— Вам помочь? — натягивая футболку на торс, шустро подхожу к мельтешащей фигуре матери.

— О! Привет, сынок, — она останавливается, направляет ко мне руки, затем поднимается на носки и тянется за поцелуем в щеку. — Иди сюда, Сережа. Ну же! Ты высокий, я не могу достать. Как дела?

— Леха сдал меня? Слил информацию мой старший брат? — притягиваю ее к себе за шею, укачиваю сильно-сильно, из стороны в сторону, как куклу мотыляю, и на финал целую в теплую макушку. — Привет, мам, привет.

Мать отталкивается от меня, рассматривает снизу и округляет глазки:

— Лешка знал, что ты тут? Вот засранец! Смирный, эти дети все в тебя. У меня один семейный год за три! Мне положено молоко за вредность и красная икра для поддержания жизненного тонуса. Кстати, ты ее взял?

Это, по-видимому, надолго!

— Мне нравится ход твоих мыслей, маленькая, — отец вещает задом из багажника машины. — Конечно, в меня. Это ведь мои сынки! Все взял, малая, — голодными не будем.

— Господи, Смирновы, как с вами жить? Вы кровопийцы, вы кровососущие засранцы, мотальщики моих нервов и чесальщики своих бескостных языков. У меня осталась одна надежда на малышек, внучечки разбавят этот мужской балаган. Шпионы, тайны, слежки… Ей-богу, впору удавиться… Не мирная семья, а какое-то вампирское гнездо.

— Кроха, заканчивай причитать. Это что?

— Макс, это на мангал. Ты соус взял?

— Естественно, Антошка, конечно, — батя почесывает затылок. — Все-все укомплектовал, не переживай.

— А молочко? — его жена канючит дохлой птичкой.

— Тонь, твоя бутылочка всегда со мной. Там в сумке-холодильнике посмотри. Ты уже довольно-таки взрослая девочка, будь добра, возьми сама и не ной.

«Девочка» наклоняется к указанному баулу, приседает на корточки и запускает внутрь нос. Что-то ковыряет, громко сопит, кряхтит и квохчет, а затем вытягивает полуторалитровую бутылку, заполненную под самую крышечку «молочком».

Ради бога, мама, ты ужасная актриса! Я ведь не сбежавший из дурдома псих с приходом, не грудной ребенок, не бестелесная амеба, я твой взрослый и не по годам развитый любименький сынок.

— Ма, — строю глазки и ухмыляюсь, — он ведь позвонил мне, спросил, как я, не скучаю, чем тут занимаюсь? И вот, буквально через сутки: «Тук-тук, Сережа! Мы уже тут!». Топорно работаете мои семейные собратья.

— Мы не общались с Алексеем в этой связи, Серый. Успокойся и мясо забери, — отец протягивает какую-то огромную дорожную сумку.

— Что тут? — осторожно встряхиваю.

— Сухпаек, — отец подмигивает. — Ты же знаешь маму! Главное, чтобы семья была накормлена, обмыта, зашита, очищена от зла и скверны. Остальное не в счет!

Батя забрасывает голову и громко ржет.

— Как дом? — отсмеявшись, хлопает меня по спине. — Доволен? Все нравится? Мы немного перетрусили с матерью декор. Убрали то, что не очень по, как кроха говорит, какому-то там стилю здесь подходит. По-моему, неплохо получилось. Дрова теперь можно складывать возле камина, на случай холодной зимы даже на улицу, бр-р-р, выпираться не надо. Подбросил в огонек и сиди себе. Ну так что, лады?

Естественно! Теперь эта частная собственность значительно подросла в цене. Чего бы мне не наслаждаться, зная о том, что в скором времени я загоню эту домину по новой адекватной стоимости — порадую себя долгожданным бонусом, большим и золотым рублем.

— Нормально.

Оглядываюсь назад, на лестницу.

— Что-то не так? — отец смотрит в ту же сторону.

— Все хорошо. Ничего такого, — криво улыбаюсь и слежу за матерью, которая идет на кухню с конкретной целью — разложить по полочкам пока еще не слишком съедобные вещички. — Вы сюда, по-видимому, надолго?

— Ты не рад, что ли, Серый? В чем проблема? Приперлись старые хрычи? Мешаем?

Если откровенно, то да! И даже слишком. Но мы с Женькой собрались сваливать отсюда на хрен, так что задача на сейчас одна — как смыться, не привлекая к себе особого внимания. Когда я брякнул чике, как бы со смехом и издевкой, что, мол, ее грозный босс приехал в гости, она с лица «упала», уселась в разобранной постели, подтянула ножки к подбородку и впилась зубками в острые коленки с протяжным стоном:

«А-а-а-а-а! Я пропала…».

Я уточнил у Жени, когда ей на любимую работу — оказалось, что согласно расписанию, только через два полноценных дня. Так что…

— Ты не один, Сергей? — отец вглядывается в лицо и прищуривает свой карий глаз.

— То есть?

— Нет иного смысла! Что это за «то есть»? Ты тут один или с кем-то? Друзья?

Дергаю верхней губой и оскаливаюсь:

— Пап, это как-то…

— С женщиной? — подмигивает. — Тогда все ясно.

Еще лучше!

— И… — выкручиваю шею.

— Не вижу никаких проблем, сынок. Она, надеюсь, совершеннолетняя, ты вроде тоже не вчера родился, а мать я беру на себя. Предохраняйтесь, дети! — ловит мой надменный взгляд. — Да-да, я тоже был когда-то молодой и тоже…

— Бать, избавь меня от сальных подробностей.

— Ты ханжа, Сергей?

— Чего-чего?

— Спрашиваю, с каких пор, сынок?

— С тех самых, как мне на порог подкинули ребенка с душевной трогательной запиской, о том, что у меня проблемы с головастиками — слишком расточительно с ними обращаюсь. Детей клепаю, словно собственную армию ваяю.

— Как там Свят?

Прикрываю глаза, втягиваю губы и шумно носом выдыхаю:

— Отец!

— Ты мог бы навестить бойца. Никаких подводных течений. Все по протоколу.

— На кой ляд вам с ней, — киваю на шуршащую по сумкам мать, — чужие дети?

— Ну, блядь, приехали! — отец подает мне еще один неподъемный груз. — Тяни туда, во двор.

— Это еще что за хрень?

— Гриль, мангал, печь на дровах. Черт ее знает? Не запомнил, как эта штуковина по-научному называется. Мать с утра проснулась с одним-единственным желанием: «Оставшиеся два дня своего отпуска хочу провести на природе, Максим». Собрались-приготовились-выдвинулись. Смирняга в городе поставлен за кастеляна, за главного по родословной линии, а мы здесь. Дашка осваивает детский садик потихоньку, а Ксюшка жестко дрессирует Олю. Так что, Лешка был рад неимоверно, взвалив еще на свою шею и заглавный груз.

— Ты ловко соскочил с темы, батя, но так и не ответил.

Он останавливается и пялится на меня, как ненормальный.

— Чужие дети? Ты охренел, Сергей?

— Он ведь не мой и медицина красноречиво подтвердила этот факт. Я вас предупреждал, но вы настаивали. Я принес на блюдечке информацию о том, что не отец пацану, но в результате три месяца держал у себя под боком живого молокососущего питомца, а потом…

Ты знаешь, что я натворил? Я мог бы рассказать, да вспоминать противно, какой мерзостью я был. Обидел женщину! По-сволочному надругался над прекрасным нежным телом, я за один лишь раз показал ей все свое уродливое нутро! Я, сука, до сих пор дрожу от недоверия, что она все помнит, а то, что здесь с нами происходит мое очередное сексуальное принуждение и грубое насилие. Теперь вот каждый раз с тревогой задаю вопрос: «Настаиваю, а ты не хочешь, Женя? Тебе не больно, чика? А ты меня простила? Сможешь ли, вообще, когда-нибудь меня простить?».

— Да я, блядь, не сомневался, что ты знатно подстраховался.

— То есть, ты считаешь, что я проплатил отрицательный результат? — прищуриваюсь и завожусь одновременно с этим. — На хрена мне это надо?

— Тут ответ простой. Сформулировать?

Киваю, словно «будь любезен, батя».

— Серый, мальчишка не твой. Хер с этим! Но ты безответственный мужик. Ты, словно с якорной цепи сорвался, добрался до свободы и независимости полов, и вытворяешь все, что твоей душе угодно, а вот ответственности ни за что, ни капли, не несешь.

— И вы приехали сюда, чтобы поучить неразумное дитя нести ответственность за возможную беременность очередной малышки?

Противно, честное слово! Отец строит меня, как пацана.

— То есть, с тобой здесь женщина? Она в одежде из комнаты хоть выйдет?

— И что? Ну да! Женщина! Мы встречаемся! Что из этого следует? Вы…