— Ты так крепко спал, вот и подумала, что… Пойми, пожалуйста, ведь я хочу учиться в столице, хочу найти себя, стать самостоятельной единицей — ты ведь говорил, что я — ребенок! А как бы я уехала… Ну, зверь, будь же разумным и великодушным… Мы можем…

— Не называй меня так! Поигралась и все? Нашла того, с которым в первый раз было не очень больно, а затем оттачивала кроватное мастерство для столицы?

— Максим, я не игралась, просто… Ты очень грубо говоришь, пожалуйста, не надо. Это даже мерзко! Ты словно под каким-то препаратом…

— Да! Конечно! Зверь — наркоман! Забыла, как звонила: «Максимочка, спаси и помоги!». Я помог тебе, а теперь…

— А дальше? Что ты за помощь мне оказал? Так ты всем помогаешь? Укладываешь их в кровать?

— Закрой свой рот, соплячка. Я не насиловал тебя. Все было по обоюдному желанию, ты вешалась на шею, потом просила, потом… Ты…

— Да уж! Я так и просила, так и умоляла, стояла на коленях… Трахни, трахни, и не один раз, ну ты и не отказал, не смог член в брюках удержать, размахивал им направо и налево…

— Ты… Ах, ты… Сука! Тварь! Да пошла ты со своим великодушным и святым папой, со своими загонами и просьбами! Блядь! Пошла ты… Не смей звонить мне! Никогда, тварь, никогда! Знать тебя не хочу! Ни-ког-да!

— Максим! Не смей так о моем отце, я тебя типа обидела, а не папа… Ты его не знаешь, он…

— Что? Твой единственный мужчина? Твой идеал! А я не попадаю под выданные тебе параметры-стандарты, да? А тебе не кажется это аморальным, что каждый раз, когда я трахаю тебя, я словно соревнуюсь с твоим великолепным папой? Когда там снизу ты смотришь мне в глаза, ты видишь его…

Она ударила меня — зарядила от всей души пощечину, а я незамедлительно ответно размахнулся и… Ничего! Но точно сильно напугал ее — она слишком громко взвизгнула и прикрыла лицо руками! Потом осторожно, практически по одному, убирала с кожи тоненькие пальчики, чтобы посмотреть, свирепый зверь испарился или все еще тут, рычит и скалит зубы? Я был очень зол, но не посмел бы! Никогда! Нет-нет, это против всех правил! Женщин трогать запрещено — табу, жесткое и беспрекословное, но… Я испугал ее и она от меня… Ушла! Вот так отрезвила и привела в чувства, но я, действительно, устал все контролировать, скрываться, прятать наши встречи! Мне двадцать пять, ей восемнадцать — ничего ведь противозаконного не делал? Там точно были отношения. Я выбрал ее, только ее…

— Макс? — Смирнов, по-видимому, в ударе. Терзает и терзает душу — устал от его нравоучений, больше не могу.

— М? — обреченно отвечаю. — Что, Лешка? Ты ведь не отстанешь?

— Не отпускай ее, слышишь, не отпускай… Подумай и… Макс, пожалей всех нас. Прошу!

*c’est bien (француз.) — хорошо.

*бикфордов шнур (старин.) — современный огнепроводной шнур

— Когда она вернулась, Гриш? — тихо задаю вопрос своему юридическому другу.

— Неделю назад, — дожевывая, Велихов спокойно отвечает. — Очень вкусно! А это что? Как называется? Это ты сейчас на пробу предлагаешь? Экспериментируешь, мол, как пойдет?

— Ты просто ничего мне не сказал, в очередной раз! А это все, — кивком головы указываю на то, что он так жадно уминает, — на сегодняшнее торжество. У Тонечки Смирновой, моей крестной, день рождения — мы решили немного раньше приоткрыть наши «врата», сегодня работаем только для родителей, тем более что мои в данное совместное предприятие финансово вложились. Велихов, я думал, ты мне сразу дашь знать. Гриша, что случилось?

— А-а-а, понятно, — ему, по всей видимости, очень очевидно, что я, таким пространным «аканьем» не в тему, совершенно не удовлетворюсь, поэтому разумное объяснение тут же подгоняет. — Там не о чем говорить, Максим. Абсолютно не о чем. Она уже обратно восвояси убралась, — откладывает приборы, вытирает руки, затем как будто бы отряхивает их друг о друга и, глядя мне в лицо, с улыбкой, мило, дружелюбно продолжает. — Она — никто, бесправная женщина, но весьма добропорядочная жена — увы, тут не подкопаться; и потом, там все теперь решает исключительно ее муж, а он однозначно и категорически настроен на наследника. Ему нужен сын, в будущем его правая надежная и верная рука, родные глаза и уши, близкий человек, которому он мог бы передать таким трудом нажитое движимое и недвижимое имущество, свой бизнес.

— «Настроен на наследника»? Даже чужого? От постороннего мужчины? Звучит, по меньшей мере, очень странно и вызывает подозрения. Не находишь?

— Думаю, там есть проблемы с этой частью, а твой сынишка и Мадина удачно подвернулись, вот Зауров и ухватился за них, как за последний шанс. У него слегка, скажем так, преклонный возраст, но в то же время упругая финансовая подушка, уважаемое положение, однако, нет семьи, а тут вы с чрезвычайно пространно-странными отношениями. Мне кажется, твоя бывшая ему сдала тебя, просто слила всю подноготную, вашу личную информацию.

— В смысле? Сдала?

— Ну, что у вас фиктивный брак и что это прямое нарушение закона, и тот самый обман государства. Она шепнула ему на ухо про ваш грандиозный план, когда увидела, насколько новый престарелый муж перспективнее, чем старый молодой здоровой. Извини, Макс, и к тому же обыкновенный повар, а не преуспевающий бизнесмен.

С презрением смотрю Григорию в лицо.

— Это что? Шутка? Розыгрыш? Издевательство? Ты сейчас серьезно?

— Это правда, Макс. Чистая, чистейшая, как слезиночка! Такая, какая есть, без купюр. Извини, друг, если говорю тебе об этом в трехсотый раз, но, по-моему, ты до сих пор не в курсе, что, — отводит взгляд в сторону, похоже, я его смущаю, а затем с глубоким выдохом продолжает говорить, — наш чертов мир устроен так. Все продается и покупается, и даже семьи, жены, дети. Абсолютно все!

— Этого не желаю знать! И не верю — ложь! А ты говорил, что…

— Я этого и не отрицаю. Все делаю и пробую, но и ты должен понять, что не за три дня, Максим, и даже не за пять, и хочу заметить — не за двадцать. Прошу, не торопи меня. Выстраивай по кирпичику свою новую счастливую жизнь, занимайся рестораном, ходи на обязательные работы, и помни, что на все нам нужно время, а от тебя требуется всего лишь титаническое терпение, трезвый ум и крайне холодная голова. Такое есть? В наличии? Или ты, как раскаленная сковорода, опять шипишь и брызжешь прогорклым старым маслом…

— Готов ждать, терпеть, только бы не напрасно. Ты знаешь, — пытаюсь все уложить и обосновать, — я когда их увидел, как она дергала Ризо, как тянула и подталкивала, словно он… Не человек, не живой, не сын ее, никто. Я…

— Макс, мне очень жаль. Все-все понимаю, потерпи еще. И знаешь, — возвращает свой взгляд в мои глаза, — я ведь не гарантирую! Пойми, пожалуйста, я — не стопроцентная гарантия. Слышишь, Морозов? Максим? Ты понял? Если не получится, то не будем? Да?

— Я отступлюсь! Мы уже с тобой этот вариант неоднократно обсуждали. Я не стану травмировать ребенка из-за своих нереализованных амбиций. Я помню, что тогда тебе пообещал…

— Добрый день, ребята! — нас осторожно мягким голосом прерывают — Надя заходит в обеденный ресторанный зал. — Как дела? Не помешала? Еще неделька до официального открытия! Фух! Ну, классно же? По-моему! Или, может, я не права?

Оглядывается по сторонам, словно в первый раз все это видит, хотя сама же сотворила — ее эскизы, оформление, мелкие уютные детали, индивидуальный вкус, все ее работа со Смирновым, ее так называемый спецзаказ. Чего кривить душой, Надежда определенно постаралась, я не думал, что будет настолько… Хорошо! Прекрасно! Современно! Ничего лишнего — все к месту, и очень молодо, свежо. Эмоциональный сервис на лицо! А Надежда, определенно, молодец! У нее есть чутье, талант и, как оказалось, умение слушать и в точности представлять, чего так называемые заказчики, то есть «мы», от нее, как от дизайнера хотят.

— Наденька, привет! Все нормально. Не помешала абсолютно. Мы ведь уже закончили? — зачем-то ко мне с вопросом обращается, а затем ее за наш импровизированный столик подзывает. — Да, Макс? Иди сюда! Иди к нам! Надь?