— Мне идти прямо так?

— Кого-то постороннего стесняешься? — приоткрывает один глаз. — Я был внутри тебя неоднократно. Членом, языком, руками и… Глазами. Вижу всю тебя насквозь! Рентген от Серого — бесплатно и с гарантией. А качество и сервис вас приятно удивят. Прикрыться хочешь? На хрена? Я хочу без всяких тряпок смотреть на тебя.

— Не выражайся!

— Жень… Ей-богу, просто иди! Куда ты там хотела? В туалет? Тебе туда! — рукой указывает. — И возвращайся, твою мать, ровно через шестьдесят секунд.

Как в тюрьме, честное слово! Сергей действительно следит за мной с маниакальной педантичностью:

«Тридцать минут принимать ванну, Рейес? Серьезно? Еще раз, чика, и я с легкостью, со смехом и огромным, сука, наслаждением на хрен выломаю эту дверь. — Я полежала, помечтала о будущем. Ничего такого. Мне нужен воздух… — Ты поняла, что я тебе сказал? Дверь не замыкать, тридцатиминутные заплывы не устраивать, если они, конечно, не командные. — Сергей! — Женя, я больше не стану повторять и предупреждать. Не доводи меня — у меня огромные проблемы с самообладанием! Если мне не веришь, то спроси мою мать!».

Сережа чересчур волнуется за мой душевный покой. Он какой-то слишком нервный и… Очень злой. Смирнов бесится, словно перед надвигающейся не пойми откуда бурей. Он раздувает бешеное пламя из ничего, настаивая на своем обязательном присутствии на Кубе. Нет-нет, так не пойдет, я не смогу. Там ведь вся моя семья…

Мать, братья и… Отец.

Стыдно! Очень! До красноты щек и горящих от осознания бесстыдной пошлости ушей. Я сплю с мужчиной, но мы с ним не женаты. В качестве кого я Смирнова преподнесу. Наверное, наш разговор пройдет вот так:

«Это мой любовник, сын той самой Смирновой… Вот так я строю карьеру, мама-папа. Я бездарность в профессиональной плоскости, зато, как Сережа говорит, у меня талант в горизонтальном положении. Он регулярно трахает меня и за плотское наслаждение дописывает никак не завершающуюся научную работу. Я… — Ты проститутка, Женя? За научную степень продалась? Стоило ли так беречь себя? — Я не берегла. Я… Его люблю! — А он? — Что он? — Он любит? — Я не знаю! — Франциско, я воспитала недалекую блядь… — Мам! Пап! — Эухения! — Я… — Ты нам никто! Привези урну с прахом и проваливай отсюда… Недоразвитый позор!».

Я не знаю, как на это все отреагирует кубинская семья… А вдруг! Ведь все возможно! Если именно «вот так»?

На цыпочках прохожу мимо кровати по направлению к ванной комнате.

— Остановись, — негромко мне приказывает.

Торможу и быстро прикрываю двумя руками грудь и жалко вздрагивающий низ! Скрещиваю ноги, сжимаю до судороги бедра, растираю внутреннюю поверхность, непроизвольно возбуждая клитор.

— Женя! Иди сюда.

Знаю, что надо повернуться и убрать преграды, но:

— Я очень хочу в туалет, — скулю и умоляюще кривлюсь.

— Тридцать секунд, чикуита. Я засек, — не сводя с меня взгляд, тянется за покоящимся на прикроватной тумбочке мобильным телефоном. — Двадцать девять, двадцать восемь, — кивком головы как будто подгоняет. — Смелее!

Включаю свет и захожу в служебную комнату:

— Нервобес! — кручусь в помещении и мельком замечаю свое отражение в огромном зеркале.

Господи Иисусе! Запутанные проволочные волосы, внушительные синяки под глазами, заостренные, уже не округлые, плечи, и гордо выступающие бедренные косточки, графически очерченный лобок и опустившаяся вздрагивающая грудь. Весь шарм обвис, «чикуита»? Что со мной? Болезнь! Болезнь! Я сошла с ума? Или это неоперабельный рак? У меня, по-видимому, злокачественное образование на месте временно и вынужденно отсутствующего мозга?

— Пятнадцать, — громкий властный окрик подгоняет.

Вот козел! Самодур Смирнов!

Кручусь вокруг себя, ищу хоть что-нибудь, чем можно это безобразие прикрыть — большое полотенце, какой-нибудь халат, половая тряпка на конец, пена для бритья или невидимый волшебный крем. Хихикаю, как сумасшедшая… Ну да, ну да, помечтай, свободолюбивый кубинский «боец»!

— Пять, Женя. Я у двери! Надеюсь, ты уже закончила?

Оборачиваюсь и понимаю, что… Огромный рвотный ком к горлу внезапно подкатил.

— Нет, нет, Сережа, я прошу тебя. Не заходи!

Склоняюсь над унитазом и жестким образом опустошаю и так не слишком явственно заполненный желудок. Небрежно вытираю рот и, оскалившись, вдруг ярко улыбаюсь.

— Я вызываю врача, чика, — слышу куда-то удаляющееся, как будто бы блуждающее в мировом эфире, мужское предупреждение. — Приведи себя в порядок. Машина будет здесь через двадцать минут. А если проплачу, то еще скорее. Женя! Вылазь оттуда! Сколько можно?

Шлепаюсь голой задницей на кафельный пол и утыкаюсь лбом в обод белоснежной фарфоровой вазы.

— Сергей! — шепчу. — Сергей! Сергей! Пожалуйста… Не надо.

— Выходи оттуда, Женя. Быстро!

Вынужденно спешно поднимаюсь, пускаю ледяную воду и споласкиваю рот, рассматриваю изможденное лицо и двумя пальцами старательно по-джокерски растягиваю свои отчего-то слишком алые сегодня губы.

Открываю дверь и тут же натыкаюсь на возвышающуюся каменную мужскую фигуру.

— Ты беременна? — выпаливает громко, с нетерпением, с того самого места в карьер.

— Нет, Сережа.

— Ты рвешь, ни хрена не ешь, не очень выглядишь… Я не знаю, что у тебя в трусах… Не даешь мне посмотреть…

— Заткнись, — шиплю ему в лицо.

— Женя! Ты опустилась…

— Ну, извини, — язвительно перебиваю, — что не соответствую твоему цветущему виду или надуманному собственному модельному идеалу! У меня неделю назад бабушка умерла.

— Это не повод.

— Отойди от меня, — рукой пытаюсь отодвинуть слишком мощную татуированную машину. — Отменное безобразие на теле. Господи! Ты что, сидел?

— Женя, — Сережа понижает громкость, — я прошу тебя. Давай поговорим с врачом.

— Я не беременна — это главное! Мне отчитаться, когда закончились праздничные дни?

— Будь любезна, — неуверенно продвигается по комнате за мной. — Я хотел бы знать.

— Десять дней назад, — четко, как на экзамене вещаю. — Я отказала тебе в близости, ты был крайне возмущен. Помнишь? Мацал вхолостую сиську и шею мне кусал.

— Что с тобой?

— Тома умерла, Сережа, — спокойно возвещаю. — Бабушка ушла, Сергей. Та, которая со мной всю жизнь была, та, которая переживала за глупенькую внучку, та, которая тебя ждала…

— Но ты жива!

— Ты слишком быстрый, Серый. Слишком! Стремительный и очень резкий, а я, — подкатываю глаза наверх и сильно, с раскачкой, плюхаюсь попой на кровать, — рохля, вечно что-то анализирующий дегенеративный элемент. Я не могу по щелчку твоих пальцев приходить в себя и улыбаться. Пойми, пожалуйста… Я…

Он падает на колени перед моими плотно сведенными ногами:

— Жень, не отталкивай меня. Я ведь хочу помочь, — поднимает руки и взглядом просит разрешения обхватить мои бедра и сильно исхудавший зад — я с разрешением беззвучно положительно моргаю. — Ты так страдаешь, детка. Больно на тебя смотреть. Еще твое нездоровье, — он заикается и не спешит с дальнейшей поучительной речью. — Ты уверена? Вдруг там крохотный ребенок…

— Ты хочешь от меня детей?

У Смирнова открывается рот и пару раз с искренним недоумением хлопают испуганные глаза.

— Жень…

Не ожидал вопроса в лоб! Я так и знала. Все ясно! Но нам не о чем переживать. Я не обманываю его. Тошнит и кружит голову, но внутренние часики мне возвещают, что все отлично и без сбоев, внутри кубинки никто из семенной жидкости бесплатно не живет — дзынь-дзынь, с облегчением, малыш!

«Будем дальше трахаться? — Продолжаем! Надень, пожалуйста, презерватив и не наглей, Сережа…».

— Я глупая в науке, Сергей. Но не из-за того, что женские вездесущие гормоны заполонили мой недалекий мозг. Нет эйфории, нет того беременного выброса. Я, — ухмыляюсь, — не в том загадочном и интересном положении, поверь.

— Ложись в кровать, малыш.

— У меня связь с Кубой, Сережа, — не спешу принимать расслабленное положение.

— Сегодня?