– Демьян Аскольдович, моё почтение, – сказал я, снимая картуз.

– А, Верховский! – бросил он. – Чего надо? Иди куда шел.

– Помощь твоя нужна, Демьян Аскольдович, – пояснил я, усевшись на табурет напротив. – Лишь в твоих непомерных силах оказать мне услугу.

– Ишь, чего захотел... – ответил мне Абрамчук, потирая рябую щеку. – А что мне за это будет?

– Во век обяжешь.

– И? Ну?

– Винтовка мне нужна, в личное пользование. Чтоб магазин большой и стреляла шустро.

Старый хохол рассмеялся.

– Таких не держим.

– Ты ведь размениваешь на лево казенное имущество, Демьян Аскольдович, – слукавил я. – Неужто ничего не сыщешь?

Абрамчук отложил книгу, сложил руки и внимательно поглядел на меня единственным бледно – зеленым глазом.

– Ох и хитер ты, Николай Александрович, - сказал он. – Откуда прознал? Отчего не сдал?

– Хороших людей сдавать привычки не имею, Демьян Аскольдович, – пояснил я. – От того и пришёл к тебе с мольбою. Знаю, что не откажешь.

– Ох и плут, ох плут, – покачал головой Абрамчук. – Пойдём. Что с тобой ещё делать...

Мы прошли в темное нутро склада и вскоре, при свете керосиновой лампы, на столе лежала винтовка Винчестера, образца 1882 года с пачкой патронов калибра 44-40.

– Вот, как и просил, Николай Александрович! – заявил Абрамчук. – Пятнадцать патронов в подствольном трубчатом магазине. Скорострельность, при должном умении, шестьдесят выстрелов в минутку. Сгодится?

– Сгодится, – ответил я, забирая винтовку с семи патронным держателем на прикладе. – Где взял?

– Где взял, там ужо и нету, – лаконично ответил хохол. – Получите и распишитесь. Только с возвратом.

– Разумеется...

Я обернул винтовку куском масляной ткани и отправился на квартиру. Времени оставалось не позволительно мало, а мне ещё предстояло посетить одного старого знакомца.

***

В одной из подворотен Апраксинского двора, куда я вскоре прибыл, красовалась скромная вывеска:

«Комиссионерная контора Л. Копельмана».

Какие функции, какие комиссии выполняла эта контора, кроме нашего отдела, никто доподлинно не знал. А занималась она крупной контрабандой и торговлей людьми, но ввиду недостатка улик им каждый раз удавалось ускользнуть из рук правосудия.

Те, которые поднимались по лестнице этого дома, видели, что в контору звонились молодые люди, больше семитического типа, одетые со щегольством дурного тона, а также толстые дамы, «в шелках и бархатах», увешенные чудовищно толстыми цепочками и браслетами.

Ввиду того, что контора вела себя изумительно тихо и благородно, то скоро на нее махнули рукой и она перестала интересовать местных аборигенов.

У крыльца там уже стояла самоходная коляска с опущенным кожаным верхом, рядом дымил шофер в темно - синей тужурке, фуражке с начищенным козырьком и белых перчатках. Охранителя нигде видно не было.

Маячить на всеобщем обозрении я не стал, отступил за угол и опустился на одно колено, делая вид, будто затягиваю развязавшийся шнурок. Почти сразу хлопнула задняя дверь, и на крыльце появился невысокий еврей в неброском парусиновом костюме и традиционном лапсердаке, из-под которого длинными завитушками - локонами опускались пейсы. Он осмотрелся и вновь скрылся в доме.

Тут уж я медлить не стал, выпрямился и зашагал через двор, на ходу охлопывая себя по карманам, якобы в поисках спичечного коробка. Не нашел, прищелкнул пальцами и двинулся к самоходной коляске, начисто вымытой и сверкавшей.

- Огоньку не найдется, любезный? - спросил я шофера.

В это время на крыльце показался охранитель и медленно зашагал ко мне с подозревающим прищуром.

Я поднял руку, вынимая заложенную за ухо папироску, а когда шофер полез в карман за спичками, открытой ладонью врезал ему по уху и сразу развернулся к охранителю.

Тот с шумным выдохом дал наотмашь короткой дубинкой; я перехватил жилистую руку и, продолжая движение, крутанул вокруг себя, одновременно подбив ботинком его опорную ногу. Охранитель влетел головой в стену дома и рухнул на землю без памяти.

К этому времени, оглушенный шофер уже отлип от капота коляски. Прежде чем он успел заголосить во всё горло, я шагнул к нему и со всего маху пнул промеж ног. Бедолага сложился надвое, получил коленом в лицо и опрокинулся на спину.

Наскоро связав этих голубчиков по рукам и ногам заранее припасенными веревками, и закрыв рты кляпами, я погрузил их на сиденья экипажа, дабы скрыть от любопытных глаз случайных зевак.

Кончив дело, я стряхнул пыль со слетевшего с головы картуза, прикрыл им вынутый из кармана пистолет и решительно переступил порог конторы. Стрелять не собирался, лишь хотел начать разговор на своих условиях.

Контора состояла всего из двух комнат, обставленных почти убого: несколько столов, крытых черной клеенкой, широкий диван, венские стулья, счета на крючках да висячие лампы. Вот и всё убранство.

Владелец её - это был Копельман - испуганно отстранился, тревожно и пытливо оглядывая меня своими круглыми глазами.

- Что вам нужно? Кто вы? – спросил он с сильным еврейским акцентом.

- Вы - Копельман?

- Ну, я. А вы кто? И как сюда попали!?

– Это не важно, Лазарь Борухович.

– Откуда же вы меня таки знаете? В конце то концов!

Я рассмеялся громким смехом.

– Я давно слежу за вами.

При слове «слежу» Копельман вдруг задрожал, как банный лист. А завидев пистолет в моих руках, и вовсе, смертельная бледность покрыла багровые щеки еврея - комиссионера.

- След... следите? Вы хотите ограбить меня?

Я снова рассмеялся, стараясь нагнать загадочности и страха пуще прежнего.

– Нет, господин Копельман, мне нужна информация.

– Какого роду? – только и выдавил из себя комиссионер.

– Мне надобно знать, Лазарь Борухович, каким путем контрабанда из Нового Петрограда попадает в ваши руки?

– Зачем это вам, господин? Вы затеяли крайне опасную игру... Видно, вы не знаете с кем связались.

– Знаю замечательно, – ответил я как можно спокойнее. – Мне повторить вопрос?

Зловещий щелчок затвора, усиленный эхом от полупустой комнаты, чуть было не лишил бедного еврея чувств.

– Пом... Помилуйте, г... господин, – затрепетал он. – Они убьют меня...

– Если вы пойдете мне на встречу, мой милый Копельман, – сказал я ласково, – никто о нашей встрече не прознает. Информация мне нужна для нужд личного характера. Ваши дела мне не интересны. В противном случае, я пристрелю вас, как бешеного пса, прямо сейчас.

– Какие гарантии? – осмелился уточнить хитрый комиссионер.

– Никаких.

– Был единственный подземный ход, под самым Западным маяком, – взволнованно ответил Копельман. – Старая канализация. У кого нужда имеется, тот знает. По неписанным правилам, проход по ней свободен. Остальные лазейки, что были раньше, власти таки обнаружили и завалили на совесть.

– Был? – уточнил я, нахмурившись.

– Был, – кивнул старый еврей. – Прошлой ночью обвалился. Как скоро его расчистят, мне не ведомо.

Сердце моё провалилось в пятки. Оставалось уповать на то, что Настенька успела по нему пройти, или же, не успела войти. Мысли о том, что сестрица могла остаться под завалами, я гнал от себя прочь. Выходит, что остается только один путь – по воздуху.

- Иногда, в крайнем случае, товар доставляют на воздушных судах контрабандисты, что обитаются в форте "Граф Милютин", - словно читая мои мысли продолжил Копельман. - Братия там независимая, себе на уме. Возят всегда разные люди, инкогнито, и за разные деньги. Имен не знаю - клянусь, не моего ума дело...

– Надеюсь, вы со мной откровенны, господин Копельман, – вздохнул я устало. – Иначе, мы встретимся снова. Прощайте.

Настенька зябко поежилась перед входом в старую канализационную систему. Туннель был почти незаметен за обветренными скалами, защищавшими эту часть Нового Петрограда от натиска прибоя. Она не сводила глаз с дыры, словно та могла её проглотить, - или даже надеялась на это, потому как опасалась передумать идти туда. Но уже проделан большой путь. Пройти каких - то несколько верст по широкому туннелю - и она окажется в городе, который стал непригоден для жизни два года назад.