Это еще что такое? Когда? Где? Как? Откуда? Кто ему дал? Или он лично из чьих-то архивов выкрал?
Не помню, чтобы я дарила кому-то, и в том числе ему, свою фотографию, но судя по моим расслабленным чертам и внешнему виду это нынешний заканчивающийся год. Похоже, лето! Я вижу тонкие бретельки воздушной блузы, цепочку с каменным кулоном, растянутую на моих ключицах и возле моего плеча… Отрезанная в каком-то графическом редакторе маленькая детская рука. Господи! Это же Святик, Святослав, мальчишка с чудными складками-колесиками вместо ножек! Смирнов фотографировал нас? Тогда, на очередной прогулке? Меня с чужим ребенком? Зачем? На память? Или просто так… Сережа!
Закрываю рот двумя руками и несколько раз сильно-сильно, до страшной рези в глазницах, моргаю. Сворачиваю рабочий стол и громко выдыхаю. Кто я для него? Любовница, очередная женщина в послужной список, или все же нечто большее? Надо все это прекращать — анализировать и мечтать! Шустро вскидываю взгляд на время:
«Пора на связь!».
Настраиваюсь на тяжелый разговор с Гаваной и утыкаюсь всем своим отсутствующим видом в пока еще пустующий экран. Кто должен из нас сегодня начать? Тома за этим всегда очень тщательно следила, а сейчас я осиротела без нее и не в состоянии принять ни одного, даже простого и слегка дебильного, решения.
Булькает отвратительная компьютерная музыка, экран дрожит и запускает стационарную фотографию моей семьи — все пятеро, обнявшись, глядя в объектив, от всей души мне улыбаются. Потом щелчок — на том конце кто-то живой наконец-то снимает интерактивную невидимую «трубку».
— Женя, привет! — практически черная мать с тоской заглядывает в камеру.
Хорошо, что не отец! Я очень громко выдыхаю.
— Мамочка, добрый вечер! Как ты? — и тут же осекаюсь, понимая, что не с этого стоило мне начинать.
— Все нормально, детка. Где ты? — мать заглядывает ко мне за спину и, прищурившись, рассматривает красивую шикарную обстановку.
— В гостях, ма. Не могу оставаться сейчас одна. Друзья меня любезно, по доброте душевной, приютили.
Мне кажется, я слышу позади себя какую-то возню и даже дикое рычание. Оглядываюсь назад и застываю взглядом. Нет, глупости какие! Все показалось! Там мертвенная тишина! Сонный пустующий зал, потухший камин, а на его полке урна с прахом моей Томы.
— Женя, когда тебя ждать? Все получилось?
— Да-да, мамочка. Я выполнила ее желание. Бабуля, — всхлипываю, — здесь, со мной… Ты хочешь посмотреть на ритуальную вазу?
— Детка, — мать закрывает лицо руками и вздрагивает щуплыми плечами, — просто привези ее домой…
Домой? Бабушка ни разу не была на Кубе! Ты что-то путаешь, мама! Тамара пожертвовала собой, оставшись тут со мной, когда ты собралась с мальчишками в вояж за своим любимым криминальным мужем.
— У меня самолет через два дня…
Сзади точно кто-то есть! Еще раз оборачиваюсь — нет, снова показалось. Он подслушивает? Следит? Он догадывается обо всем? Даже если так, то что? Я свободная «чикуита» и у меня на все на это есть крайне уважительная причина — смерть дорогого человека.
— Женя, как она ушла? Она мучилась? Кричала? Звала кого-нибудь?
Мать совесть донимает? Родительница замаливает свои дочерние грехи? Она ведь уже спрашивала обо всем еще тогда, зачем опять задает одни и те же неприятные вопросы.
— Нет, мамулечка. Нет-нет. Тома поужинала, посмотрела вечернее ток-шоу и уснула. Бабулечка тихо отключилась. Она действительно ушла, стремительно покинув бренную землю, — рассказываю ей уже не помню в который раз, низко свесив голову. — Я обнаружила ее…
— Женя? — мать шипит в динамик. — Евгения, что происходит?
— Добрый вечер, меня зовут Сергей! — тихий мужской голос представляется моей родительнице.
Я вздрагиваю и замечаю стоящего рядом со мной перед экраном полностью одетого Смирнова.
— Женя! — у собеседницы безобразно открыт рот — я вижу дергающийся венчик на воспаленном материнском горле. — Вы кто?
— Добрый вечер, — Сережа подсаживается ко мне и осторожно прикасается плечом. — Я вынужден признать, что не знаю Ваше отчество, Мария…
— Кто Вы такой? Детка?
— Женя, — он смотрит на меня и ждет, что я отвечу, — встречается со мной. Мы с ней вместе. Сейчас она находится в моем доме. Это, — Смирнов обводит взглядом современную кухонную обстановку, — кухня, а сзади холл и выход в зал. Дом находится в лесу… Это…
— Сколько Вам лет?
Весьма своевременная и пестрая анкета! Что за конченый вопрос, мамуля? И потом, какая разница?
— Тридцать один, Мария, — Сергей поворачивается к молчащей мне и взглядом просит о поддержке, — как мне следует к Вам обращаться? По имени, наверное, неправильно и неудобно?
— Так, как уже обращаетесь, Сергей. Все просто.
Не поднимая глаз в экран, я знатно запиваю свою боль солеными слезами. Как он посмел? Зачем? За что?
— А как давно Вы с Женей? — мать спокойно спрашивает.
— Пять месяцев, — скупо отвечает на поставленные родительницей вопросы. — Недолго, как мне кажется. Может быть, я не прав?
— Вероятно. Смирнов, Смирнов, Смирнов?
Украдкой замечаю, как мать подкатывает свои заплаканные глаза, возносит к небу пытливый материнский взгляд, словно что-то важное припоминает и с божественной канцелярии драгоценную информацию в свою пользу отчуждает.
— Это младший сын моего научного руководителя, мама, не утруждайся так, — опережаю ее следующий вопрос. — Антонина Николаевна Смирнова, мать моего Сережи, — и тут же осекаюсь.
— «Моего Сережи»? — мать улыбается и ставит руки на журнальный столик. Она подпирает ладонями свой опускающийся от горя острый подбородок. — Ты ничего о нем не говорила… Ой, извините, пожалуйста, Сергей. Вероятно, я позволила себе что-то лишнее.
Он улыбается ей в экран, а внизу к моим коленям через жесткое сцепление протягивает свою руку. Захватывает дрожащую кисть и очень крепко зажимает.
— Это целиком и полностью моя вина. Все время был слишком занят. Отсутствовал на сеансах, но был очень хорошо знаком с Вашей матерью, с Тамарой. Она просила называть ее по имени. Мария, — Сергей опускает взгляд и выразительно сглатывает, — я хотел бы выразить Вам свои соболезнования. С большим опозданием, конечно… Но… Мне очень жаль, что Тома несвоевременно покинула нас. Она была…
— Спасибо, Сережа, — обрывает резко и украдкой кружевным платком смахивает слезы.
И снова жуткое безмолвие, гнетущая гробовая тишина и потрескивание чересчур разреженного воздуха. Один внезапный неосторожный или все-таки намеренный электрический разряд и тут реально из жалкой искры разгорится неконтролируемое пламя.
— Чем Вы по жизни занимаетесь? Работаете или живете на увесистые проценты? — мать старается поддерживать вежливость и сохранять достоинство. — Если не секрет, конечно. Вопрос корректно задан? Я не позволила себе ничего лишнего?
— Я музыкант.
Кратко и по делу! Не соврал, а вот она натянуто улыбается и елейно дальше спрашивает:
— А на каком инструменте, и в каком оркестре, Сергей?
— Гитара, электро-, акустическая, классическая, немного фортепиано, барабанная установка, но последнее исключительно под соответствующее настроение. Ведущий гитарист в местной рок-группе, — на полном серьезе ей выдает. — Это юношеское хобби, странным образом переросшее в основной род занятий. Вообще говоря, по основной специальности я инженер по пожарной безопасности, лейтенант службы гражданской защиты, служил недолго. Всего лишь три года, но…
— У Вас очень странная биография, — мама хмыкает и странно улыбается.
По-моему, ее не радует то, чем мой Сережа занимается? Надеюсь, что я предвзята к своей родительнице и не права в этом скоропалительном выводе.
— Эухения!
Прикрываю глаза и добротно, основательно, краснею. Отворачиваюсь в сторону и пытаюсь встать, но Смирнов слишком крепко мою руку зажимает. Кривлюсь от боли, шиплю и закусываю губы, а краем уха улавливаю издевательский шепот слева:
«Что за черт? Э-У-Х-Е-Н-И-Я? Какое имя! Охренеть! Чика, да ты ацтекская царица!».
