И снова смеется.

— Ну чему тут радоваться?

— Лямза, заткнись! — говорит Горобец. — А может, у него должность такая, — вот он и смеется.

Что ж, на здоровье! Ему весело, а мне — и подавно!

На сцену вышли два китайца. Они распустили свои длинные косы, один из них влез на стол, привязал косу к крюку, точно висячую лампу, другой вытащил стол из-под его ног, — и представление началось.

Потом мы отправились спать. Устроились здесь же в саду, под кустом. Тут можно хорошо выспаться. Иное дело в мусорном ящике. Там сначала чувствуешь себя как в постели, зато, проснувшись, видишь, что спал на костях, на заплеванной бумаге, на грязных тряпках. По лицу ползают мухи, большие, противные, налетающие сюда из уборной.

Последним из сада вышел толстый человек, улыбавшийся со сцены. С ним шла худощавая дама.

Он спросил:

— Вы знаете, что украли у певицы?

— Что?

— Песца!

— Ну? Ай! яй! яй! Ведь это подарок. Песца этого, кажется, привезли из Азии. Здесь такого не найдете.

Лисы нам хватило ровно на две недели. Потом Горобец сказал:

— Лямза, нужно приниматься за работу. Жевать нечего.

— Что же делать теперь? Больше уж такой лисички не найдешь. На улице не валяются.

— Лямза, придется переменить место. Не всегда ведь будет здесь такое счастье. Поймают и… капут.

Сенька прав. Надо убираться отсюда. Но куда? Всюду мы уже побывали, всюду нас знают.

— Лямза, едем купаться на Черное море. Идет!

— Идет. Но в моем желудке кишки взбунтовались. Я хочу есть.

Горобец смотрит по сторонам. Вдруг он говорит:

— Долгонос, вон идет мадам с пакетом, попроси у нее на хлеб. А не даст — хватай пакет и удирай!

Ладно. Подхожу к мадам и говорю:

— Тетенька, займите несколько копеек… Я потерял своих родителей. Мы ехали к тетке, я слез на станции на минутку и отстал от поезда.

— А ты не врешь?

— Не дожить мне до завтрашнего дня, если вру!

— Ах, бедный мальчик! Жаль мне тебя, да только мелочи нет при себе.

Меня охватила злость. Не хочешь давать — зачем зря расспрашивать? Эх, баба! Выхватываю у нее круглую картонную коробку и… бегом!

— Караул! — заорала она. — Грабят!

Но коробка уже у Горобца. Открываем ее — шляпа. Вот везет!

Направляемся на рынок. Шляпа продана.

Вдруг слышим:

— Рубль поставишь — два возьмешь. Два поставишь — три возьмешь.

Подходим ближе. Видим: стоит марафетчик; перед ним на табуретке — шнурок, на котором он завязывает два узла. В один из узлов надо сунуть палец; захватит узел палец — выиграешь, не захватит — проиграешь. Подхожу. Вкладываю палец — проиграл. Еще раз — снова проиграл.

— Лямза, ты олух! — слышу сзади голос Горобца. — Куда тебе выиграть у этих мошенников. Давай-ка я!

Горобец сунул палец. Марафетчик глянул на Сеньку и сказал:

— Ну-ка, пошел отсюда, да живей! Не то в зубы получишь!

— Что-о?

— А то, что слышишь!

Горобец опрокинул ногой табурет и сказал:

— Сейчас же верни ему деньги, мошенник! Это деньги мои. Понятно?

— Ну-ну, бери свои деньги да проваливай, пока цел! Только скажи этому остолопу, чтоб не совал рук куда не следует, а то в другой раз без пальцев останется.

Ладно. Теперь знаю. Больше не играю с марафетчиками.

Горобец сказал:

— Пошли на вокзал, Лямза, поезд ждет. Едем в Крым! В Черном море купаться.

Мне таки ни разу еще не приходилось купаться в Черном море. Нашу речонку, где я когда-то плескался, кошка может вброд перейти. А Черное море, должно быть, поглубже будет. Иначе оно не называлось бы Черным морем.

Мы едем на барже.

Я говорю:

— Посмотри, Горобец, как дельфины гонятся за нами, вон они ныряют и кувыркаются в зеленоватой воде. А погляди на горы, — дотянулись до самых облаков и точно заснули там. Видишь?

— Ну, вижу, вижу, да мне что до этого?

Мы сошли с баржи, пошли гулять, пошли разыскивать себе квартиру.

— Горобец, дыши! Какой сладкий запах у этих кипарисов! А магнолии-то как пахнут!

— Долгонос, замри! Я больше люблю запах наших акаций! Мне больше нравится верба у нашей речки и наши зеленые дубы.

Я начинаю снова:

— Посмотри, Горобец, с какой силой море бьется о берег. Волны поднимаются высоко-высоко, ударяют в скалу и рассыпаются вверху.

Я продолжаю:

— Гляди, Сенька, месяц проложил по воде серебряную дорожку. А маяк смотрится в воду, как в зеркало.

Но Горобцу все это не по душе. Он скучает, он злится.

— Все эти горы, кипарисы и дельфины, — говорит он, — для бездельников, а не для нас. Пусть ими любуются фотографы. Мы же тут засохнем, как тарань на солнце, нам здесь делать нечего. На кой черт нам эти горы?!

Мы зашли в сад и присели на скамейке. Высокие кипарисы, которые я видел впервые в жизни, охраняли нас со всех сторон, точно опытные милиционеры.

— Горобец! Если тебе скучно, я могу рассказать тебе историю про царя Давида и Голиафа-филистимлянина.

«Однажды царь Давид сказал Голиафу-филистимлянину:

— Голиаф! Хочу с тобой померяться силами. Давай-ка поборемся!

Голиаф вытянул свои длинные ноги, скрестил руки на груди и, поглядев на Давида сверху вниз, расхохотался:

— Ты, Давид, сопля! Нос сначала вытри, а потом выходи против Голиафа.

И правда, куда нашему Давидке до Голиафа! Тот огромный, здоровый, герой-парень. А Давидка мал, худ, да еще нос у него длинный-предлинный.

Все же он не растерялся и говорит:

— Не беспокойтесь, Голиаф, я уже сам как-нибудь позабочусь о своем носе. Вот у меня платок, я им и вытру. А тебя все-таки вызываю на борьбу.

Голиаф задрал голову и захохотал:

— Этот чижик меня вызывает на борьбу! Одним пальцем из тебя лепешку сделаю.

Наш Давид здорово обиделся и говорит:

— Если уж ты такой герой, почему же ты боишься со мной драться?

— Кто, я боюсь? — засмеялся Голиаф. — Я боюсь?

— А кто же, я, что ли? — ответил Давид, уже совсем осмелевший.

Так, слово за слово, — и Голиаф рассердился.

— Ну, ладно, смотри, как бы не заплакал!

Засучив рукава, приготовились к бою. Давид поднимает маленький камешек, прицеливается и попадает Голиафу прямо в висок! Слышишь: наш маленький Давидка огромному Голиафу прямо в висок! И убил его на месте».

Выслушал Сенька сказку и говорит:

— Это — выдуманная история! Враки! Вот я тебе расскажу о Николае-чудотворце, — услышишь, какие дела человек творил. Скажет какому-нибудь парню: «Превращаю тебя в индюка». И что ж ты думаешь? Тот становится индюком, настоящим индюком. Или увидит, например, — кошка гуляет, и захочется ему-сделать ее слоном. Скажет: «Раз-два-три!» Готово. Кошка уже не кошка, а слон.

— Как может быть такое? Что ж он бог, что ли, твой Николай? — перебил я Сеньку. — Если уж моя сказка враки, то твоя и подавно.

Молчание. Сидим. В это время к нам подходит кудрявый татарчонок и смеется.

Сенька спрашивает:

— Мальчик, ты здешний?

— Да!

Оказывается, это «боржомец», и зовется он Ахметкой. Беспризорных здесь называют «боржомцами». Почему, спрашивается? Потому, что они ночуют в «боржомке», а «боржомкой» тут называют ночлежку. Переночуем мы в «боржомке» и тоже станем «боржомцами». Подумайте, всюду нас зовут по-своему: в одном города мы «шпана», в другом «раклы», а здесь — «боржомцы». И кто придумывает для нас эти прозвища?

Сенька сказал:

— Ахметка! Мы приехали к тебе в гости. Раздобудь-ка нам ужин повкуснее.

Ахметка убегает куда-то и сразу же возвращается с колбасой и парой тонких бледных пирожков (по-их-нему «чебуреки»).

— Ешьте колбасу с чебуреками, — говорит кудрявый татарчонок. — Поужинаете, тогда пойдем в «боржомку» спать.

Наутро Горобец говорит:

— Лямза, оставим Крым для чахоточных и отправимся в Одессу. Там нам будет лучше.

Что ж? Одесса так Одесса! В Одессе, и правда, будет лучше, там много своих ребят. Я даже слышал, что там живет Миша Япончик — король всех воров.