— Нам сюда!

Тут раздался треск, и грязную, запруженную телами улицу осветила вспышка красно-белого света, едва всех не ослепив.

- Теперь нам потемки ни к чему, правда? - хохотнул Пахом, подлетев к нам. В руке его шипел сигнальный факел. - Живы, здоровы?

- Кто ж его знает, - ответила Агафья.

- Хорошо. Тогда тикаем отсюда. До Хранилища всего ничего осталось.

Через минут эдак пять бега трусцой, я увидел вход в подземелье. У подножия лестницы, уставленной по бокам грязными мешками с песком, ярко горел прямоугольник желтого света. Опираясь для равновесия на мешки, я стал спускаться, однако первой шла Агафья, и с рукой у нее что-то не ладилось. Даже в полумраке, даже в лихорадочной спешке нетрудно было заметить, что механика истекает жидкостью, не говоря уж о странном тиканье.

Моя же собственная рука пульсировала, и при мысли о том, что перчатку придется снять, меня пробирала дрожь, словно девицу на выданье. Если перчатка прокушена насквозь, то времени у меня осталось мало.

«Руска Рома» отвалилась от башни со всей грацией бройлера, и ухнувший заодно с ней вниз желудок Насти исторг из себя порцию рвоты. Удержав ее во рту, она сделала героический глоток, от которого заслезилось в глазах, и еще крепче вцепилась в строп, хотя и без всякой пользы — разве что было на чем болтаться.

Дирижабль зарылся носом, подскочил и на предельной скорости понесся над затопленными бродячими мертвецами улицами.

— С правого борта атакуют! — проорал Бартош.

— Маневр уклонения! — скомандовал Анхель.

С силой за что-то потянув, он опустил с потолка установку с рядом трапециевидных рычагов. Затем рванул один из них, и водородные баллоны отозвались пронзительным гулом, переходящим в визг.

— У нас перегрев! — крикнул помощник.

— Ну и пусть, — отмахнулся капитан.

Сквозь лобовое стекло, полуовалом обегавшее кабину, Настя разглядела кошмарный призрак другого дирижабля — поменьше этого, но ненамного, — на всех парах несущийся на «Руска Рому».

— Вверх уйдут, — буркнул Бартош. — Уйдут, никуда не денутся.

— Не уходят! — рявкнул Анхель. - Будь проклята эта посудина! Эти двигатели никак не...

Оборвав объяснения на полуслове, капитан саданул локтем по рубильнику толщиной с его кулак.

«Руска Рома» скакнула ввысь, будто перепуганная лань, а все ее содержимое, не исключая экипаж, качнуло назад, потом вбок и вверх; и все же полностью избежать столкновения не удалось — второй корабль налетел на них. С ужасающим скрежетом металла и стоном рвущейся материи огромные машины сцепились корпусами, но через несколько секунд дирижабль выровнялся и готов уже был ускользнуть.

— Ушли! — объявил капитан. — Мы ушли… видит кто-нибудь их? Куда они подевались?

Все глаза были прикованы к переднему стеклу, выискивая малейшие признаки врага.

— Не вижу, — проворчал Бартош. - Не могли же мы взять и потерять их!

Старший помощник, мерными порциями заглатывая воздух, предположил:

— У них же не такой крупный корабль. Может, не стоило нас таранить. Не справились с повреждениями, и всего делов.

Побелевшие как мел костяшки не давали пальцам Насти отпустить ремень, и ей пришлось вытянуть шею, чтобы глянуть в окно. Она никогда не была прилежна в молитвах, но сейчас неистово, той бессловной молитвою, просила Бога, чтобы тот дирижабль больше не вернулся.

Однако голос капитана ничуть не обнадеживал:

— Нет, нет, нет, нет!

— Где?

— Внизу?

— Да где же? Никого не вижу! — воскликнул Анхель.

И тут корабль сотряс еще один увесистый удар, послав «Руска Рому» в крен. Строп разорвало, Настя рухнула на пол, мешком прокатилась до стены и тут же обратно на середину кабины. Девица встала на четвереньки и поползла вперед, но её вдруг понесло к двери грузового отсека.

Где-то внизу выгибалась и трещала сталь, вылетали заклепки; где-то сбоку шипел и фыркал двигатель, издавая звуки, которых нормально работающим двигателям издавать не полагается.

Прямо по курсу раскинулся пейзаж, сглаженный туманом, и до Насти не сразу дошло, что наслаждаться этим зрелищем она может по одной единственной причине: дирижабль смотрел носом вниз и мчался навстречу горохово-желтой пелене, под которой могло скрываться что угодно.

— Мы сейчас разобьемся! — заверещала Настя, но её никто не услышал.

Команду всецело занимал обмен бранными репликами и даже крики пассажира не могли их отвлечь.

— Левый двигатель!

— Вышел из строя, или заело, или… не знаю! Не могу найти подушку стабилизатора!

— Да, может, на этой кретинской машине ее и нет. Тяга правая, жми пневмотормоза. О бесы, да если мы сейчас не уйдем на подъем, то уже не уйдем никогда.

— Они снова идут на нас!

— Они там что, ума лишились? Мы же отправимся к праотцам!

— Не уверен, что их это так волнует…

— Попробуй вон ту педаль… нет, другую! Вдави и не отпускай!

— Не работает!

— Мы сейчас напоремся на…

— Слишком медленно!

Настя прикрыла веки и почувствовала, как от стремительного спуска уходят в череп глазные яблоки, не справляясь с давлением.

— Я умру здесь, умру… или там, на земле… Я ведь совсем не… — сказала она себе самой, потому как никто больше не слушал. — Я ведь совсем не так хотела. Господи.

Днище гондолы заскребло по какой-то новой поверхности — на сей раз кирпичной, не металлической. По обшивке глухо застучали камни, отскакивая и осыпаясь на землю.

— Во что врезались? — спросил Анхель.

— Крыши брюхом скребем!

Дирижабль вело по беспорядочной траектории, швыряло то и дело на препятствия и острые углы, но в конце концов он начал замедлять движение… и внезапно ушел вверх — до того резко, что рот Насти вновь заполнился желчью.

Вдруг воздушный корабль рывком остановился, словно кто-то натянул собачий поводок, и Настя ничком свалилась на пол.

— Подцепили, — угрюмо произнес капитан. — Нас берут на абордаж.

Кто-то наступил девице на руку, заставив вскрикнуть, но времени на жалобы уже не оставалось. По входной двери принялся отбивать барабанную дробь немаленький и, видимо, прибывающий в сильно расстроенных чувствах господин. Настя поднялась с пола и юркнула в нишу рядом с грузовым отсеком. Там она и затаилась, пока капитан и его команда выхватывали клинки с пистолетами.

Отстегнув ремни, матросы повскакивали с мест и кинулись отстаивать дверь, но та уже едва держалась на петлях. Как бы они ни налегали на неё, как ни упирались ногами, силы — а может, усердия — у их противника было больше.

Насте некуда было податься и нечем помочь экипажу; съежившись на полу, она наблюдала, как справа, в образовавшуюся брешь пролезла толстая рука, схватила Бартоша за волоса и стала молотить того головой об дверной косяк. Тем временем ещё одна рука появилась снизу двери, сграбастала ближайший сапог и дернула на себя. Повалившись на пол, Анхель отчаянно залягался, колошматя ногой по вражьей конечности, по двери и по чему ни попадя. На долю секунды лапа исчезла, а вернулась с револьвером и тут же пальнула капитану в подошву.

Пуля пробила сапог насквозь, по прямой прошила бедро и впилась в нежную плоть предплечья. Анхель взвыл и принялся поливать свинцом руку, дверь и все, что только шевелилось в проеме. Однако, пули были бессильны перед стальной обшивкой и не наносили совершенно вреда.

Уступая напору атакующих, дверь прогнулась пуще прежнего. Капитан сорвался с места и заковылял к грузовому отсеку, оставляя за собой кровавый след. Пинком отшвырнув с дороги Настю и угодив ей в аккурат под ребра, он начал вертеть колесо на стальной двери грузового отсека.

— Держите вход! — рычал Анхель.

Его подчиненные старались изо всех сил, но получалось у них весьма скверно.

Пару цыган навалились спинами на искореженную дверь и упорно держали оборону перед наступающими захватчиками.

На противоположном конце рубки послышался скрип петель, которые давно не были в деле: открылся аварийный люк. На глазах у Насти капитан выскользнул наружу, зацепился за корпус и, словно паук, пополз вверх. Вскоре на обшивке послышались стуки колен и сапогов.