— Лешка пишет, что они «с огромнейшим нетерпением» ждут нас, — Димка читает бесконечные, но короткие послания Смирняги, а это почему-то решает даже показать. — Смотри, какие там нетерпеливые сидят!
Да уж, скорее бы! Смирнов — авантюрист и плут, но своего добился! Надежда выбрала его «своим» дружком, такой себе мужской подружкой. Ей смешно, а я был в «охренеть каком» шоке. Нашла себе «свадебную девчонку» под два метра ростом. Но Алексей не ныл, не раздражался, и не отверг кукленка, и даже принимал активное участие в ее бесконечной подготовке, по крайней мере, я точно знаю, что извозчиком он был знатным, постоянным и безотказным. Правда, Лешка не докладывал мне, что там, да как — хранил ту самую «подружескую» верность Прохоровой, но каждый раз по возращении из магазинных прерий демонстративно закатывал глаза, томно вздыхал и шутливо по-стариковски охал.
Сегодня все по расписанию — официальное торжество, роспись, потом, наверное, фотографирование, и, наконец, неофициальный сабантуй, за который полностью отвечает старшее поколение. Ресторан закрыт для не имеющих к нашему событию праздных посетителей, зато работает сегодня исключительно для своих — одно-единственное условие, выдвинутое моей, пока еще, Надеждой Прохоровой.
Надька ночевала у родителей, а я остался в доме ее деда — таков был уговор, поэтому сейчас мы направляемся к тому месту, где и произошла наша с ней первая сознательная встреча, где познакомились, и как любит повторять Андрей, мы с ней впервые поругались — разошлись в вопросах этикета:
«Пускать слюну или не пугать людей?».
Не могу поверить, не укладывается в голове, что неприступная Прохорова, та самая золотая кукла своих сильных родителей, моя шестилетняя загородная находка, моя любимая и родная маленькая женщина, меньше, чем через два часа станет Надеждой Морозовой. Брат еще спрашивает, как я? Да на седьмом небе от счастья — станцевал бы джигу, если б мог.
— Дим, только никакой колхозной лабуды с выкупом. Слышишь? Она — моя и точка, — отдаю приказы, как будто бы на своей любимой кухне. — Роспись, кольца, непротокольное торжество-гулянка. Все!
— Брачная ночь? — мне кажется, я слышу в его голосе неприкрытое изумление.
Поворачиваюсь и безмолвно говорю:
«Читай, любимый братец, по лицу — там я справлюсь без свидетелей, а наш светский разговор на этом, по всей видимости, закончен».
Димка смеется и откидывает голову назад:
— Естественно, как скажешь, Макс. Но там Лешенька за главного, все у него в прямом подчинении, ходят-бегают-стоят на цырлах. Думаю, тебя ждет нежданчик, какой-нибудь сюрприз, но спешу заверить, говорю на всякий случай, исключительно, чтобы ты знал — машина под парами, догоним и вернем возможную беглянку.
— Не помню, хоть убей, чтобы выбирал его организатором нашей свадьбы, а также свахой и тамадой. Он всего лишь сильная подружка невесты, и только. На этом со Смирнягой как бы всё!
Брат дергает плечами, мол, как пойдет, зверина, не кипятись и не психуй. Прелестно! Этого сегодня только не хватало. Смирнов может устроить нам забег не только в длину, но даже в ширину и с офигеть какими непредсказуемыми препятствиями — за ним, как говорится, ни хрена не заржавеет. Прокручиваю в голове всевозможные варианты, и понимаю, что ни один из выданных мне воспаленным мозгом не подходит в качестве урегулирования все-таки возможного выкупного конфликта.
— Приехали.
Выгружаемся и подходим к настежь распахнутым воротам. Вроде все, как всегда, есть, правда, украшения в саду — шары, цветы и ленты, но точно никаких сюрпризов по периметру — не вижу ничего такого подозрительного и слегка таинственного. Это хорошо, по крайней мере, не плохо. На крыльце сидят трое мужчин в рубашках-брюках, но без пиджаков, вальяжно развалившись в креслах, — Андрей, отец и старший Смирнов. Взрослое и умудренное житейским опытом мужское поколение спокойно курит сигареты, чему-то улыбается, негромко разговаривает. Они кого-то ждут?
— Добрый день, — подходим с Димкой к доблестной честной компании. — Пап, привет! Максим Сергеевич…
— Дамы и господа, а мы опять приехали! Морозов, сколько раз? Заканчивай меня старить и разбрасываться лестью! Мне много лет, но, сука, я ведь не старик. Здорово, тезка, крестник! Ну! — с силой лупит по плечу. — Готов к труду и обороне? Под женский каблучок пойдешь?
— Есть немного, — спокойно отвечаю. — Если только под Надин, то я не прочь…
— Поздравляю, Макс. Димыч, привет! Очень рад за вас, ребята, — Андрей братается и шепчет в ухо, затем двумя руками взяв меня за плечи, немного отклоняется и прочесывает оценивающим взглядом. — Я кто ему теперь, задира? Будь другом, еще разок напомни.
— Ты — тесть, Проша! Выгравируй уже где-нибудь себе на лбу и каждое утро, как псалом читай. Иди сюда, сынок, — Шевцов перехватывает меня, словно кубок наградной, и прижимает сильно. — Твою мать, рад за вас с малой. Макс?
— У?
— Она — красавица. Я таких давно не видел. Крайний раз — на собственной свадьбе, когда маму нашу забирал. Нас с этими престарелыми юношами выгнали из дома, — рассказывает, словно жалуется на чье-то несознательное поведение, — мы там плохо себя вели, шумели, бузотёрили, пытались девочку украсть, Смирный вот даже лезгинку танцевал, хоть дебелая детина и не умеет…
У престарелого танцора удивленно и синхронно поднимаются брови:
— … Лешка там такое организовал. Ты будешь доволен!
— Пап…
— Все нормально! Никаких идиотских шуток — сам это ненавижу. Иди! Просто забирай! Очень ждет, волнуется. Только, — грозит мне пальцем, как пацану, — не доводи ее до слез. Там эта косметика как потечет, потом волнующиеся баб… то есть наши-ваши мамы, раскрасят нас во все цвета той самой радуги. Макс, ты меня понял?
Я положительно киваю:
— Поэтому даже и не начинай!
Беру одну бледно-розовую гортензию и медленно, крадучись, с оглядкой на великовозрастную братву, вхожу в дом и сразу натыкаюсь на очень красивую маму.
— Сынок, здравствуй.
— Привет, мам.
— Нежный цветок, — указывает взглядом на длиннющий стебель.
— Надя их обожает, а это, — киваю на растение, — ее скромное, но чересчур настойчивое, пожелание в качестве букета, я и…
Мама молчит и только мило улыбается, а затем распахивает руки и говорит:
— Могу тебя обнять?
— Мам, ну что ты? Конечно… Я просто не знал, как… У тебя такое платье, боюсь испорчу, если прислонюсь.
Недоговариваю, быстро смелею и подхожу увереннее к ней, вплотную, как говорят, нос к носу. Мне кажется, что именно сегодня я стал еще немного выше ростом, а мама — как будто мельче и нежнее.
— Я так рада за тебя, зайчонок. Слышишь? — шепчет мне куда-то в грудь и тут же по моей рубашке своим лицом елозит. — Ой, только бы не помять тебя, — резко отстраняется и руками поправляет воротник, зачем-то стряхивает несуществующую пыль на плечах. — Отец, — тяжело проглатывает подкативший ком в горле, — он бы радовался за тебя, за вас, а Наденька ему понравилась… Ты бы… Господи, Максим, ты на него сейчас так похож. Одно лицо, фигура…
— Мам, пожалуйста, не плачь.
— Все-все. Я успокоилась. Просто так сказала, ты не подумай ничего такого.
— Я хотел бы… — нет-нет, да и взгляну наверх. — К Наде. Мам, прости, пожалуйста.
— Иди-иди, давно ждет тебя. Смирнов там цербером при ней, даже нашей Гале страшно. Закрылись в комнате и, наверное, свадебных духов вызывают, что-то там непрерывно бухтят, потом смеются и внезапно замолкают.
Как лестницу прошел, если честно, сам не понял, очнулся уже под дверью у Надежды. Стучать или не надо? Прикладываю кулак, но Смирнов с той стороны меня опережает:
— Я думал ты, Зверек, жениться передумал. Все медлишь, чего-то ждешь, какой-то квест проходишь. Иди сюда, урод.
Ласково, со вкусом выдаем приветствия. Обнимаемся и сильно хлопаем друг друга по плечам.
— Ну что? Не передумал? — с прищуром еще раз уточняет. — Жениться будешь, дикая Зверина?
— Иди ты.
— Я-то пойду, но Голден леди сильно тебя ждала, все спрашивала, в окно выглядывала, поэтому если вдруг ты надумаешь бросить ее у церемониального стола в присутствии огромного количества свидетелей, имей в виду, — Смирняга пальчиком грозит, а я предполагаю, что все это мне в страшном сне мерещится. — Накажу! Жестко и жестоко! Ты же знаешь, я, рукастый, везде найду.
