— … все это, Сережа….
— Пошло мне впрок, отец. Даже не сомневайся! Все именно так, как надо! И тебе уж точно не за что извиняться, тем более передо мной. Это блажь! Выпил много, вот и ерунду несешь? Ты ведь великолепный батя! Я горжусь своим отцом, а мама очень счастлива с тобой, — подхожу к нему поближе, — а все, что я кричал, когда был не в себе… Ты понимаешь? Помнишь?
Он отрицательно качает головой.
— … ну, про ваш развод и про то, что ты ее адски мучаешь. Я, — затыкаюсь на одно мгновение, а потом выкрикиваю, — идиот! Больной ущербный идиот! К тому же никогда, до одного прекрасного момента, не любивший женщину. Но сейчас… Сейчас… Бать, я к ней хочу, к Женьке. Мы с ней договорились. Слышишь? Отпусти меня. Мы ведь уже закончили? Я побегу?
— Серый, сынок, я тебя люблю.
— И я отец, — обнимаю его мощную фигуру и нашептываю в ухо, — за все спасибо! Спасибо!
У меня опять эмоциональный стресс, приход, кончина? Сейчас, по-моему, я знатно влажно плачу. Беззвучно, но, твою мать, я все-таки теку. Дергаюсь и пытаюсь от него отстраниться.
— Серж, Серж… — отец оттаскивает меня от себя, присаживается и пытается разглядеть то, что я предпочел бы скрыть и никому не показывать.
Смешно, ей-богу! Сильный черт льет, как баба, крокодиловы слезы.
— Это не стыдно! Слышишь? Не стыдно! Мужские слезы дорогого стоят… Ты тонко чувствуешь, и ты на полную катушку жизнь живешь. Ты однозначно крут, парень! Рассказать один эпизод, связанный с тобой? Надолго сейчас не задержу, Сережа. Пять минут и пойдем домой.
Молчу и отворачиваюсь, пытаясь слезы с глаз смахнуть, а отец шипит:
— Не трогай их, не трогай. Не смей, Серега.
Резко руки убираю, затихаю и не дышу. Спокойно жду, что отец сейчас расскажет.
— Ну, бать, я ведь жду. Заряжай очередную слезливую историю.
— Лады-лады. Короче, когда моей Тонечке принесли тебя на первое прикладывание к груди, ты, детка, уже тогда обвел своим серым глазом всю окружающую обстановку и посмотрел на всхлипывающую мать так, словно огромное одолжение ей сделал, мол: «Ну вот он я! Уже здесь, на месте, чего ты хочешь, женщина! Я тупо занят! Я ведь сладко спал и никого не трогал!». Она тогда очень испугалась. Леха ведь так себя не вел, она не привыкла к такому. То был открытый парень сразу при рождении. Он весь роддом на уши ставил, когда раскрывал ротяку. Так вот, кроха знатно струсила! Ты это смог сделать, только на нее взглянув. Короче! Я помню, как она шептала дрожащими губами: «Максим, Максим, сын уже не любит меня. Мой мальчик на что-то, видимо, обижен. Где-то горе-мать знатно напортачила!». А ты просто показывал себя! Демонстрировал непростой характер, своей силой слабо управлял, как мог, как мог… Ты мой мальчик! Я подошел к медсестре и взял тебя на руки, а ты, сын, словно испугался. Вздрогнул и косо посмотрел, как будто я только одним простым движением подмял тебя и заставил уважать нас. Я всегда пугал тебя? Поэтому мы не ладили, да? Со мной не просто, Серый. Знаю-знаю. И за это прости…
— Нет! Никогда! Никогда! Ты был таким примером, до которого мне вообще не вырасти, как бы сильно я не старался.
— Потому что ты уже перерос меня, Сергей. Ты вот можешь плакать! А я…
— Но ты ведь тоже плачешь, батя! — прикасаюсь пальцами к его покрытому красивыми морщинами лицу. — Вот же твои слезы, — песочу влагу и демонстрирую блеск ему. — Ты…
— Мы нажрались, что ли? — отец вдруг очень тоненько смеется. — Ну все… Это финиш, Серж! Я тут белугой реву. Попробуй только матери разляпать! По заднице втащу!
— Клянусь! О минутах нашей слабости никто никогда не узнает. Но, если честно, я не знаю, что в тот ром подлил Франциско. У него есть опыт в криминальном деле. Он украл вашу трезвость, батя. Твою и Юры! О! Тетя Марина будет просто счастлива.
— Ага-ага. Так я тебе и поверил.
Да похрен! Тихонько похихикиваю. Хотя, пожалуй, это даже хорошо. Женька будет меньше дергаться за свою с понтом неидеальную родословную.
— Как объяснить то, что я вот не пил, а глаза мочу, — подкатываю свои очи. — Значит, мои эмоции все же искренние… А ты тут антре выводишь и мима из себя изображаешь!
— Так я продолжу? — вдруг становится опять серьезным.
— Да-да, отец. Как угодно.
— Я обратился тогда к тебе, прижался к сморщенному детскому лицу и попросил сынишку только об одном одолжении. Что-то типа, не расстраивай ее, мою любимую и сильную жену? И ты… — отец шмыгает носом и выкрикивает, — послушался. Правда, потом несколько раз выплевывал ее сосок и морщил носик. Так невкусно было, Серый? У Тоньки молочко прокисло?
— Бать!
А теперь мы ржем вдвоем — два одинаковых Смирновских идиота!
— Иди сюда, сынок, — одной рукой он зажимает мою шею и, поборов легко меня, направляет нас обратно. — Давай-давай! Гурман! Ты мать тогда обидел! Хоть бы извинился, что ли. Чего она бедняга тогда не перепробовала! Пыталась наладить гастрономический вкус очень требовательного сынка.
— Обязательно извинюсь. С этого завтрашний день и начну. Боюсь только, как бы не получить по роже за то, что в красках опишу ее аппетитные сосочки.
— Сережа! — отец как будто возмущен, но сам сквозь наигранную злость смеется. — Ты это… Не забывайся, засранец!
Иди ты! Сам ведь начал, пьяный черт…
Брожу по дому, ожидаю вызова на интерактивное свидание с малышкой. Что-то чика подозрительно задерживается, а я зеваю и, похоже, засыпаю на ходу.
— Ты чего не спишь, младший? Квадраты проверяешь? Все ли чисто на фронтах?
Встречный вопрос! Резко торможу и расправляю плечи.
— А ты? Что тут вынюхиваешь? — поворачиваюсь и встречаюсь с братом взглядом.
— Все просто, без обмана. Я слежу за тобой, бродяга. Помнишь, вот намедни я громко пообещал, что проконтролирую твой восход на семейный эшафот. Я Женьке поклялся, что ее потенциальный муженек догребет ногами к регистрационному столу и там поставит свою фирменную закорючку в графе, в которой будет указана его фамилия и имя. Я контролирую твое перемещение по периметру этого дома. Не расслабляйся, чувачок, не расслабляйся…
— Лешка?
— А? — он отпивает воду из стакана и при этом не сводит с меня глаз.
— Как я тут вообще оказался?
— Родился. Тут все, как у всех, и без обмана. Мама, папа… Пищащий я о долгожданном брате. И вот, вуаля, отец выстрелил и мать сочно, с огромным удовольствием, получила тебя.
И этот, что ли, пьян?
— Вы сговорились, что ли?
— Я процитировал тебе учебник по анатомии и еще немного домостроя захватил. Ольге на ночь, когда она не спит, зачитываю избранные главы — у нас там все отмечено, а потом, — подмигивает мне, — заставляю все усвоенное на практике отрабатывать. Ей нравится, и у нее по этому предмету одни пятерки. Отличница моя! Душа, душа… Как она там без меня с двумя соплячками? Кстати, Дашка тебя немного проклинает. Ты обманул мою малышку! Обещал и не женился! Ты ловелас, парниша. Я детке так и сказал, что дядька не совсем удачный выбор. Очень… Грязненький мужчинка!
И на том спасибо! Что всего лишь кобелем назвал, а не похоронил, как мертвую скотину!
— Как я сюда вернулся? Вот о чем спросил, а не о пошлых шутках. Лех, я серьезно. Заканчивай херню пороть!
— Да какой уж тут юмор и сарказм. Все исключительно по жизненному протоколу. А у тебя склероз, что ли?
Все помню! Абсолютно! Хочу всего лишь его мнение услышать.
— Леха, твою мать! Прекращай.
— Ты ведь требовал свои деньги, Серж! Ты знатно выкручивал мне руки с этим местом, забыл, урод? Так клянчил, спорил, что под конец просил щенком и на коленях умолял. Я пообещал, что…
— Продашь этот дом!
— А ты должен был приехать и подписать официальные бумаги. Ах да! Еще и купончики забрать.
— Ты заманил меня, Смирняга? — подмигиваю и ощущаю слабый вибромассаж в заднем кармане.
Вот оно! Началось!
— Я спас тебя, брат. Спас! — подходит вплотную и мгновенно с лица спадает. — Сейчас давай серьезно. Ты ведь там погибал, Серж. Откровенно, без прикрас! Говорю, как есть! Чужая страна, язык, не тот менталитет, да плюс твой неуживчивый скотский, чересчур тяжелый, характер. Тотальное одиночество и в то же время бесконечное количество случайных баб — ты убивал себя, скармливал людям, которые из процесса употребления пищи знали только, как резать, рвать, кромсать и… Выплевывать, даже не прожевав! Ты умирал и наотрез отказывался от реанимации. Эти саксы знатно вытягивали из тебя жизненные соки. В последний свой приезд, когда ты устраивал громкие утренние концерты, убивающие мои нервные клетки, я понял, что тебе кранты. Еще годик, два, три… И ты навсегда забудешь, как зовут родителей и кто я лично для тебя. Поэтому я, ну извини меня за это, всего лишь воспользовался сложившейся ситуацией и твоим скулежом о финансовой составляющей. И слава яйцам, что ни хрена не вышло, а ты не скормил свое наследство этой бляди. У тебя, кажется, жопа дергается! — взглядом указывает на мой карман. — Там телефон надрачивает твою ягодицу. Чего стоишь? Женька вызывает свой первый номер! Об одном прошу: «Снайпер, в этот раз не промахнись!».
