— Ну, естественно! Все, как и обещал, — гордо отвечает. — Куда будем устанавливать?

— Что там еще? — их заговор меня немного удивляет. — Что придумали?

— Это декорация, Максим. Он не рабочий, Лёшенька сделал его по моим старым фотографиям. Это очень интересная вещь…

— Голден Леди, прикрой-ка свой слишком страстный ротовой фонтан, пусть самый главный, наш всеми уважаемый адский шеф, проявит хоть какую-то смекалку и ввернет свою догадку. Итак, Зверь, думай и наморщи лоб. Оглянись, внимательно все осмотри и скажи, чего здесь определенно не хватает? Вот что, на твой взгляд, было бы не лишним или от чего бы ты сейчас не отказался, или что больше всего любишь в этой жизни? — поглядывая на Прохорову, зачем-то уточняет. — Я про еду и напитки говорю. Не про плотское… Ну, это, если ты понял, что к чему?

Сука! Они меня определенно заставляют, и я выпученными глазами на всю обстановку смотрю. Стены заведения наполовину обшиты деревянными панелями, на каждой из которых есть витые украшения на эксклюзивных бра — творения нашего персонального кузнеца, естественно в наличии отреставрированная барная стойка, Надины черно-белые ретро-фотографии, немногочисленные индивидуальные кабинки — тот самый приват-рум, таких всего четыре штуки, открытая кухня — мое единственное пожелание и плюс в скором времени там будет новый персонал, исключительно из местных ребят. Сразу высказался против нелегалов или еще кого-нибудь в этом роде. Теперь, если честно, даже и не знаю, чего тут может не хватать?

— Ребята, ничего толкового на ум не приходит! Абсолютно, словно после лоботомии. Не знаю! Дайте хоть какую-нибудь наводку или окончательно вскрывайтесь, не блефуя.

— Ну, как скажешь, Зверь!

Лешка поджимает нижнюю губу и через зубы, словно Соловей-разбойник, выдает пронзительный свист, при этом я непроизвольно прищуриваюсь и приподнимаю плечи, а Надька двумя руками зажимает маленькие уши:

— Что ты творишь, Смирняга?

— Заносите, — кричит кому-то на выход.

И мы все вчетвером наблюдаем, как вносят очень странный, практически древний, до нашей эры, наверное, самый первый кофейный аппарат. Он с меня ростом — та самая гигантская паровая машина, а по весу, думаю, как Надя, по крайней мере, его транспортируют два хорошо сложенных мужика.

— Куда? — один обращается к Смирнову.

— Только в центр, к во-о-о-н той колонне. Макс? Ты как? Есть возражения?

— Никаких проблем! Охренеть! Где вы его откопали?

— Значит, там и оставляйте, — командует носильщикам, мне спокойно отвечает, а кукле подмигивает. — Места знать надо, Зверь! Места знать надо!

— Наденька, ты как? — подходит очень близко к Прохоровой, а та предусмотрительно пытается избежать слишком тесного контакта. — Куда-куда? Цыпа-цыпа! Стоять, кому сказал!

Двумя ручищами за талию ее хватает и фактически укладывает на себя:

— Дай щеку, Надька, и не морозься, лаской и теплом нужно делиться, в особенности, когда тебя об этом просят. Ты ведь не жадоба, Наденька! У нас все с Прохоровой в дружеской параллели, я слежу, чтобы она ручонки-то не распускала! Макс, ты как?

Ее целует, а у меня зачем-то спрашивает разрешения? Похоже, Смирнов совсем оборзел и стопроцентно провоцирует меня на противоправные открытые наступательные действия? Зачем?

— Чего тебе? — с интересом рассматриваю то, что с большим трудом два рослых мужика внесли, в их сторону даже косого взгляда не бросаю.

— Ты не имеешь ничего против? Так и должно быть?

Поворачиваюсь к этой слипшейся субстанции из человеческих тел и сразу замечаю испуганный взгляд кукленка и безмолвный женский крик, как на картине Мунка:

«Максим, пожалуйста, выручай!».

— Наде, по-моему, больно. Ты силу-то побереги — не налягай. Она корчится, словно в агоническом припадке.

— Вранье! Откровенное и наглое! Я ее легонько мну, — все же отстраняется от девчонки и сверху вниз заглядывает ей в глаза. — Я сделал что-то неприятное? Было больно? Только честно, без вранья!

Она руками от него как от тифозного отбрыкивается и скулит бессвязно.

— Леш, ммм, ну, ай-ай, ммм, перестань, — затем добавляет. — Не надо, — а на финал пищит. — Ну, не мучай меня!

Он отпускает и с сожалением в голосе и тоской в глазах выдает:

— Хотел, как лучше, а выходит… Эх! Что за люди? Так, ладно, не время рассиживаться, оно, как известно, очень дорого дается! Погоревали — хватит! — затем громко хлопает в ладоши. — Что там? Когда за стол? Зверь? Где все? Где наши родители?

— Напомни, — отворачиваюсь и направляюсь на кухню, — когда мы выбрали тебя нашим проводником-пастырем? Еще два часа до события, а ты тут шороху навел, словно ураганом по степи прошел. Что ты творишь?

— А меня не надо назначать! — идет, по-видимому, за мной. — Если честно, то я и не претендую на главенствующие роли, — догоняет, хватает за плечо, и тут же в мою щеку шепчет, — Макс, Макс, ты что? Обиделся? Чего ты? Я не хотел, хочешь, перед ней сейчас извинюсь? Просто, когда вижу красивую, да еще немного грустную и беззащитную женщину, не могу остановить себя, так и тянет на провокацию и на «пощупай меня здесь». Я — кобель, не скрываю, а батя говорит, что я — дебил, хотя ты — тоже! У него мы все — дебилы, мол, такие дефективные, что абсолютно не умеем жить! Страдать и пакостить — единственное наше достижение. Это только с его слов, Максим! Тут без обид!

Молчу, на сказанное Смирнягой только ухмыляюсь — ну, что ему ответить и как поддержать, ведь Максим Смирнов все верно говорит — богатый опыт и его золотой возраст, а все вкупе редко попадает в «молоко». Я вот точно не в себе, про Лешку, увы, не знаю — отцу, конечно же, виднее!

— Ну, прости засранца, что с меня взять! Но, я признаюсь, что все, что делаю, то исключительно с благими целями, и границы дозволенного очень четко различаю, на территории других кобелей не забредаю, а если вдруг, то быстро выхожу — не плохо драпаю, последнее опять для справки. Если ты понимаешь, о каких территориях сейчас речь веду? Я мчусь на всех парах…

— К приключениям, к опасностям и кровавому адреналину? — шепчу в ответ.

— Вообще-то просто на красный свет и, вроде как, тороплюсь жить и пробовать-пробовать, лизать, кусать, сосать и, конечно же, лапать. Есть такое, каюсь! Но я меру знаю — не переживай, на чужое не претендую, не посмею, как бы меня всякие куклы сладенькими формами не соблазняли… Кстати, маленькое замечание или наблюдение — не обижайся, друг. Но ты плохо ее кормишь — она совершенно не мой формат! А на ее лице я определенно вижу кумачовый цвет и рецептурную табличку с твоим корявым мужским почерком «Уже занято, Смирнов! Пошел на хрен!». Так я пойду? Ведь я не лезу на рожон, Максим! Так, рядышком всего лишь постою. Ты ж не возражаешь? Я за тебя болею и всей душой желаю вашего плотского продолжения… Ты слышишь?

— Что-что? — разворачиваюсь к нему всем телом, изображая полное непонимание на лице. — Смирнов, ты что сексуально больной? Нимфоман, что ли? Или кто ты? Извращенец? Иди к черту, дебил!

— Вот! Совсем другой разговор! Морозов к нам вернулся!

— Леш, правда, отвали, — и тут же добавляю, — от нас. Я тебя прошу.

— Ничего! Все! — выставляет руки. — Забыли, проехали. Вероятно, я не прав, ошибся, все искуплю в натуральную величину…

Тут только остается надеяться, что слово он держит, а не просто водит языком…

Родители прибыли строго по расписанию — кортежем из трех машин, не забыв прихватить оставшийся молодняк, свое второе поколение. К сожалению, немногочисленный — от нашей семьи был только Димка, Наташа поздравила «великолепную Смирнову» по телефону, а родной младший сын, Сергей, прислал любимой маме видеообращение, все в делах — кто строит личную жизнь, а кто карьеру!

Так получилось, что за огромным праздничным столом нас мягкой силой усадили друг напротив друга с Надей, словно пару. Да мы и чувствовали себя точно так же, по крайней мере, я видел, какую весь вечер она испытывала неловкость — абсолютно не участвовала в разговоре и практически ничего не ела, только шепотом отказывалась от всего, что я ей предлагал, сидела, словно тот ягненок на заклании, стыдливо опустив глаза и проглаживая свои руки на коленях. Я стопроцентно ее смущал. С одной стороны меня это все веселило-развлекало, а с другой… Сука! Кукла, да за что? Я ведь не зверь, а ты меня, как прОклятого боишься.