом.

— Как большие мальчики и девочки, Серёг. Ты переживал, как быть с Бадькой? Больше не переживай, нормально с ней всё. Очень даже, — глаза приключенца снова замерли на грифоне и приобрели романтический блеск.

— Она же раньше… Ну… — Ланевский явно тоже старался срочно отрастить новые нервные цепочки, но те катастрофически запаздывали.

— Есть анекдот такой старый, Серёг. Дружат дядя с тётей. Месяц дружат, полгода, год. Она ему между делом так и говорит: «Как насчёт ЗАГС посетить, пока погода благоволит?». Он подумал и отвечает: «Я бы с радостью, но ты, прости за нескромность, не девушка». Она в ответ: «Скажи мне, я выгляжу хорошо?». Он врать не стал, «выше всяких похвал», говорит. «Готовлю вкусно?». «Не то слово, ум отъешь!». «А в интимном смысле?». Он смутился, но подтвердил, что и там вопросов — ни одного. «Так ты что думаешь, я всему этому на онлайн-курсах научилась⁈».

Бадма хмыкнула, обошла Головина и вполне по-хозяйски обняла его из-за спины, положив подбородок на широкое плечо. Без подтекстов, злорадства или превосходства — просто констатируя свершившийся факт. И демонстрируя наглядно преимущества лабильной психики.

— Ну да. Правильно. Куда мне две-то? — Лорд, кажется, пробовал договориться сам с собой. Но думать явно уже начал, притом вполне прагматично.

Я вспомнил про утренний разговор, достал телефон, нашёл сообщение Второва и толкнул трубку по столу Серёге.

— Это чего? — спросил он, вглядываясь в экран. И медленно поднимая брови.