Что-то как-то неприятно это все слушать — уж больно Гриша сладко в уши мёду этой даме льет, пожалуй, оставлю их наедине, вдвоем. Встаю со стула и протягиваю ему для рукопожатия руку:

— Ладно, я удаляюсь. Сидите сами.

— Ты хоть бы не так очевидно это делал, — друг, дергая меня, шипит в лицо. — Максим…

— Тебе сейчас нужно мое присутствие, Гришаня? Или все-таки я почешу отсюда? А? Боишься, что ли, оставаться с Прохоровой с глазу на глаз? Она ведь не кусается, мой друг!

— Максим! — кукленок теперь ко мне обращается. — Папа сказал, что ты выехал из дома. Это правда? Если да, то как-то неожиданно все произошло.

Велихов удивленно поднимает сразу обе брови — изображает крайне изумленное лицо.

— Да, Надь. Съехал, как обещал. Так будет правильно. Я так решил, и так было нужно.

— А куда? У тебя все нормально? Просто интересуюсь, ты вернулся к родителям или…

— Да, все хорошо, просто пора и честь знать. Здесь, все рядом, сразу же, на втором этаже, прямо над этим залом ресторана, есть комнаты, я снял сдающиеся две. Мне вполне достаточно. Вон, смотри, — указываю рукой на лестницу, — из этого помещения вверх по служебной лестнице как раз можно пройти туда, там немного прямо, по коридору, затем направо и… Я — дома! Все хорошо.

По-доброму улыбаюсь:

— Надь, правда, я даже рад. Мечта любого человека, наверное, — жить там, где работаешь, фактически, не отходя от кассы. По крайней мере, я точно на свою работу никогда не опоздаю.

— Они хоть жилые? — опустив глаза, не глядя на меня, спрашивает. — Эти комнаты? Это не подсобные помещения или кладовые, Максим? Не та самая собачья конура или ночлежка? — Ты мог бы остаться в дедушкином доме, я думала, что мы, — значительно уменьшает свои децибелы, — уже все выяснили. И…

Ей правда интересно, или она перед Велиховым рисуется сейчас?

— Да, конечно, громадные, просторные, светлые и с удобствами. Там раньше жил администратор «Прованса», словно сторож лампы. Он мне и подсказал. Неделю назад я подписал все документы. Так что, кукленок, я больше не эксплуатирую твой дом. Спасибо вам, что оказали гостеприимство. Правда-правда. Я поблагодарил твоего отца, с его стороны было великодушно на время приютить меня, — спешу уйти, мне кажется, я становлюсь в компании из трех как раз тем самым третьим лишним. — Все? Надежда, я могу вас покинуть?

Последнее спросил так просто, не ожидая ничего в ответ, как говорится, из вежливости и чувства такта.

— Я… Максим? Просто, если… — словно шепчет, по крайней мере, еще тише говорит. — Можно тебя на пару слов? Там, где-нибудь? — зачем-то смотрит на Гришаню. — Наедине? Отойдем?

Похоже, неудобно? Или она в какую-то опять свою игру играет? Показываю рукой, что за барной стойкой, например, нам будет более комфортно тет-а-тет, без свидетелей, поговорить. Гриша, по всей видимости, ничего не имеет против — лишь поднимает вверх свой указательный палец и одновременно с этим подносит к уху мобильный телефон:

«Хочу ответить на звонок. Ребята, прошу прощения, но это очень важно!».

Да ради Бога!

— Максим…

— Угу.

Теперь она молчит. Имя выдала — и тишина. Ну? А дальше что, кукленок?

— Что случилось?

— Мне кажется, ты будто бы сбежал из того, старого, дедушкиного, дома.

— Надя, честное слово, что ты хочешь? — вздыхаю, быстренько оглядываюсь на скучающего про что-то по телефону заинтересованно щебечущего Велихова, так же шустро возвращаюсь взглядом к ней, и продолжаю. — Что теперь не так? Что не устраивает? Ты хотела, чтобы я съехал? И вот я съехал. Хочешь знать, как я устроился? Нормально. Чего ты? За меня беспокоишься? Заверяю, что у меня все хорошо. Перестань! Таким, как ты, это не идет — я хорошо тебя знаю…

— Зачем ты… — мельтешит глазами по моей груди, рукам, потом на обувь взгляд быстро бросает, — я… Ладно! Все хорошо, я успокоилась немного. Не обращай внимания. Все! Просто забудь! Сможешь?

— Уже. Забыл. Это все или еще что-то хотела НАЕДИНЕ сказать? — подчеркиваю то самое «неудобно странное» в нашем общении слово.

— Я немного переживаю за будущее открытие. Это первый раз, все для меня незнакомое, и потом… — теперь она широко улыбается и как будто с интересом рассматривает мое лицо. — А ты? Совсем-совсем не волнуешься?

— Нет, кукла! Я спокоен. Все в порядке. Беспокоюсь исключительно за сегодняшний торжественный вечер для родителей, все-таки у крестной мамы юбилей. Будут все! Твои, мои, Смирнова. Для своих готовить очень сложно…

— Почему? — не дает мне договорить, тут же перебивает и одновременно с этим сокращает между нами расстояние, а я, за каким-то хреном, синхронно назад сдаю. — Почему ты думаешь, что родным угодить труднее?

— Хочу, чтобы было очень хорошо, даже слишком, поэтому могу чего-нибудь и вытворить. Не специально, так неосторожно — невзначай. И вот как бы праздник вдрызг испорчен.

— Не верю, — протягивает руку и берет меня за кисть. — Ты сейчас обманываешь или напрашиваешься на неосторожный или запланированный комплимент! Ха! Чего кривить душой, я и так его тебе вверну — мне очень-очень-очень нравится, как ты готовишь… Я за наше совместное время хорошо наелась, даже поправилась на триста граммов. Спасибо!

Аккуратно на моем пульсе зажимает и большим пальцем оглаживает выступающий бугор локтевой косточки. Я слежу за каждым ее действием и шагом, и непроизвольно, от получаемого удовольствия, как кот, прищуриваю глаза. Она забылась, что ли? Не пойму. Но, черт возьми, приятно, как тогда, когда мы были вместе. Зачем сейчас все это делает? Все-таки играет или что-то хочет себе со мной доказать? Куда ведет? Хрен с этим! Пусть просто продолжает и не останавливается — прусь от ее поглаживаний, как молочный сосунок!

— Надь?

Вскидывает голову:

— Да?

— У тебя все нормально? — головой указываю на ее противоправные и будоражащие мою нервную систему действия. — Что-то не так?

Одергивает свою руку, как от прокаженного. Твою мать!

— Извини. Не знаю, что нашло. Прости-прости. Понимаю, что это лишнее. Я… Не повторится!

А я хочу, чтобы повторилось? Не пойму? Да или нет? Или я просто разомлел от ее прохладных касаний? Да ты слабак, Морозов! Ведёшься на топорную игру всех баб.

— Нормально-нормально, не взбудораживай воздушное пространство — я не возражаю, мне даже приятно, — пытаюсь сместить вектор пристального внимания с себя на что-нибудь еще. — Как вообще дела? Готовимся к открытию? А еще? Что нового?

Теперь сам пытаюсь взять ее за руку, она ее предусмотрительно за спину прячет и туда же заводит и вторую. Все! Инициатива перехвачена, а продолжения, естественно, не будет.

— Да-да. Макс?

— Внимательно, кукленок!

— Хочу сказать тебе «спасибо», — говорит так, словно заикается и с собственным языком не в ладах. — Если бы не это дело…

— Еще слишком рано подводить какие-то итоги и выписывать друг другу премиальные. Мы только начинаем. С эйфорией после, хорошо? Договорились? А то сейчас что-нибудь неожиданное накатит!

— Все равно. Ты знаешь…

— Твою мать, а где здесь все? — Алексей орет. — Гриша, ты тут один? Не понял! Где наш доблестный шеф-повар? Не вижу активного движения на кухне, почему не шмыгают туда-сюда ребята-половые? А? Стоит отвернуться, все, сука, жизнь остановилась и, естественно, никто не хочет работать. Кнута на вас всех нет! Мерзавцы! Дармоеды! Живоглоты!

— Чего ты орешь? Все на местах. Макс за барной стойкой с Надеждой о чем-то шепчется…

Я так и знал, что Велихову только в разведку за языком ходить — не приведет шпиона, так сам им станет. Чтоб ты сгорел в аду!

— Надо выходить? Согласна? Надя? А то ЛешА голосовые связки разорвет, а ему сегодня еще матери самый главный тост толкать. Нормально? Все? Или?

— Да-да, конечно.

— Идем, а то он тут все разнесет, так и не успев, как следует, собрать.

Мы выходим — я выбираюсь первым, а Надя следует за мной.

— Лешка, привет! — Прохорова живо здоровается со Смирновым. — Ты привез? Готово?