Мы кивнули.

- Тогда за дело, - скомандовал Пахом и резво затопал по ступеням вниз.

- Ну что, Николай Александрович, сударыни - налево, судари - направо? - спросила Пелагея.

- Именно, - кивнул я. - Будьте осторожны.

- Ты тоже...

Придерживая ремень винтовки, я быстрым шагом пошел по темному коридору второго света, пестревшему живописью на потолках и стенах из Ветхого Завета. Из-под темных сводов, на массивной цепи, опускалась до уровня резных перил, воистину исполинская хрустальная люстра, покрытая позолотой, пылью и паутиной.

Нужная дверь, если мне не изменяет память, находилась через два поворота. Не успел я дойти до угла, как услышал громкие хлопки в зале первого этажа. Я высунулся через перила и увидел Пахома, что прятался за колонной. Его пытались обойти двое, с красными повязками на головах и с пистолетами в руках.

Я выстрелил без всяких колебаний и попал одному прямиком в макушку. Второй тут же развернулся и открыл резвую пальбу в мою сторону. Пуля провизжала рядом с ухом и я тут же упал на живот, прижавшись к полу. Здесь выстрелы трещали так громко, что после каждого хотелось тряхнуть головой, дабы выбросить из уха сухой, надсадный звук. Внизу грохнул пару раз страшный револьвер Пахома, заставив стрелка спрятаться за соседней колонной. Лежа на полу, я прицелился, выжидая, когда же покажется кучерявая голова.

В это мгновение из-за угла, прямо за моей спиной, выскочил щуплый цыганенок и, завидев меня, крича во всё горло, стал палить без разбору, прямо с двух рук. Шквал свинца не оставил мне никаких шансов на спасение...

Когда видение схлынуло, я повернулся на спину и выстрелил. Показавшийся из-за угла цыганенок умер быстро, не успев толком ничего понять.

Я вскочил на ноги, прижавшись к углу коридора. Тут же снизу открыли пальбу, выбив кусок фрески прямо над головой. От всей души выругавшись, я пригнулся и ужом скользнул за угол, подальше от перил, но тут меня встретил крепкий цыган с осоловелыми глазами. Я вскинул оружие, однако тот оказался не из робких — нырнул под винтовку, рванувшись вперед, обхватил меня за бедра и тут же плечом уперся в живот. Уже опрокидываясь на спину, я лишь успел бросить винтовку и обхватить противника сзади, поперек груди. Следом, я и сам откинулся назад, еще дальше, потянув за собой врага. Упав на спину, я так и не разжал рук. Цыган согнулся пополам, а я, продолжая падение, дернул его через себя. Ноги негодяя взлетели к потолку, и он всем весом, с размаху, хлопнулся спиной о мраморный пол. Мне удалось вскочить раньше оглушенного падением противника и со всего размаха засадить ему в голову грязным сапогом. Тот, коротко хрюкнув, рухнул на пол.

Бросившись к винтовке, что покоилась у самых перил, я увидел, что дела Пахома совсем плохи: четверо, или пятеро плащунов расстреливали колонну, за которой кое-как прятался здоровяк, не давая ему высунуть носа. Один из них отделился от своих собратьев и стал обходить его стороной, словно лиса, высматривая курицу.

Трудно сказать на что я надеялся, но припав на колено, второпях я стал расстреливать цепь огромной люстры. Пустые гильзы со звоном прыгали по полу, однако, мои старания возымели успех: одна из пуль выбила искру из звена цепи, а следом, громада из хрусталя и металла рухнула вниз.

- Пахом, сзади! - крикнул я что было мочи.

В это мгновенье снизу раздался страшный грохот, сопровождаемый мелодичным звоном битого хрусталя и разноголосым хором нестерпимой боли. Видимо, Пахом меня услышал, оттого, развернувшись в падении, выстрелил в подлеца, что пытался обойти его сзади. Смертельный кусочек свинца угодил тому в грудь, отбросив на пару шагов.

От сердца отлегло, но радость моя была не долгой: за поворотом слышался всё громче топот нескольких пар сапог. Прежде чем пули выбили крошку под ногами, я кувыркнулся, оставив пустую винтовку и юркнул в одну из темных комнат. Как оказалось - напрасно: помещение было совершенно пустым, маленьким и походило больше на чулан, чем на комнату. Я сам загнал себя в ловушку. Теперь остаётся уповать лишь на тьму, внезапность и верный "Браунинг №2".

Полный яростной решимости, вбежал ко мне долговязый малый, по-женски зачесанный, но остановился, злобно глядя по сторонам. Тусклый свет из двери освещал его худощавую спину. Я выстрелил ему в затылок, тут же схватил второго, стоявшего в дверях цыгана, за грудки и вытолкал его в коридор, стреляя от бедра в живот. Свою оплошность осознать я не успел: стоявший за дверью, с вытянутой рукой кучерявый подлец, прострелил мне голову, запачкав мозгами мраморный пол...

Когда в мир вернулись привычные краски, я выстрелил вбежавшему бедолаге в затылок, нырнул под руку с пистолетом второго, стоявшего в дверях цыгана и зажал её своим плечом; следом, прикрываясь им, словно щитом, вытолкал в коридор, прямиком на третьего негодяя, что стоял за дверью, поджидая удобного случая.

В ушах всё ещё звенело, оттого, выстрел под самым носом не принёс мне должных страданий. Я схватил руку с оружием, зажатого у стены Плащуна, в то же время разряжая "Браунинг" в живот своего "щита". Не успел труп сползти на пол, как я с силою вытянул третьего и перекинул через себя.

К сожалению, этот ромалэ не выпустил из рук револьвера. Вместо этого, он со злобою схватил меня за отворот, пытаясь направить дуло пистолета мне в лицо. Мы катались по полу, силясь одолеть друг друга. Наконец, удалось выбить оружие из жилистых рук цыгана, однако силы стали меня покидать: дыхание сбилось, воздуха не хватало, в глазах весело заиграла рябь. Получив увесистый удар локтем в висок, я завалился на бок, но тут же, оказавшись на ногах, отскочил, со свистом втягивая затхлый воздух.

Сделал я это весьма вовремя: вскочивший душегуб так резво взмахнул ногой, что чуть было не выбил мне зубы. Я шарахнулся в сторону, уходя от следующего удара, а следом подскочил, уходя от выпада в колено. Никогда прежде мне еще не доводилось видеть подобной работы ногами — четкой, точной и невероятно быстрой. Бойкий цыган и не пытался пустить в ход руки; бил ногами, крутясь как волчок. Мне только и оставалось, что уклоняться — я даже не решался атаковать, опасаясь открыться для сокрушительного удара.

Несколько мгновений танца ни к чему не привели, но я начал задыхаться и понял, что вскоре совершу ошибку.

Собственно говоря - так и вышло: я попался на подлый маневр, получив тяжелый удар в грудь. Воздух с шумом вышибло из легких. Меня откинуло к перилам, которые не выдержали натиска и с хрустом обвалились. Я вскрикнул, безвольно повиснув на высоте второго этажа: обломок перила впился в мягкую плоть предплечья, зацепившись за рукав камзола.

Ликующий негодяй, не спеша, с насмешкой, потянулся к лежащему на полу револьверу, что - то бормоча на своем противном языке. Решительно не удавалось ничего разобрать, но голос его звучал торжественно, даже театрально, а во взгляде его ясно читался смертный приговор.

Хоть я и не считал себя трусом, но дуло пистолета, направленное прямо в лицо, выражение ненависти и презрения в позе и во всей фигуре, и ожидание очередного убийства, которое сейчас совершится среди бела дня — всё это, волей - неволей нагоняло страху. Страшно не хотелось умирать на полдороге жизни.

Ведь жизнь, какая бы она не была - прекрасна. Я бы плюнул в лицо тем людям, которые, не имея увечий, утверждают, что здешний мир - это юдоль плача, место испытания, а тот мир - есть мир блаженства. Вздор! Жизнь прекрасна по своей сути.

Пускай к своим летам я ничего в жизни не достиг: не заработал капиталов, не повидал мира, не стал ученым мужем, не сделал великих открытий, не родил наследника, не нашёл особенного смысла в жизни. Словом - абсолютно бесполезный человек, никчемный. Казалось бы, незачем понапрасну коптить небо. Но ведь можно просто жить. Жить спокойно и достойно. Прожить жизнь человеком хорошим, уникальным - уникальным в своей простоте. Чтобы на твоём надгробии написали: "Он был просто хорошим человеком". Чем плохо?