— Ну, а теперь бегите, орлы, а мы поглядим на ваше геройство…
Бандиты начали прикладами толкать пленных в спину, и для пленных осталась лишь одна дорога — к Днепру, навстречу смерти.
— Погодите, погодите, злодеи, вам отплатят за нашу кровь! — крикнул Володя Полубеда, но тотчас же почувствовал сильный удар в спину. Бандиты стали стрелять в пленных, и те быстро спустились к Днепру.
Днепр-батюшка! Ты наш единственный свидетель! Рассвирепей, как ты это умеешь, и нагони волну, самую высокую волну, и укрой нас своими водами! Укрой нас и умчи нас лишь к тому берегу! Небеса, почему вы сейчас так ясны! Разразитесь ливнем, сильнейшим ливнем, каким только можно — лишь это может нас теперь спасти.
На высоком берегу стояли бандиты и стреляли по комсомольцам. По Днепру плыли герои революции, и течение относило их вниз, к Ржищеву.
…Китайца связали вместе с Володей Полубедой. Пуля угодила Володе в спину, и он камнем пошел ко дну, потащив за собой Сун Лина. Как развязать себе руки, черт возьми! Сун Лин напряг все свои силы, выплыл обратно на поверхность реки и вынес за собой и товарища. У Володи потемнело в глазах, спина была залита кровью, боль была мучительной.
— Саша, я уже не могу плыть.
— Надо, плавай… Смерть будет, — задыхаясь, сопел Сун Лин. — Полезай на меня.
— Не могу, Саша, я ранен.
Сун Лин нырнул и под водой пальцами стал срывать проволоку с Володиной руки. Он раскровянил себе все пальцы, исцарапал руки Володе, но проволоку отогнул. Затем он подплыл под Володю и таким образом положил его на себя. В таком положении Сун Лин с Володей на спине отдалился от берега уже на порядочное расстояние. Однако бандиты продолжали стрелять, и теперь все они метили только в него. Впрочем, попасть было не так легко. Дистанция была уже довольно большая. К тому же Сун Лин больше нырял, чем плыл на поверхности реки.
— Дай сюда, я его прикончу, — выхватил Зеленый винтовку у ближайшего от него бандита. Атаман прицелился и попал Володе в голову. Володя скатился в воду и потащил за собой Сун Лина…
12
В сарае остались шесть девушек: Люба Аронова, Рахиль Завирюха, Людка Степаненко, Наталка Соха, Галя Ковальчук и Ирина Божко. С ними, сказал атаман, сведут счеты особо. Что это означает, девушки знали.
В углу сарая дремавшая Людка вдруг проснулась, сияющая как ребенок.
— Девушки, знаете, что мне снилось? Мне снился такой прекрасный сон, будто мы все плывем по Днепру в лодке и нас провожает такой красивый молодой месяц.
— Не следует, Людочка, верить снам, — грустно сказала Люба.
— Мы умрем как коммунисты, — внезапно вспыхнула Рахиль Завирюха. — Мы не станем плакать!
Все вдруг обратили свои взгляды на Людку. Но на глазах у той не было и признака слез. Рахиль Завирюха подошла к Людке, крепко обняла ее и расцеловалась с ней.
Галя Ковальчук сидела молча. Неожиданно она быстро подбежала к двери и стала руками подрывать под нею землю.
— Что ты делаешь, Галя?
— Хочу подрыть землю, может быть, нам все же удастся убежать.
— Галя, не обманывай себя, — тихо сказала ей Люба Аронова. — Отсюда мы уже не убежим, за дверью стоят часовые.
Галя перестала рыть. Она поднялась с земли, несколько раз прошлась по сараю и остановилась опять у двери, внимательно осматривая стену.
— Галя, иди-ка сюда, — позвала ее Рахиль. Галя подошла.
— Вот так, Галя, мужественнее, — крепко пожала ей руку Рахиль Завирюха. — Только так! Мы должны показать им, как умирают за дело революции. К нам пробрались предатели, которые продали нас Зеленому.
— Рахиль! — гордо подняла голову Наталка. — Мы знаем.
На минуту все умолкли, но долго молчать они не могли. Ирина Божко подошла к Наталке и обняла ее за плечи:
— Наталка, нет ли у тебя клочка бумаги и карандаша? Я хочу написать письмо матери.
Наталка порылась в карманах, в своей жакетке, нашла небольшой огрызок химического карандаша и принялась грызть зубами дерево вокруг графита. Затем она протянула карандаш Ирине.
— На, но бумаги у меня нет.
— Девушки, идите все сюда, — сказала Люба, — нужно написать письмецо в губком.
Все уселись в кружок посреди сарая и неожиданно, словно сговорившись, обняли друг дружку за плечи.
— Вот возьми карандаш… Может, у кого найдется бумажка, — сказала Ирина.
— Девушки, у кого есть бумажка?
Все стали обшаривать сарай, искали клочок бумаги, но тщетно.
— Вот, пиши на этом, — протянула Рахиль Завирюха свой носовой платочек.
— Только нужно его разгладить и смочить слюной, тогда слова будут ясней…
И Люба стала писать:
«Дорогие товарищи!
Мы, шесть девушек-комсомолок, шлем вам наш последний привет. В конце июня тысяча девятьсот девятнадцатого года киевский комсомол послал своих преданных сынов и дочерей на фронт — разгромить банду Зеленого, и эти парни и девушки погибли. Банда оказалась на этот раз сильнее нас. Мы уверены, однако, что когда вы прочтете наши последние слова, написанные на носовом платке Рахили Завирюхи, от банды Зеленого уже и следа не останется. Красная Армия сотрет ее в прах, и Триполье будет свободным советским селом. Передайте последний привет нашим родителям и заверьте их, что мы все умерли, как герои. Через час или через два часа всех нас поставят к стенке, но мы держимся стойко. Да здравствует коммунизм!»
Люба писала и вслух читала написанное. Затем она протянула карандаш Рахили:
— Подпишись! Все подпишитесь!
И под этим письмом на платочке минуту спустя стояли шесть подписей:
Люба Аронова, Рахиль Завирюха, Людмила Степаненко, Галя Ковальчук, Наталья Соха, Ирина Божко.
По большаку размеренным шагом движется большой отряд красноармейцев и на солнце искрятся тысячи блестящих штыков. Катят тачанки, мчатся всадники.
На опушке леса показался человек. Затем — большая толпа. Командир глянул в бинокль и воскликнул:
— Товарищи! Крестьяне вышли навстречу нам!
Когда крестьяне приблизились, все увидели впереди небольшого роста старичка с реденькой бородкой. Это был Петро Коляда. Он вел крестьян в Триполье.
Со всех сторон доносилась стрельба. Бандиты Зеленого удирали из села и прятались в оврагах, но пули красноармейцев настигали их всюду и укладывали, как мышей.
— Меня они не поймают! — бушевал атаман и бросился в хату попа. Он успел запереться и стал поспешно переодеваться. Но вслед за ним в хату ворвались несколько красноармейцев вместе с Петро Колядой…
Простые, наскоро сколоченные гробы покачиваются в воздухе. Бородатые старики и старые крестьянки шествуют за ними, склонив головы. В центре площади, где незадолго до этого произошла большая резня, все останавливаются. На наспех сооруженную трибуну поднимается Петро Коляда.
— Товарищи, вы сами видели то, что здесь творилось… Почему погибли эти славные юноши и девушки? Сюда пробрались предатели, сучьи души, петлюровские головорезы… Это они пошли в банду Зеленого и погубили наших детей…
Больше он не в состоянии был говорить. По его худой, изрезанной морщинами щеке скатилась крупная слеза…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
С дрожью в сердце подъехал я к Триполью. Днепр был спокоен и кроток, как всегда в летние вечера. Безмолвно-сурово глядел на нас высокий берег, с которого бандиты бросали в воду мужественных комсомольцев, вдали цвел шелковый сад — Триполье цветет шелком. Из глубины села долетала сюда комсомольская песня. Это пели девушки колхозного Триполья. В своих молодых горячих сердцах хранят они память о геройски погибших братьях и сестрах…
1938
Перевод С. Родова.
ВСТРЕЧИ
Рассказ
