Не желая выдавать свою тревогу, Настя сказала:

- Несколько тысяч? Солидно. И долго ли их пересчитывали?

- Не умничай со мной, паршивец, - предостерег Хромой и вновь приложил ко рту горлышко бутылки, с той же тщетной надеждой и тем же плачевным результатом. - Я ведь с тобой по - человечески, помочь пытаюсь. Не нужна тебе помощь – ради Бога, можешь спрыгнуть с крыши и поиграть в пятнашки с мертвецами. Посмотришь тогда, брошусь ли я тебя спасать.

- Велика нужда! - она опять сорвалась на крик.

Хромой вскочил на ноги, а Настя тут же отпрыгнула назад, едва не угодив в люк, из которого вылезла на крышу.

Наконечник увесистой трости ткнулся ей в шею.

- Закрой хайло, - произнес Хромой. - Дважды просить не стану. Поднимешь бучу, набегут сюда кадавры - сам тебя столкну на мостовую. Хочешь хлебнуть горя - твое дело, а меня не впутывай. Когда ты здесь объявился, я наслаждался тишиной и покоем. И если напакостишь мне сейчас, поплатишься головой.

Не спуская с него глаз, Настя вслепую полезла в сумку за револьвером. Ловко выбросив трость, Хромой сбил с её плеча лямку, и сумка упала на крышу.

– Удумаешь шалить - схлопочешь по челюсти, а то и нож под ребро. Осложнишь тут кому - нибудь жизнь, и к рассвету кадавры будут ходить тобой по большой нужде.

- До следующего рассвета еще далеко, - выдавила Настя.

Кончик трости не отлипал от её шеи.

- Не придуряйся, ты меня понял. Ну так что, возьмешься за ум или по - худому?

- Все и так худо, - снова выдавила Настя.

Хромой с хмурым видом опустил трость и оперся на нее. В другой он по - прежнему сжимал бутылку, хотя та была практически пустой.

- Ума не приложу, зачем я стал себя утруждать, - проворчал он, отступая к стене. - Так хочешь ты найти это треклятое средство али нет?

- Хочу.

- Тогда, делать все будем по - моему, понятно? Говоришь тихо и не раскрываешь рта, пока я не разрешу. Держишься рядом со мной. Я не брешу и не пытаюсь тебя запугать: на улицах смерть. Останешься со мной - целее будешь.

Настя подобрала сумку и в задумчивости обхватила её руками. В нынешнем положении ей многое не нравилось.

Во - первых, она терпеть не могла указов и уж тем паче не желала их выслушивать от какого - то незнакомца, который выглядел не вполне трезвым и явно был намерен растерять остатки разума при первом удобном случае. Во - вторых, её не на шутку смущало, с чего бы это человек, поначалу угрожавший ему расправой, предложил теперь свою помощь. Настя не доверяла Хромому и с подозрением относилась ко всему, что тот говорил.

Наконец, Хромой ей просто не нравился.

Но когда Настя вновь заглянула за край крыши и не разобрала ничего, кроме вихрящейся, клубящейся мглы, её решимость идти в одиночку тут же пошатнулась.

Она подняла взгляд: не меньше сотни черных птиц, обсевших соседние здания, настороженно впились в неё золотистыми глазами.

- Эти птицы… - медленно сказала она. - Они тут с самого начала?

- Верно, - ответил Хромой. Перевернув бутылку, он выплеснул её содержимое на улицу и отставил сосуд в сторону. - В каком - то смысле они боги здешних мест, других все равно не имеется.

Настя обвела взором бесчисленные выступы, карнизы и окна, на которых в водянистом свете нового дня поблескивали иссиня - черные перья и бусинки глаз.

- Что бы это значило?

Хромой подошел к перекинутому поблизости мостику, взобрался на соседний уступ, призывно помахал Насте и произнес:

- Они повсюду бывают и все видят. Иногда полезны людям, иногда опасны - и ни за что не угадаешь, когда и почему. Мы их не понимаем и не особенно жалуем. - пожал он плечами, - Ты идешь али нет?

- Иду...

- Лампу оставь. Вскоре мы окажемся на уровне улицы, а там свет лишь привлечет к нам особого рода внимание, которое нам без надобности.

- Не украдут?

- Буду изумлен до крайности, - откликнулся Хромой. - А теперь пошли. Мы впустую просиживаем светлое время, а здесь его много не бывает. До дворца путь неблизкий.

Настя с опаской взобралась на уступ. Её беспокоило, по силам ли хромоногому перейти шаткий мостик, однако нелепое сооружение, сколоченное из досок и заделанное всяческим хламом, хоть и заскрипело, однако выдержало их вес.

Теперь плохая видимость даже радовала её.

– Высоко ли?

- Пара этажей, не больше. Поначалу надобно будет залезть повыше. Надеюсь, тебя такие вещи не пугают.

- Никак нет, - ответила Настя, хотя эта затея её пугала до дрожи.

- Вот и славно...

Одолев мостик, они уперлись в окно соседнего дома. Казалось, здесь дорога и заканчивается, но Хромой нащупал какую - то рукоять, потянул, рама ушла внутрь, и они ступили в глубокую, промозглую тьму - точно такую же, как в подвале пекарни, через которую Настя пробралась в город.

- Где мы? - прошептала она.

Хромой чиркнул спичкой и зажег свечу, хотя солнце и не думало заходить.

- В аду, где же еще.

Капитанское «отправляемся сейчас же», на деле оказалось «когда вернутся остальные члены экипажа». Степан заверил меня, что задержка на час решительно необходима - надобно было проскочить военный заслон во время смены постов, либо дожидаться ночи. Увы, подобной роскоши я себе позволить не мог, оттого смирился с часовой задержкой и обязался покрыть возможные убытки. Разумеется, возместить потерю корабля я не мог, но ничто на этой земле не дается без риска, в особенности хлопчикам, занятых подобным ремеслом.

Покамест капитан предложил мне подняться в гондолу и чувствовать себя как дома; желательно только ничего там не трогать.

Сам же Степан остался снаружи, занявшись изучением приборов и настройкой регуляторов.

Я, как и было велено, поднялся по грубой веревочной лестнице, пролез в люк и увидел на удивление просторную кабину. Быть может, так лишь казалось из - за царившей в ней пустоты. С рельсов на потолке безжизненно спадали огромные мешки, которые можно было опускать и фиксировать при помощи защелок; на корме и носу громоздились до самого верха ряды бочек и ящиков. Однако середина гондолы оставалась свободной, разве что стеклянные лампы свисали на крюках с балок. Под колпаками вместо фитилей сияли желтым светом колбы, заполненные жиром. И где только Степан их раздобыл?

Справа, на другом конце от входа, в стену было врезано несколько деревянных ступенек. Взойдя по ним, я очутился в помещении, битком набитом трубами, рукоятями и кнопками всякого толку. Часть корпуса представляла собой толстое стекло, местами помутневшее и поцарапанное.

Кое-где торчали рычаги в половину моей руки, а то и больше. В капитанской рубке ярко мерцали кнопки, а из пола торчали педали управления.

Внезапно, без всякой видимой причины, меня охватила уверенность, что за мной наблюдают. Я застыл на месте, не отрывая взгляда от окна. Сзади не слышалось ни звука - ни шагов, ни скрипа ступенек, ни даже дыхания… и все же, я всем нутром чувствовал, что в рубке я не один. Но опасности не ощущалось. Я медленно повернулся.

В одном шаге от меня стоял маленького роста худощавый господин, однако, в худобе его отнюдь не ощущалась хрупкость или болезненность. Лицо его не представляло ничего особенного; оно было почти такое же, как у многих стариков. Брился, казалось, он довольно редко, потому как весь подбородок с нижней частью щеки походил у него на скребницу из железной проволоки, какою чистят на конюшне лошадей. Маленькие умные глазки бегали из - под высоко выросших бровей. Никакими стараньями нельзя было докопаться, из чего состряпан был его камзол: рукава и верхние полы до того засалились и залоснились, что походили на кожу, какая идет на сапоги; назади вместо двух болталось четыре полы. На шее у него тоже было повязано что - то такое, чего нельзя было разобрать: чулок ли, подвязка ли, или набрюшник, только никак не галстук. Если бы я встретил его, так принаряженного, где - нибудь у церковных дверей, то, вероятно, дал бы ему медный грош.