«Как там Миша?» — пронеслось в голове Родиона, когда он, в очередной раз откашлявшись кровью, пальцами стал открывать себе глаза.

Веки разлепились, и в глаза ударил свет. Неяркий, но Родиону и того хватило, чтобы зажмуриться. Привыкнув, он сумел наконец осмотреться. Да, он всё так же находился в тренировочной комнате, день близился к завершению, хоть «тренировка» и началась с рассветом. А закончилась когда? Он не помнил.

Сейчас бы добраться до постели и не попасться никому на глаза, ведь все и так считали его доходягой. Из всей родни только один Миша никогда не смотрел на него ни свысока, ни с жалостью, что ещё хуже. Да, сочувствовал, когда он впадал в своеобразную спячку, но всегда поддерживал и помогал, как умел. И сейчас Родиону его не хватало до безумия, наверное, впервые он почувствовал себя настолько одиноким. И только теперь понял, что, если бы не Миша, вряд ли сумел бы так далеко продвинуться, да и вообще выжить.

«Только бы у тебя всё было хорошо…»

Постепенно Родион подполз к двери, но выбираться в коридор не стал. Не хватало ещё, чтобы слуги увидели его в таком состоянии. Маловероятно, конечно, потому как сюда приходили только в случае самой крайней необходимости. Но кое-кто всё же мог и наведаться. И ладно бы слуги, но ведь Родиона могла застать мать. Хотя что ей делать в этой части дома, если она обычно дальше своих покоев в другом крыле никуда и не уходила? Но всё равно рисковать не хотелось. Ей и так жилось несладко, болезни разъедали и тело, и душу. Не хватало ей ещё добавить переживаний за единственного сына. Конечно же, она знала, что ему досталось такое же слабое здоровье, как и у неё. Но одно дело знать, и совсем другое увидеть своими глазами последствия.

Пусть с матерью у них и не сложились близкие отношения, но страданий он ей точно не желал и ограждал, как мог.

Дождавшись, когда за окном стемнеет, а сам он сможет держаться на ногах дольше минуты, Родион осторожно выглянул в коридор, убедился, что он пуст, и только тогда покинул тренировочную комнату. Если бы не стена, он бы наверняка упал, а так медленно, но он всё же добрался до своих комнат, где его уже ждал слуга Гришка.

Так ждал, что уснул на стуле у окна.

— Родион Петрович! — встрепенулся Гриша, когда дверь чуть слышно скрипнула. — Ой, батюшки! Да что ж это…

— Помоги… мне… дойти.

— Родион Петрович! Что ж делать-то?..

Ответить тот уже не смог, потому что рухнул сперва на колени, а затем и вовсе растянулся на ковре. Родион не слышал, как вскрикнул слуга, как перенёс, как ему и было велено поступать в таких случаях, хозяина на кровать, снял с него обувь и одежды, смыл кровь, а раны смазал целебной мазью.

На сей раз одними сутками обойтись не получится.

Гриша, убрав окровавленную одежду и тряпицы, которыми омывал хозяина, в мешок, подошёл к окну и распахнул его настежь. Очень уж неприятный запах стоял в хозяйской спальне. Ветер, словно только того и ждал, рывком внёс ночную свежесть весны. Гриша вдохнул полной грудью и обеспокоенно оглянулся на Родиона Петровича: не холодно ли ему, дышит ли, выживет ли? Что бы там ни говорили остальные, а Гришку всегда восхищало упорство княжеского наследника. Другой бы сдался и залёг пожизненно в постель, раз слабым таким и болезненным уродился. Родион Петрович же всякий раз, когда казалось, что в Царстве Божьем станет на одну душу больше, будто восставал из мёртвых.

Однако прежде Родион Петрович никогда возвращался с тренировок весь в крови. Ох, как бы Грише хотелось высказать, всё что он думает о Петре Алексеевиче! Но в том-то и дело, что он даже думать о нём боялся.

Ветер быстро унёс кровавый смрад, и Гриша заторопился вынести мешок, чтобы свежесть не перебили дурные запахи от теперь уже бесполезного тряпья. Дом спал, как если бы ничего эдакого не произошло. А ведь действительно, разве что-то стряслось? Родион Петрович свалился сном мертвеца после тренировки? Так, не впервой же! Пётр Алексеевич его чуть не убил в учебном бою? Так, то отцовская наука! Михаил Фёдорович не только не вернулся из Москвы, так его ещё и из рода изгнали? А кто его в той Москве ждал? Разве ему не было велено сидеть здесь и никуда не высовываться? Вот сам и виноват!

Чего только Гришка ни наслушался с тех пор, как Пётр Алексеевич с Родионом Петровичем воротились. И всяк выходило, что Михаил Фёдорович — тварь неблагодарная. Его пригрели, накормили, напоили, дом какой-никакой дали, а он в Москву попёрся князя позорить. Но сначала говорили так только сами Вяземские, приехавшие на денёк к Петру Алексеевичу погостить. Гостили, правда, в основном в его кабинете и даже ночевать не остались. Речи их после подхватили и некоторые слуги, из тех, кто не ладил с Михаилом Фёдоровичем, вороватые и завистливые. Мол, и колдун из него никакой, а княжеской лаской всё ж одарен. Знали бы они, что на самом деле означает ласка князя Вяземского — завидовать бы не стали. Конечно, Гришка и сам не понимал, что там происходило между Петром Алексеевичем и Михаилом Фёдоровичем, но сердцем чувствовал, что ничего там хорошего и нет.

Пока Гришка думал о Михаиле Фёдоровиче, ставшем изгоем, он успел дойти до охотничьего домика. Здесь сжечь окровавленную одежду сподручнее, да и Родион Петрович так наказал, когда Гришка его в постель укладывал, не хотел, чтобы кто-то видел, что с ним отец его родной сделал.

Охотничий домик пустовал совсем недолго, но уже выглядел так, будто в нём давно никто не жил. Будто души лишился.

— Как Вы там, Михаил Фёдорович? — глянув в звёздное небо, пробормотал Гриша.

Не подозревал он только, что никакого Михаила Фёдоровича Вяземского больше не существовало. А вдали от имения князя Вяземского, в самой Первопрестольной в эти же мгновения Михаил Арсеньевич Морозов всеми силами пытался не сжечь на себе последние штаны. Другую одежду ему пока не выдали, а иначе тренироваться было бы не на чем. Гардероб Ирины Григорьевны изрядно оскудел, кое-что позаимствовали и из скромного сундука Полины. Если дело так и дальше пойдёт, то понадобится заняться покупками. Причём за счёт самого Михаила, потому что Ирина Григорьевна принципиально благотворительностью не занималась. Деньги свои она заработала сама и за просто так делиться ими ни с кем не собиралась. Пообещала только, что позволит Михаилу — и его Арсению, разумеется, — жить в доходном доме бесплатно ещё несколько месяцев, если тот наконец научится не пугать Полину неприкрытым совершенством мужского тела. Пока выходило не очень, и Арсений продолжал нести службу в рядах московских дворников — мало ли что.

В эту звёздную ночь не спал и самый главный человек Первопрестольной, а точнее, будем честны, и всей Империи. Кабинет его освещали всего три свечи в канделябре на рабочем столе, их вполне хватало, чтобы читать донесения из столицы. С каждым новым листом цесаревич всё больше хмурился.

— Может, хватит на сегодня? — из темноты послышался сонный голос.

— Нет. Лиза, я тебе говорил, чтобы ты шла спать.

— Ни за что, — отрезала она. На людях великая княжна Елизавета никогда бы не стала пререкаться с братом, будущим императором. Но в его кабинете они находились одни, а потому незачем было надевать маски. — Если я не буду стоять у тебя над душой, ты просидишь здесь до самого утра.

— Лиза, мне нужно работать, — Александр потёр уставшие глаза, им приходилось напрягаться, ведь далеко не у каждого доносчика прекрасный почерк.

— Спать тебе хоть иногда надо.

Елизавета вышла из темноты. На портретах царевна всегда казалась выше, чем была на самом деле. С ростом птички-невелички, тонкостью кости, миловидными и всё ещё немного детскими чертами лица Елизавету вполне могли бы принять за ребёнка. Но в прошлом месяце ей исполнилось восемнадцать, и к императору стали отправлять сватов намного чаще, чем до того. И с всё более и более выгодными условиями, потому что королевские дома из ближайшей Европы и не только мечтали породниться с колдуньей, несущей в себе три равных по силе магии. К счастью, в этом вопросе император всё же прислушивался к дочери, а потому пока можно было не волноваться. Во всяком случае об этом.