— Я бы ее прикрыл, да замок на хрен разломан. Что у тебя произошло?

У меня? Да ничего, все хорошо и как обычно. Я не ту девчонку в дом к себе привел! А-а-ах ты ж черт! Нашел порядочную, чистую, добрую, искреннюю, безотказную, нежную и эмоциональную, а превратил…

«Кому сказала, уходи немедленно! Ты посмотри, хозяин! Покинь мой дом… — Мы еще недоговорили! — Я все сказала и отдала свой долг. Стало быть, мы в расчете. Спасибо, что помог»…

Сбрасываю звонок, не отвечая брату, вытягиваю из кармана плотно свернутую, как женский косячок, ярко-красную купюру с гордым графом и с великолепной надписью на ней:

«Мне было хорошо! Ни за что не переживай — огромное спасибо!».

— Такое примите? — размахиваю маленьким свитком перед носом Вовы. — Автограф, номинал, и очень свежий год, — подношу к своим ноздрям и принюхиваюсь, как собака, натренированная на наркотик, — даже типографией слегка попахивает. А?

— Увы, но нет.

Я так и знал! На память «Серенькому» стерва подогнала — умыла чика, мол:

«Спасибо за охренительную дефлорацию — живи, задротик, не хворай».

Не знаю… Не помню… Не фиксирую… Не контролирую…

— Который час? — приподнимаю морду с пропахшей выпивкой столешницы и хриплю.

— Половина второго, — бармен елозит полиролью и посматривает в зал. — Вы уже…

— Нет. Еще нет. Еще…

Парень приближается ко мне и низко наклоняется:

— Сергей, не надо больше. Уже достаточно. Я позвонил Вашему брату, не дождался прогнозируемого падения. Извините, посвоевольничал. Больно на такое смотреть, поэтому, пожалуйста, когда Алексей приедет, тихонечко поезжайте с ним домой.

Лыблюсь, как падшая девица:

— Ты, сученок, хитрый зверь. А он как воспринял, что я еще живой?

— По-видимому, с нетерпением ждал моего звонка, ответил очень быстро — после первого гудка.

Утыкаюсь лбом в поверхность и мычу:

— Все из-за Свята, все из-за этого мелкого засранца. Мы ведь были счастливы три месяца, а потом… На хрена мне это все? Что это вообще такое? Как называется состояние, когда страдаешь от того, что к тебе, по сути дела, не имеет никакого отношения. А?

Вопрос как будто во Вселенную! Я что-то громко брякнул — космос проглотил и отрыгнул какую-то херню…

— Это он? — бармен смотрит куда-то вдаль и подбородком указывает на огромный мужской силуэт.

По габаритам… Вроде нет! Или да? Нет! Леха — чересчур здоровый черт, а этот какой-то не такой:

— Не уверен, — мямлю и пошленько ржу. — Мелковат мужчинка. Пусть подойдет поближе.

— Добрый вечер…

О! Нет! Блядь! Все-все узнал! Да! Это мой старший брат! Который никогда не спит и зорко бдит… Хи-хи! Ну вот опять!

— Я… Привет! Леха, ты как меня нашел? Быстро?

— Пора домой, — укладывает огромную лапу мне на плечо и плавно двигается к шее, затем вдруг прижимает голову к столешнице и чего-то ждет.

Я сдаться, что ли, должен? Вот урод!

— Расчет? — вытягивается к бармену.

— Все закрыто. Вопросов нет. Алексей, — парень, не отрывая взгляда от братца, руками шурудит за стойкой, — возьмите личные вещи. Проверьте, пожалуйста.

— Спасибо. Вас как зовут?

— Владимир.

— Он как себя вел, Володя? Проблемы? Траты? Оскорбления? Драки?

Я прыскаю со смеха и плююсь:

— Дра…Дра…Драки? Да я, блядь, голову поднять не могу.

— Тшш, — любимый братец крошит о столешницу мою толкушку. — Тшш… Не возникай.

— Сергей молчал и просто пил… Видимо, какие-то неприятности. А так, вообще, без криминала.

Я выкручиваю голову и укладываюсь щекой на стойку, по-утиному вытягиваю губы и прикрываю сонные глаза:

«Жень, это все не так должно было быть. Не так! Мы могли бы встречаться… Ты мне подошла… Я это чувствую… Да твою ж мать, чертов ты бугай, отпусти меня!».

— Подъем, младшенький, шустро топаем на выход.

— Леха, я это… Суштро не шмогу…

— Да вижу я. Пять лет, дебил, пять спокойных лет и снова… Здравствуй, «Леша»!

— Нет-нет. Это не повторится, я… Господи, — он практически меня несет, — ты такой здоровый. Что ты жрешь? Чем ХельСми тебя кормит?

Пытаюсь оглянуться, осмотреться по сторонам и в обстановке утвердиться:

— А батя где нас ждет?

— Ему не доложил! А надо было? Ты мне, сука, скажи. Я должен ему отрапортовать, что у младшего новый алкогольный приход?

— Лех…

— Да заткнись ты, ради Бога!

Сигнализация срабатывает, замок щелкает, дверь резко распахивается и я, как мешок с гнилым картофелем закидываюсь на заднее сидение:

— Ох! Осторожнее, твою мать.

— Закрой рот.

А дальше все, как в долбаном тумане… Раскачивающийся салонный потолок, глухая музыка из стереосистемы брата, его шипение плюс жесткий велеречивый, но все-таки отборный мат. Красный свет, нет вроде желтый, и наконец, зеленый… И так семь раз подряд, пока не выехали на загородную трассу:

— Ты куда меня везешь? Не признаю дорогу.

Хотя… Еще бы! Я вусмерть пьяный, хорошо хоть брата как-то опознал!

— К себе домой.

— О! Твою мать…

— Плохо? — в профиль поворачивается ко мне.

— На хрена к себе? Это все равно что к папочке под нос, — издевательски хихикаю.

— У тебя вскрытая квартира, я снял старый замок, поставил новый, но ключи не распространил — прости, тут сам разберешься, но себе экземплярчик я уже сделал — за меня не переживай. И потом…

Потом я из эфира начисто пропал! Братский голос звучит как будто бы из подземелья — я ничего вообще не понимаю, но четко вижу перед собой… Ее красивые заплаканные глаза и шепот дрожащих нежных губ:

«Сережа, я умоляю… Сейчас хочу побыть одна! — Я не уйду! — Господи! — Я не скот, Женя. Я так не поступаю… — Мне нужно одиночество, ты давишь, ну не трогай же меня! — Смотри в глаза! Ну же! ЖЕНЯ! — Что? Что? Что? — Дай еще один шанс! — Шанс дают, когда было начало и планируется продолжение… А тут, скорее… — Значит, мы все заново начнем! Забудем! Забудем! Вроде не было ничего! — Я так не смогу!»…

— М-м-м! — стону как в трансе.

— Остановиться поблевать?

— Нет, — шиплю.

— Господи, Серега. Я думал, что такого больше не увижу…

Я и сам такого алковыхода не ожидал. Но в тот день домой приперся практически под утро — все ждал чего-то у нее в квартире. То пока чикуита успокоится, то пока уснет, но Женька, стойкий оловянный команданте, следила, бегала глазами, испепеляла взглядом, полусидела в своем царском ложе с балдахином, пока я ее книжки на полках изучал; потом полосовала карими очами, когда я рыскал в поисках какого-нибудь покрывала, чтобы укрыть страшно дергающиеся ножки в смешных розовых носках; и наконец, растаяла в конвульсиях, когда я в лоб ее по-отечески вкупе с тихим шепотом поцеловал:

«Прости меня, чикуита, и отдыхай».

А дома… Бродил, как медведь-шатун, отбрасывал ногами заграничные вещички, свои тетрадки, записи, стихи, вышвыривал все, что о мальчишке напоминало, и наконец в ту жуткую комнату с диким ревом завалил. Рассматривал цветные стены, как будто раньше их не видел; лежа на полу, пялился олигофреном в потолок, но так, увы, не смог залезть на траходром, на котором стольких девок оприходовал, что невозможно сосчитать. А на финал, блядь, — победным кругом прокатил на скрипящем ложе девственную Женю. Тварь! Тварь! Тварь…

— Последний раз — клянусь!

Хотя кому я вру? Я ведь уже клялся и божился в том же самом пять непродолжительных лет назад.

— Никто не узнает, если ты завяжешь с этим. Я доходчиво сейчас сказал?

— А Ол…

— Она моя жена, мы с ней, как два чертенка из одного котла, если ты в состоянии такой сарказм понять.

Еще бы! Это я всегда воспринимаю!

— Угу.

— Приехали.

Брат плавно останавливается, глушит двигатель, отстегивает свой ремень и перегибается ко мне:

— Запоминай, любимый. Там двое крошечных детей — с такой рожей на свет божий не показывайся, а с Олей не заигрывай — без предупреждения урою. Сейчас вылезешь и засунешься в выделенную для тебя на это время комнату. Там хорошо проспишься, приведешь себя в порядок, а после мы подробненько обсудим дальнейший план, поговорим о новом поведении, зашьемся, если надо…