Вот и весь наш «обратный» из ресторана разговор. Я шустро кособочил морду, заглядывал себе через плечо, но от дороги все-таки не отвлекался, а значит, много пропустил, она подчистила все «исторические материалы», не спрашивая мнения непрофессионала.

Смотрю на свои часы — сорок минут! Лениво улыбаюсь. Уже сорок минут я нахожусь безвылазно в арендованной у отца на новый день машине, которую припарковал рядом с безумно крутым документ-центром. Зачем, с какой целью, что здесь высматриваю и караулю? На самом деле, все очень прозаично — сижу и терпеливо жду ее! Прохорова настояла на нашей сегодняшней встрече с одной лишь целью — распечатать то, что вчера целый вечер на камеру запечатлевала, хотя меня, если уж совсем говорить открыто, устроил бы обыкновенный цифровой показ на экране даже захудаленького мобильного телефона, но, наверное, это жалкие потуги моей заснувшей совести, вот так я заглаживаю перед ней свою вчерашнюю вину — располагаюсь полулежа в машине, неспешно и внимательно разглядываю женский силуэт через огромную витрину на первом этаже высотного офисного здания. Я терплю и, как настоящий мужчина, ожидаю свою даму! Еще раз себе, как заклинание, повторяю:

«Просто терпеливо жду!».

Сегодня по расписанию выходной, суббота, мы с ней еще вчера перед расставанием договорились встретиться и поделиться впечатлениями — вчера нам за скандалом было как-то не до того. Вот вроде все и состоялось, я по предварительному согласованию заехал к ней и спионерил «золотую куклу» у родителей, а потому уже по тихой просьбе сюда привез. Теперь вот, выкурив уже две сигареты, почесывая переносицу, растирая глазные яблоки, с откровенным замиранием сердца выглядываю ее. Я, что, волнуюсь?

А она, похоже, нет! Вот это нервы! Что она делает? Стоит и прыгает? Одновременно? Прелестно! Что за на хрен? Какой-то детский сад! Она ведь точно скачет и, чередуя, поднимает тоненькие ноги, острыми коленями задевая стойку администратора. Как маленький фламинго — «дитя заката»? Молодец! Весьма поэтическое сравнение, Макс!

Звук входящего сообщения на секунду отрезвляет и притормаживает начинающийся мыслительный поток:

«Я на месте, думаю, что буду безвылазно целый день! Если есть желание и время, можешь заскочить! МаксиЗверский, буду очень рад!».

ЛёшА зовет как будто в гости, в свой чумазый офис? Наверное, стоит проведать друга:

«Давай через пару часов, брат»;

и добавляю:

«Буду с Прохоровой Надей, есть задушевный разговор с тобой и к тебе, мой друг, одно деловое заманчивое предложение».

На том конце устанавливается продолжительное молчание, а потом вдруг вопрос:

«Вы вместе, что ли, Макс?».

Прелестно! Кажется, приплыли? С чего он взял? Похоже, непосредственное телефонное общение дается Алексею Смирнову лучше, чем написание коротких сообщений:

— Здорово, братан! — хрипит в трубку мужской, ну очень взрослый голос.

— Привет, малыш Смирнов, — с улыбкой отвечаю. — Я…

— Вы опять? — как он резво-то перебивает — не успеваю даже отвечать. — Вместе, что ли? Откуда кукла выплыла? Была же по информсводкам вроде бы в столице, искала свой путь и направление. Ни на минуту вас, засранцев, нельзя оставить. Только отвлекусь, начну собой, любимым, интересоваться. Бац! Один — один! Затем технический нокаут, отсчет до десяти и торжественный вынос тела. А я, как всегда, только на официальное отпевание попадаю.

Твою мать! Даже рассуждения, как будто бы брезгливый, одолженческий тон, и аналогичные интонационные язвительные нотки, как у его великого бати. Алексей, ЛёшА-котяра, сынок, малыш Смирнов — тот самый «неудачный» старший отпрыск мужского пола моей Тонечки, любимой мамы-крестной, и одноименного Максима, лучшего друга детства моего биологического отца, которого я, как сын, к огромному сожалению, совсем не знал. Так повелось с моего ползункового возраста, что товарищ полковник Максим Сергеевич Смирнов, начальник передовой Седьмой пожарной части, просил называть его исключительно по имени и без всяких экивоков. Кто я такой, чтобы обсуждать такие простые пожелания? Я за простоту в общении, по-видимому, Максим Смирнов в этом направлении — тоже «за». Так он и стал для меня просто Максимом, без отчеств, должностей и заслуженных им специальных званий.

Да, я совсем не знал отца, а моим воспитанием с пяти лет плотно занимался «мой Юра». Морозов-старший умер, когда мне было, кажется, три года, от долгой, продолжительной и слишком беспощадной онкологической болезни — я не помню его лица и контуров, там все размыто. Похоже, мой Ризо повторит участь своего отца? Другого, чужого, нового мужчину своей матери он будет называть своим родным человеком? Твою мать!

— Не понимаю, что ты имеешь в виду, братан? Надя вернулась к себе на родину, под отчий кров, под крылышки родителей. Вчера мы вместе ужинали у Влада, она составляла портфолио помещения и развлекала своим присутствием старика…

— Ну да, ну да. Заливайте фотки в сеть, я буду их усердно лайкать. Она что фотограф? Макс, не смеши меня. Был бы повод, да, кобель? Ну еще бы твоя Прохорова приехала. Решил клин клином вышибать, а не рановато?

На последние издевки не обращаю никакого внимания. Нет больше клиньев, нечего, как говорится, подбивать и вышибать, все на исходной стартовой позиции и не предвидится никакого в том направлении движения. Мне предыдущего брака хватило и непродолжительных с Прохоровой давних странных отношений. Поэтому Смирнову отвечаю только на один вопрос:

— Как оказалось, да. И ты знаешь, она весьма достойный профессиональный фотограф. Я видел некоторые ее работы. Очень хорошо и современно. Я думаю, она могла бы преобразить то старое помещение и раскрутить мой ресторан…

— Твой? С каких делов, когда успел, тифозный зэк? Ты там укуренный или ужратый? Что-то как-то вяло разговариваешь?

— Понимай, как хочешь, Смирновское недоотродье.

Какая высоко интеллектуальная беседа у двух ребят — друзей и родственников по духовной матери!

— Ладно-ладно, хорош там злится и быковать, братушка. Мороз, так что там с нашей «Голден Леди»? Вы с ней уже, как тактичнее сказать, перевели игру на новый уровень или у простых смертных еще имеются на личное счастье слабенькие призрачные шансы?

Я вижу, и не вижу, как он пошло трет боками свои указательные пальцы — вот озабоченный мерзавец, малохольный черт!

— С Надеждой ничего нет, — и сразу договариваю, — и никогда не будет.

— Угу-угу. Навешивай лапши на уши своей, как ее там звали, безмолвной бывшей женушке? Когда все успеваешь только? И петуха пустить, в тюрьму на восемнадцать месяцев заехать, там к авторитетным людям подкатить, а тут, на воле, самую завидную красавицу отхватить? Ты — темная лошадка, Макс. Зверь, предупреждаю, заканчивай тут воду лить на наковальню — испортится и заржавеет. Так я и поверил! Прекрасно знаю, как талантливо и славно ты можешь в уши ваты напихать, когда того требуют обстоятельства. Ладно, хрен с вами, приезжайте, ребята. Вас некуда девать, придется искреннюю радость на морде от нашей встречи изобразить, а это я умею — в этом деле вышел чуть в отца и совсем не много в мать!

— Обязательно заедем. Леш?

— А?

— Влад предложил мне рассрочку и согласен со всеми выплатами подождать. Столько, сколько нужно. По крайней мере, так вчера сказал в приватном разговоре, я не тянул старика за язык — он сам все завел. Ты ведь знаешь, как это важно! — останавливаюсь и будто дух перевожу перед решительным броском. — Леш, я обещал ему обдумать заманчивое предложение, хотя на самом деле, что там думать, без сомнений, стопроцентно хочу то место. Ты же помнишь, как я всегда к этому стремился и какие у меня были тогда проекты. Но…

— Я с тобой! Давай только чуть быстрее развернем нашу наступательную кампанию, пока мой батя не прозрел и не передумал. Пока есть чем гордиться, после успешной выставки-продажи я, вроде как, опять у него в приоритете, снова с шашкой и на боевом коне. А что наш славный «коммивояжёр» Григорий, светлая башка, предлагает в свете сложившихся обстоятельств? Что Велихов думает про твою идею? Ты уже посвятил его в наш славный орден?