Я жду в машине, а Морозов, по-моему, не торопится. Лениво тянет из кармана пачку сигарет, вытряхивает из нее небрежно зажигалку — два раза чиркает, выбить хоть какой-то огонек у него, увы, не получается! Еще раз «чирк» — наконец-таки свершилось, он прикуривает, укрывая пламя одной рукой. Вверх слишком резко задирает голову и как будто на луну по-волчьи воет, но по факту — он выпускает просто дым. Мы никуда не едем, наверное, минут десять. Он курит возле машины, а я, как наказанная, внутри сижу. Потом вдруг зверь отщелкивает докуренную до фильтра сигарету, с улыбкой поворачивается ко мне, подмигивает через стекло, и быстро, вприпрыжку обходит спереди автомобиль. Открывает водительскую дверь и точно так же, в прыжке, с легкой поступью ребенка, забирается в салон. Затем кряхтит, как старый дед, плотно умащивается на сиденье, тянет ремень, и спокойно выдает:

— Сейчас поедем, Надя. Просто не хотел курить в отцовской машине. Думаю, что он этого точно не одобрит — по факту возвращения прибьет или ремня отвесит, если я еще и надымлю здесь — загремлю на отцовский тюремный срок, — по-доброму улыбаясь, поворачивает ко мне лицо. — Машина не моя, я в ней, как ты правильно подметила, не хозяин. Есть определенные правила, вот их стараюсь соблюдать. Надежда, ремень не забываем…

— Извини, пожалуйста. Я брякнула и не подумала, — защелкивая карабин, с опущенной головой словесно иду ему наперерез.

У меня, по всей видимости, критичнее ситуация, поэтому стремлюсь высказать свои придуманные извинения как можно быстрее.

— Максим! Я не хотела! — быстро молочу. — Правда-правда! Не знаю, какая муха укусила. Совсем не то имела в виду. Прости меня, прошу…

— Это, видимо, ПМС, Надя. У вас, у девочек, бывает. Раз в месяц — не приговор. По всем признакам — оно! Гормоны шалят, нервы из всех щелей выскакивают, неконтролируемая речь, не связанная с мозгом, бешеное слюноотделение, словно у дворовой злобной собаки, мужененавистничество на финал, причем, хочу заметить, исключительно к отдельным личностям, не ко всем, вы избирательно к своим жертвам подходите. Отцы, например, в эту выборку никогда не входят, а вот друзья и бывшие…

— Ммм, ммм, ммм, — мычу коровой, слова в предложения совсем не собираю, захлебываюсь желчью и избыточной кровью горло наполняю. — Ууу ууу…

А вот теперь он отрезвил меня, слепо уставилась вперед — крошу глазами лобовое! И не знаю, что еще в свое оправдание сказать.

— Не страшно! Все понятно! Я перетерплю! — и тут же обыденным тоном уточняет. — Ты пристегнулась, женщина?

— … — молчу с парализованным лицом.

— Ну, значит, в путь, кукленок! Молчание — это четкий знак согласия, так кажется? А «нет», Надя, значит, «нет»! Но и об этом, детка, тоже надо говорить прежде, чем все затевать, не думая о последствиях…

*прет-а-порте (досл. «готовое к носке») — модели готовой одежды, поставляемые в массовое производство

*барин (сленг. повар.) — хозяин ресторана.

*Зеленый мексиканец — алкогольный напиток (состав не указываю, ищите самиJ)

— Обед без супа, Макс?

— Что дом без красивого входа, Владислав Игоревич. Добрый вечер!

— Здравствуй, мальчик! А Вы, прошу прощения, мадемуазель, кто у нас будете? Позвольте Вашу крохотную ручку…

— Надежда. Я — Надя…

Она — Прохорова Надежда Андреевна, двадцать четыре полных года. День рождения — двадцать пятое января! Свой рост и вес она ото всех тщательно скрывает, но думаю, исключительно по моим тактильным ощущениям, где-то метр шестьдесят и сорок восемь килограммов вместе с ботинками и кофром для фотоаппарата. Это все, что помню-знаю, все, о чем могу только догадываться и шальными фантастическими мыслями питать. А вот то, что на правой лопатке, ближе к позвоночному столбу, у нее есть крохотная, но заметная невооруженным глазом, родинка — это из моей избирательной памяти никаким темным силам не изъять. Идеально круглая, аккуратная и слишком темная, словно маркером наведена. Откуда знаю? Да на речном пляже неоднократно видел, когда на природе семьями отдыхали; в то время, как она бревном лежала на животе и обжаривала свою маленькую попу солнечными лучами, а я, как озабоченный пацан, подтекал и нагло пялился на ее узкую спинку и этот шарикообразный, слегка оттопыренный зад. Что еще у нее есть? На сегодняшний день о ней я знаю чересчур много компрометирующего материала — себе в башке, когда особенно не спится, как слайды на проекторе, могу пикантные отдельные эпизоды пролистать… Да твою ж мать!

Ты спросил, кто она такая, Влад? Моя, наверное, названная двоюродная сестра? Так эта семейно-родственная составляющая называется? Я не знаю, в наших отношениях окончательно запутался. Сука! Запутался, задолбался, и, как результат, опять с ней пошел на абордаж.

— НадИн, соусы — это поэзия кухни, и помните, что открытие нового кушанья, Максим, сынок? Что?

— Важнее для человечества, чем открытие новой звезды…

Мы однозначно плохо начали наш вчерашний вечер! Очень! В какой-то тот, критический момент, я готов был даже вышвырнуть ее из уютного салона отцовского автомобиля, закинуть тело на только берущийся изумрудным цветом газон и вырулить отсюда «в сторону моря», не отражаясь взглядом в зеркалах заднего вида. Пофиг! Но не смог… Одна сигарета и я как будто даже успокоился, улыбнулся Прохоровой и вроде шаловливо подмигнул. Как будто! И тут же, без предупреждения, нанес саркастический стремительный удар в ее красивую вздымающуюся грудь. Она обидой от неожиданности подавилась, как будто даже кровью захлебнулась, мычала по-животному, тихонечко скулила, и, как под гипнозом, всматривалась в слишком вылизанное перед этим на мойке лобовое стекло. А я? Тут все очень прозаично — проклятый дикий зверь захлопнул гнилую пасть, закусил щеку и проглотил язык, потом вдруг испугался, что та, которую унизил, наконец-таки очухается, поднимет ушибленную гордость, выйдет из машины и навсегда из окружения уйдет. По-моему, тогда я о чем-то стал молиться или просить безмолвно:

«Прости, прости, я больше так не буду, Надя! Не буду страшное былое вспоминать… Побудь со мной еще немного, кукла — не уходи».

— Попробуйте вот это. Максим, ты ведь знаком с меню?

— Безусловно. Если ничего не изменилось, и Вы не разнообразили…

— Нет-нет. Кто объедается и упивается, тот… Макс?

— Тот не умеет ни есть, ни пить.

— А искусный повар, друг мой?

— Истинный поэт в своем деле.

— Ты помнишь все, чему я тебя научил? Мой мальчик!

— Французы любят вторые мясные блюда и супы-кремы, заправленные льезоном* из яиц, сливок и сливочного масла.

— Да! А еще по подаче?..

— «Шатобриан»*, «турнедо»*, «гренаден»* и «чопсы»*.

C’est bien tout, c’est bien tout*…

Этого на сегодняшний день профессионально, увы, не знаю и не могу проверить, не выпадает шансов, а стало быть, абсолютно не уверен, что по-прежнему его самый толковый ученик — азы как будто все же помню и на этом все, тупик. Я не готовил «эксклюзивно», наверное, уже два года с небольшим — мой арест, взятие под стражу, следствие, суд, тюрьма! Мог, впоследствии, и утратить, с кровью и потом приобретенный, навык. Об этом сейчас не мне судить, да и клиентов нет — про имеющиеся промахи никто не скажет.

Как и обещал Андрею Петровичу, вернул домой его сокровище не позже десяти часов. Всю дорогу назад, в отчий дом, к папе, Надя молчала, только перелистывала кадры в камере, что-то там искала и, прищурившись, высматривала, потом немного увеличивала снимок, разглядывала детали, поворачивала и даже кое-что удаляла, хотя я просил этого не делать, но мои просьбы были высказаны, определенно, зря:

— Я хотел бы все же посмотреть, Надь, ты не могла бы…

— Там неудачный ракурс. Был тусклый свет, появились блики, это непрофессионально, значит, однозначно удаляю. Кыш-кыш! Я выберу лучшее и достойное…