Настя и представить боялась, каково это — ползать бог знает на какой высоте по корпусу дирижабля, без страховки и без гарантий, что приземлишься на что-нибудь мягкое. Однако капитан упрямо перебирал руками и ногами, и каждое его движение отдавалось бряцанием маленького гонга.

— Что он делает?! — взревел Бартош.

Девица едва расслышал его: в ушах до сих пор звенело от выстрелов, которые в замкнутом пространстве звучали вдвойне оглушительнее.

— Крюки! — выдавил один из смуглых матросов, задыхаясь от боли и пытаясь хоть как совладать с ранами, не отнимая спины от двери. — Абордажные крюки он отцепляет.

Настя хотела бы помочь, да не знала как; еще больше она желала сбежать отсюда, но пути было два — в небо и вниз, а превратиться в мокрое место ей вовсе не улыбалось.

У ног Бартоша валялся брошенный охотничий длинный нож с острым концом. Настя вытянула ногу и подтолкнула его поближе к себе. Возражать никто не стал. Тогда она взяла оружие в руки и крепко прижала к груди.

Тут что-то громко щелкнуло и с прытью, переворачивающей внутренности, корабль ушел вверх.

Дверь, отделявшая команду от врага, мгновенно захлопнулась и чуть не улетела в небеса, потому как снаружи ничего уже не было; второй дирижабль отбросило назад, и суда быстро разошлись.

— Есть! — воскликнул капитан, хотя в кабине его голос был едва различим.

Снизу донеслись вскрики. Возможно, кто-то из неизвестных выпал за борт, когда «Руска Рома» сорвалась с крючка.

— Всем отойти от двери! — завопил мистер Бартош, после чего ринулся к своему креслу и с горем пополам залез на него.

Дверь искорежило напрочь, и оставалось ей недолго. Наконец не выдержала под ее весом последняя петля, и стальная плита с тоненьким свистом понеслась навстречу мостовой.

Все напрягли слух, считая секунды, пока по улицам не покатилось грохочущее эхо.

В люк на дальнем конце гондолы ввалился капитан. Закрыв за собой створку, он кинулся в рубку и занял свое кресло — ни качка, ни солидный крен, ни потеря двери, с которой кабина осталась беззащитной перед зловонными небесами, его не смущали.

— Ходу, ходу давай, — прохрипел Анхель. Он вконец выдохся и дрожал от перенапряжения сил.

Перегнувшись через осевшего на кресле помощника, капитан дернул рычаг, затем просунул здоровую ногу под пульт и нажал на педаль. Дирижабль подпрыгнул в воздухе и сделал бодрый полуоборот, выбив Настю с безопасного местечка, и она кувырком полетела в открытую дверь.

Не выпуская ножа, девица выбросила вторую руку в надежде зацепиться за раму, петлю, за что угодно еще, но корабль кренился все сильнее, а на помощь ей никто не спешил. Тут искореженный обломок петли пропорол ей ладонь, и от боли и ужаса она разжала пальцы.

И упала.

…Но ударилась о твердую поверхность куда быстрей, чем ожидала. В следующее мгновенье здоровая лапища, которую Настя уже видела, схватила её за руку и сдавила со всей мощью столярных тисков.

В разом помутневшей голове пронеслось что-то насчет огня и неразлучного с ним полымя.

Она никак не могла решить, сопротивляться ей или нет, но тело решило само. Настя принялась извиваться и брыкаться, пытаясь выскользнуть из чудовищных пальцев, хотя под ногами девицы не было ничего, кроме зараженного воздуха.

— Ты что, дурной? — прорычал голос, достойный руки таких размером. — Неужели ты и вправду хочешь, чтобы я тебя выпустил?

Настя проворчала что-то в ответ, но её не услышали. Рука подтянула добычу повыше, к самому краю палубы второго дирижабля. Её держал за запястье мужчина, крупнее которого Настя не видела — да что там, не слышала. Он сидел на корточках, иначе не уместился бы во входном проеме собственного корабля. Дверь здесь не отворялась наружу, а уезжала вбок по специальному пазу. Маска на мужчине была облегающего типа, без громоздких дыхательных приспособлений.

Позади него пререкались чьи-то раздосадованные голоса:

— Отцепились! Сукин сын отцепил нас! Голыми руками!

— Ну да, хитрый попался вор; это мы и так знали.

— Поднимай эту колымагу в воздух! Сейчас же поднимай! Мой корабль ускользает от меня с каждой секундой, а его я терять не намерен, слышишь меня? Я свой корабль не отдам!

Гигант отвлекся от Насти и бросил через плечо:

— Лаврентий, ты свой чертов корабль уже продул. Мы же попытались, так? И попытаемся еще разок, только позже.

— Нет, мы попытаемся прямо сейчас, — не унимался хриплый голос.

Однако другой, не такой низкий и чуть ли не жеманный, возразил:

— Да нельзя сейчас! Мы и так еле ползем.

— Ну вот, как раз и взлетим!

— Какое там взлетать — мы высоту теряем!

И снова гигант обратился к ним через плечо, напоминавшее формой горный хребет:

— Митрич прав. Мы еле плетемся и теряем высоту. Голубку надобно сажать, иначе, не ровен час, разобьемся.

— Да чтоб тебя, Семён, мне нужен мой корабль!

— Надобно было его стеречь, Лаврентий, а не зенки заливать. Однако, мне тут хотят намекнуть, куда же он направился. — И он перевел взгляд на Настю, которая все так же болталась над вихрящейся пеной тумана, оседавшей на город. — Верно же я говорю?

— Нет, — отозвалась Настя. Её голос звучал сердито, хотя на деле ей всего лишь не хватало дыхания, а сдавленная рука нещадно ныла. — Я не знаю ничего.

— Твои песни принесут тебе несчастье, — заметил мужчина и расслабил запястье.

— Не надо! — взмолилась Настя. — Не надо! Клянусь, не знаю!

— Но ты ведь был в их команде, правда?

— Нет! Я просто пассажир! Хотел выбраться за город! И всё!

Он без всяких усилий втащил Настю в гондолу, словно перекладывал котенка из корзины в корзину. Наставив палец ей между глаз, он произнес:

— Не шевелись, коли сам себе не враг.

— Да пристрели ты этого гаденыша, раз не хочет беседы вести! — потребовал голос, разъяренный больше прочих.

— Остынь, Лаврентий. Через пару минут он нам что-нибудь да скажет. А пока нам нужно посадить судно, не то само упадет.

Он задвинул боковую дверь на место и уселся на очень большое кресло перед очень большим лобовым стеклом, затем оглянулся и сказал Насте:

— С тобой тут не в игры играют, юнец. Нож ты выронил, я сам видел. И для тебя же лучше, если ты ничего больше не припрятал. Через несколько минут потолкуем.

Настя стояла на четвереньках, потирая руку и разминая измученные шейные мышцы.

— Мне не ведомо, куда они там удрали с этим кораблем, вот вам крест. Я только на борт поднялся, часа не прошло.

— Серьезно? — хмыкнул верзила. Судя по величине его кресла и тому, что остальные позволяли ему говорить за всех, он-то и был капитаном судна. — Кузмич, будь так добр, присмотри за ним.

Из тени плавно выступил стройный господин, которого Настя заметила лишь сейчас. Даже когда корабль дернулся и тоскливо завалился носом, начиная путь к земле, человечек остался неподвижен. Его ноги словно приросли к полу.

Девица заговорила сама с собой, потому что другие вроде бы не слушали:

— Я всего лишь пытался выбраться из города. Хотел…

— Держитесь крепче, — посоветовал капитан.

Это был не столько приказ, сколько совет — и хороший, поскольку дирижабль начал двигаться по нисходящей спирали.

— Отказали пневмотормоза, — сказал кто-то с деланым бесстрастием.

— Совсем? — уточнил капитан.

— Нет, но…

С мерзким звуком корпус корабля заскрежетал по кирпичной стене какого-то здания. С дребезгом взрывались окна, лишаясь рам: машина утаскивала их за собой.

— Раз так, включай двигатели.

— Правый не хочет.

— Значит, при посадке ввинтимся в землю; ничего страшного. Давай выполняй.

Кабину заполнил рев.

— Падаем, ребята, — спокойно произнес капитан.

Усатый господин в синем кителе — Лаврентий, надо думать, — воскликнул:

— Два в один день! Проклятие!

— Коли бы знал, что ты такой везучий, — откликнулся капитан, — ни за что бы не стал помогать.

Улица приближалась быстро. Стоило дирижаблю выйти на очередной виток спирали, в окне возникала земля — и посадку она сулила на редкость суровую.