Итак, я чинно выхожу на соло, а она мне по-кошачьи подпевает или так — с наглухо закрытым ртом, с глазами молодой коровы томненько вздыхает. Или просто — сладострастно «боготворит»!

— Вы позволили себе…

— Ничего не позволял! — смеюсь. — Вы что? А может быть, пятерка? Или семь? Классное счастливое число!

Она, ух ты как, завелась! Фух-фух-фух — жар, искры, пламя, взрыв и адский ужас:

«Ну-ну, не надо, не волнуйтесь, дамы, профессионалы уже в пути — утрите слезки и дождитесь красную машину, там будет шесть здоровых мужиков! Как они затушат! Ах, как они затушат! Аплодисменты не нужны — пустое, как конфетки! Тут только… Еще! Еще! Еще!».

Так и дышит, так и дышит — глазок играет, а страсть кузнечиком выскакивает из трусов. Смешная девочка! Ух ты ж, как свои «две сахарные головки» раздувает!

— А впрочем, в чем, собственно, дело-то? Что тут такого? Сказал, что буду платить! Что не так? Это ведь услуга — та же работа! Наши, так сказать, встречи будут исключительно по вечерам — возможно на ночь. Как пойдет! И потом, нас как бы двое, а это бремя! — подмигиваю и склоняю по-щенячьи голову на бок. — Ну?

Пожалуй, пора переходить на «ты», если мы, конечно, с этой чикой договоримся.

— Я не согласна. Нет, Сергей. Вы неправильно понимаете мое желание заработать…

Да ну? Неправильно понимаю? Вряд ли, дева, это вряд ли!

— То есть клепать контрольные за спиной моей матери тебе совесть позволяет, и ты не чувствуешь своей вины, а присмотреть за малолетним сосунком — охренительная проблема?

— Что?

— У стен есть уши, Женя. А это дом моего отца, я в курсе, где потаенные лазеечки сокрыты, понимаешь?

— Вы подслушивали?

— Скажем так, мать особо не стеснялась и не пряталась за гневной маской, а у меня, — указываю пальцем на ухо, — музыкальный и очень тонкий слух.

— Как подло! — низко опускает голову.

Ну что ж! Батя меня, кажется, предупреждал? Значит, я, в довесок общей суммы, мерзостный подлец и бессовестная тварь!

— Тебе деньги-то нужны? Я ведь готов их платить. За определенную услугу!

Ох, как толкушечкой-то водит! Подними-ка на меня глаза. На перепутье сладенький орешек — и хочется, и колется, и мамка не велит. Понеслась, наверное! Повысить гонорар? Шоколадка-то — не промах! Как говорится, не молочная фигня!

— Десяточка? — подмигиваю. — Последняя цена, она же крайняя, крайнее не бывает. Это же грабеж, пиз…

— Мне не нравится, когда Вы грубо выражаетесь. Это непристойно и меня пугает Ваш бешеный напор и…

Наглость? Хамство? Беспринципность? Да, ладно! Ну надо же, да ты подумай! Отворачивается — повышение цены ждет? Хм! Строит буку? Зря! Я ведь знаю, что ей нужны деньги, значит, мнется, обдумывает, прокручивает шестеренки и дыроколит перфокарты, вероятно уже на неполученную пока еще сумму товарчики в сети заказывает. Ишь, как темным взглядом шестерит? Ну так что, чика? По рукам и мы с тобой договорились? А если забожимся на плевотиках, мучача?

— Ты сидишь с мелким — я легкий гонорар плачу. Жень?

— Вы думаете, что я так сильно в финансах заинтересована, что готова себя на три-четыре вечера за 10К продать? Чужой ребенок, Вы еще…

— «У меня на иждивении тяжело больная бабушка» — твои слова, чика? — выкатываю первое предупреждение.

— Вы… Как Вам не стыдно?

— Абсолютно. Я бессовестный, малыш. На том стою — это мой главный конек. Такая фишка у «Сережи»!

— Гордитесь этим?

— Чего стесняться, сеньорита? Весь мир в дерьме, да и мы поносное… Дерьмо, похоже, — вздыхаю и отворачиваюсь от нее. — Садись, до остановки подвезу, раз правильность включила. Как ты вообще в искусственном пространстве существуешь? Мораль не тянет вниз, дышать способна, чика?

Она проходит мимо нас со Святом, останавливается возле открытой двери и тихо произносит:

— Я помогу, Сергей, но только за первоначальную цену в 3К. Не надо ставки поднимать, тем более за маленького ребенка.

Добрая, что ли? Или глупая? Никак не разберусь. Но… Три так три! По рукам, кубиночка! Мы договорились!

— В ресторан? — пристегиваюсь и оглядываюсь назад на Свята — мальчишка приготовился ко старту. Сидит царек в удобном кресле, заложив в рот пухленькую ручку, и смотрит вдаль, вперед. — Свят, ты как? Порядок, брат?

— Я!

Всегда готов — молодчага-парень! Разворачиваюсь вперед и через лобовое наблюдаю идиллическую картину — Смирняга с женским выводком выходит на вечерний променад. Нажимаю кнопку запуска двигателя, а он мне в этот же момент ручищей машет:

«Ага, сейчас-сейчас, разбежался, брат! Предатель гребаный! Позавидовал брательнику? Пять безотказных девок записал на мой счет? А сам? А сам? Ну, тварь…».

По-видимому, с усилием давлю на газ — «кобыла» ржет, а девчонка рядом тихо просит:

— Только не быстро. Хорошо?

Отмираю и поворачиваюсь к ней:

— Да-да, конечно. Задумался немного. Жень, — двигаюсь обратным ходом по зеркалам, — только будешь на это время находиться у меня в квартире. Договорились? Пойми, пожалуйста, манеж, его огромное количество игрушек, бутылки, склянки-банки… Короче, я буду дополнительно оплачивать тебе такси. Я так вообще-то никогда не поступаю…

— Как?

Брякнул черт и не подумал!

— Не вызываю женщинам такси. Это как-то, — ухмыляюсь, останавливаюсь и разворачиваюсь, настраиваясь уже на правильный путь движения домой, — неправильно, что ли, понимаешь? Не по-мужски…

— Ага.

— Так мы договорились?

— Да, — шепчет и быстро оборачивается на Свята. — Святослав?

— А-г!

— Сколько ему месяцев?

— Семь, кажется. Уже восьмой пошел.

Я надеюсь!

— А где его мать?

— Я не знаю, — нахально ухмыляюсь, — он же не мой! Подкинули девять дней назад. В ту субботу, помнишь? — мельком встречаюсь с ней взглядом — ловлю ее кивок и продолжаю. — Я получил его в качестве неожиданной живой доставки с подленькой запиской о том, что типа это мой внебрачный сынок, но…

— Ваша женщина писала?

— Нет-нет, Евгения. Эта девка даже близко не моя. Она, похоже, тупо перепутала. Ну, а я вот подтвердил свою пушистость, сделав тест на совпадение ДНК, — задираю нос и откровенно хвастаюсь. — Хочешь знать таинственный результат?

— Вы с мальчиком не родственники.

— Бинго, в яблочко! Вообще, как говорится, не с той планеты даже. Мать рассвирепела позавчера, а отец сегодня, скажем так, наотрез отказал в приюте для этого бойца. А у меня, как назло, именно этим вечером очень знаменательное выступление…

— Неважно. Я Вас поняла.

Ну, как скажешь, чика!

— Жень? — тихонько начинаю.

— Да-да.

— Сегодня с ним останешься? Подпишем вечером такой себе контракт, а?

— Все спонтанно, Сергей. Надо бы какое-то время на выработку привычки, он ведь очень маленький ребенок, а я чужой человек. Как мы с ним поладим, подойдем ли друг другу, понравлюсь ли я ему?

— Так получилось, Женя. Он ведь мужик, пусть привыкает к трудностям с пеленок, — улыбаюсь и стараюсь заглянуть ей в глаза. — Я музыкант, играю сейшны в ночных клубах, пишу музыку, иногда собратьев «по мирному оружию» в тематических журналах критикую. Сегодня такой вот день, когда я должен быть, скажем так, на сцене, а не возле семимесячного грудничка…

— Сергей Смирнов — музыкант? — по-моему, она мне ни фигулечки не верит. — Правда, что ли?

Вот это, если откровенно, чересчур обидно! Просто дикий мороз и блядский холод!

— Проблемы с этим? — возмущаюсь. — Что-то против музыки имеешь? Не нравится? Или подковырнуть решила, мол, что ты можешь, «Серж»?

— Вы же сын Смирновой, той самой маленькой Смирновой. Мне рекомендовали Вашу маму…

— И что? Правда? Рекомендовали? «Сама Смирнова» — это как? Ближе к сути, Женя, я, если честно, связи никак не уловлю.

— Я думала, что Вы…

— Мне тридцать один год, Евгения, говори мне «ты», пожалуйста. Не старь меня, ей-богу, как в доме для убогих! И да, я люблю дело, которым занимаюсь. Похер, кто мои родители и чем по жизни занимались! Предки больше не отвечают за великовозрастного мужика, впрочем, как и дети не в ответе за грехи своих отцов! Об этом вообще не будем, усекла?