— А мне кажется…

— Покрестись, старшой! У тебя, по-моему, телефон звонит. Надеюсь, что ХельСми приглашает нас на обед. Свят! — мелкий пытается повернуть головку. — Пойдем тетю Олю объедим! Помацаем ее третий номер, пока Алексей Максимович с ног до головы укомплектован твоей будущей невестой. Ксения! — племяшка пытается зафиксироваться взглядом — пока слабовато, но уже кое-что выходит. — Поддержишь будущего женишка! На стреме постоишь, пока он сисю пососет. А то все какой-то суррогат — рожки, соски, невкусные молочные смеси, законсервированное молоко… Что мой Свят — не человек, не мужчина, он не достоин? Пацан должен привыкнуть к женской груди, в конце концов! На будущее, малышка, чтобы, когда до дела, то, как говорится, знал, что делать и меня, как наставника, не подвел!

Ксюха ярко улыбается, а Святослав… Ревнует! Бьет руками, как крыльями — от всей своей детской неприкаянной души закладывает мне оплеухи по граблям:

— Спокойно, братец, я на твою даму сердца не претендую. Как с чувством юмора, пацан?

Похоже, точно так же, как и у кубинской фурии — стало быть, Н-И-К-А-К! Откровенный, без прикрас, голяк!

— Идем, — Леха отключает звонок и указывает кивком головы, что пора обедать, — там все готово. Они нас видят, но кричать не будут… Одалиска очень переживает за маленьких птиц в их чертов брачный период. Господи! Она меня иногда просто поражает. Откуда? Откуда в этой голове родятся такие мысли?

— Любовь, да? Любовь, Смирняга? Люблю такой, как Бог создал. Со всеми недостатками, в болезни-здравии…

— Иди уже, Дон Жуан.

Да уж! Девчонки знатно расстарались. Великолепный стол! Продукты и заготовка — наша с братцем вотчина, а вот сервировка — полностью женская страда!

— Одалиска…

Смирняга поплыл и охренел, а я томным взглядом застыл на… Жене! Ей это домоводство, очевидно, очень идет. Из нее, по-моему, научный зверь, как из меня, скажем, оперный кастрированный певец! Она слишком мягкая натура для жутких прений в кулуарах, для научных задроченных семинаров, для бессмысленных докладов на симпозиумах, а вот для кофе-брейков между ними — девочка вполне сойдет. Она слишком женственная, нежная и тонкая натура, она… Господи, да ее мать распинала, а она там слезы выпускала. А то, что в тех бумажках писала, это же ода интеллектуальному трубадуру, но никак не строгий результат! Это куда меня сейчас понесло? Эта чика — ночная нянька Свята, девица на три, возможно иногда четыре «К». Стоп, Серый! Леха-Леха… Ну и сука же ты, старший братец! Кузнечный ты, интеллектуал!

— Выбирайте места, пожалуйста.

Что-что? Какие еще места? Муж с женой — дети рядом с ними, а мы…

— Можно я сяду с тобой? — осторожно трогаю ее руку.

Неожиданно! Просто тупо вырвалось! Само собой!

— Да, пожалуйста, — мило улыбается. — Я не против.

Она, не снимая радость с глаз, обходит скатерть-самобранку, на выбранном месте останавливается и медленно сгибает острые колени, а потом, как подкошенная, ими же укладывается на край импровизированного стола:

— Сергей?

Все! Блядь! Гомерический финал!

— А? Что?

— Можешь передать мне малыша?

Выкладываю, как будто из себя и на подносе, «отвязавшегося» Свята и усаживаюсь рядом с ней:

— Все в порядке? — прислоняюсь к женскому плечу губами и медленно подтягиваюсь к маленькому вздрагивающему уху. Рассматриваю серебряную кнопочку сережку и глазами провожу по обводку. Идеальный срез, словно выпилено фрезой отцом небесным без помощи человеческих рук.

— Да-да, спасибо. Что ты будешь?

То есть?

— Сергей?

У меня инсульт? Я ни хрена не вижу, не слышу, да я речь человеческую через букву понимаю, а что у меня в настоящий момент с лицом?

— Жень, давай лучше я за тобой поухаживаю, — хриплю и дергаю слова.

— Не откажусь. Можно тех бутербродиков и яркий салат. Его Даша, кстати, нарезала, — наклоняется к уху и в самый гиппокамп мне говорит. — Ты должен похвалить ее!

— М?

— Она ведь так старалась исключительно для дяди, то есть…

Для меня? Похоже, моя резкость, цинизм, дебильное чувство юмора, похотливость… Что там еще? Сошли на нет!

Оставшуюся часть дня проводим в праздных разговорах, играя в города, затем в какую-то фигню с угадыванием фильмов, затем «кто знает пять имен». Чего-чего? Я сижу на жопе у растянутого между двух тонких сосен гамака и аккуратно раскачиваю Женю с пацаненком. Лешка, уложив рядом с собой свой женский батальон, то и дело с прищуром поглядывает на меня.

— Армавир… Тебе на «Р», Сережа.

— Ростов, — как робот отвечаю.

— Волгоград, — Смирняга шустрый, он вынужденно за двоих играет — Ольга дремлет, Ксюшка спит, а Даша рисует пальцем на груди отца.

— Дрезден. Жень?

Толчок! Кубинка поднимает вверх взгляд — придумывает или что-то неожиданное вспоминает.

— Новосибирск, — с улыбкой, скашивая на меня свой взгляд, выдает.

— Калининград, — непроизвольно, не в свой, естественно, черед, глядя на нее, быстро отвечаю.

— Эй! Серый! А я?

Поднимаю брови и выпаливаю, чтобы Лешка на хрен отвязался:

— Извини, задумался.

— Ладно. Может помолчим тогда?

Братец поворачивается на бок, обхватывает Ольгу с Ксенией и тесно прижимает квохчущую Дашку:

— Па, па, па.

— Тшш, я кому сказал!

Девчонка кряхтит, бурчит, но стойко терпит:

— Надо отдохнуть. Серый, ты там как?

Да вроде бы нормально. Внимательно рассматриваю прикрытые глаза Евгении. Она заснула? Что с ней? Ей физически плохо? Чика умерла…

— Серый?

Нет ответа — я, блин, занят. Отвали, а!

Леха присвистывает и кидает в меня сосновой корочкой:

— Перестань! — шипит и глазами демонстрирует свое неодобрение. — Завязывай с этим. Харе! Приплыли, твою мать! Иди и займись чем-нибудь общественно-полезным.

Пока он будет в дамском обществе нагуливать жирок, я должен выполнять работы? Охренел, урод?

Поднимаюсь, шустро выпрямляюсь и подхожу к кубинскому одухотворенному лицу:

— Подвинься, — склоняюсь и шепчу ей в смугленькое ухо.

— Что? — Женя распахивает глаза и строит… Недотрогу?

— Подвинься, на сырой земле у меня зад затек. Я хочу…

— Я лучше встану.

Она пытается спустить ноги на землю, но где-то на двадцатисантиметровой высоте от подстилки я их ловлю и бережно закидываю на прежнее место:

— Я не кусаюсь, Женя. Ничего такого. Гамак, ты, я, между нами Свят, — утыкаюсь лбом ей в переносицу. — Обсудим введение в твою статью.

— Сер…

Усаживаюсь задом на раскачивающуюся тряпку, задираю ноги и проворачиваюсь вокруг себя.

— Замолчи и просто слушай.

— Я… Пожалуйста.

Демонстрирую ей руки:

— Вот они! Видно? Обе! Со мной, как положено, согласно техническому паспорту, но к тебе не прикасаются, не лапают и ничего не трогают…

— А твоя грудь и…

— Он привязан, чика. Строгач, вода… К тому же он слегка «поел» халтуры… Не переживай! И потом, я умею контролировать себя. Так получилось, — прокашливаюсь и шепчу, — утром. Естественный процесс. Тестостерон, красивая девчонка, долгое отсутствие секса… Ну, ты ж должна понять.

И снова здравствуй, циничный черт Сережа!

Женя замирает и медленно поворачивается со Святом вокруг себя. Раскладывает между нами спящего мальчишку и отодвигается от нас с ним, как от чумных:

— Перестань… Я же ничего не делаю…

— Это слишком, Сергей, — тихо шелестит. — Слишком, слишком…

— Поговорим о науке, Женя, — вверх подвожу глаза.

Она застывает… Чувствует или знает, что я над ней сейчас так издеваюсь? С красивой женщиной о долбанной науке? Да я, определенно, галантный и чересчур внимательный кавалер.

— Я, пожалуй, все же встану…

— Еще раз дернешься, — шиплю в лицо, — я привяжу тебя при всех.

— Ты…

Растягиваю рот в улыбке:

— Пошутил, пошутил, пошутил. Расслабься, чика. Тут слишком много праздных соглядатаев для возможного интима. К тому же, тьма несовершеннолетних зрителей, а я, — хмыкаю, — в этом плане законопослушный гражданин.