— Ты охренел? Леша??? Утихомирь свой пыл! Не собираюсь никак твои домыслы комментировать. По-моему, не должен даже! Что было, то прошло! А если даже было, то только между нами! Между двумя взрослыми, определенно совершеннолетними людьми!

— Да кто бы спорил! Я в этом и не сомневаюсь. Да нет, все, как всегда! Я не ошибся — это, знаешь, меня злит, смешит и бесит одновременно. У вас с ней не все кончено — это очевидно, даже такому деревянному, как я, а нам, похоже, по всей глубокой видимости, блядь, стопроцентно, в ближайшем будущем всем будет кабзда! Ты ведь никого не пожалеешь, когда пойдет не так, как возжелаешь, а она… Вот, что я вижу на сегодняшний момент. Только знаешь, зверь?

Я резко Смирнова перебиваю:

— В какой связи вас это всех касается? Что было, то прошло — еще раз повторяю! Если ты не понял, могу на бумажке написать, если ты читать умеешь рукописный шрифт! Так мы с Прохоровой договорились! И никого это вообще не касается. Абсолютно! Ни тебя, ни жениха-Велихова, кстати, на здоровье — ни х. я у него все равно не выйдет, его отбреют элегантно, просто и со вкусом, а на худой конец, подключат папу. Но Гриша — стойкий малый, он погорюет и другую девочку себе найдет. Я за него в этой связи совсем не переживаю, впрочем и за нее тоже. Бегать Прохорова умеет!

— Это утешает? Вот эта дребедень должна служить гарантией, что вы с ней не вспомните о том, что наверняка еще недосказали друг другу. А нас всех должна успокоить ваша простая словесная договоренность о том, что «между нами ничего нет, хотя это не так и я все еще горюю и страдаю»? Макс, сука? Ты в своем уме? В тюрьме обабился и стал слюнтяем?

— А что ты предлагаешь? Надя…

— Предлагаю расставить точки над «i». Давай так, — Смирнов оглядывается по сторонам, словно ищет что-то. — Сука! Ни хрена тут не узнаю, все новое! Когда успели понастроить? Какой-то магазинный балаган!

— Что ты хочешь, Леш?

— Где здесь можно посидеть спокойно и поболтать, чтобы никто не трогал?

— Мы с тобой, что, девочки-подружки, приехавшие в город мальчикам яйца перемывать?

— По-видимому, да, Макс. Я готов послушать, если ты готов все рассказать. И еще, — заметив все же какую-то забегаловку, перестраивается на разворот, — как говорит мой отец, от своего так быстро отрекаться нельзя. А мой папка знает толк в разлуках! Там он — непревзойденный мастер!

Я быстро на него вскидываю взгляд, а он встречный на меня бросает:

— Да-да! У моих предков это ежедневная тема для разговоров, Морозов, словно пресловутая физзарядка. Йога для ума, твою мать. С этого каждое утро и начинают: «Где ты был так долго? За что ты так со мной, любимый? Люблю тебя! И я тебя! Мы столько потеряли! Твоя вина! Я не виновата, это все ты» и бла-бла-бла, бла-бла-бла, а потом — есть недосыновья, старшенький Алешенька и младшенький Сережа, оба неудачненькие, но такие рОдные. Вот она Смирновская счастливая семья! Ха-ха! Отец помешан на матери, ею же контужен, видимо, это тоже как-то дает о себе знать. И ты знаешь, с каждым прожитым годом с ними, а таких уже полных двадцать шесть, я понимаю, что он до сих пор бешено ревнует ее к одному давно умершему человеку, твоему отцу. Я…

— Перестань! Хватит! Я в этом не виноват и отец мой тоже…

Старая-старая история! Всем очень хорошо известная, но абсолютно не правдивая. Мой отец никогда не был в любовных отношениях с матерью Алексея, моей любимой мамой-крестной. Никогда! Вот только у Смирнова-старшего, видимо, неизгладимый пунктик на этом — пожизненно, навсегда.

— Давай на выход, братан. Я жрать хочу, что мерин, — тормозит своего железного огнедышащего Буцефала возле какого-то сомнительного заведения. — Вылазь, Морозов, вылазь!

Придется! Не буду же я сидеть в его машине, пока ЛешА подбирает крохи, наложенные на его тарелку, и потом надо помочь ему с выбором, а то так пищевое отравление получит, и даже не поймет из-за чего.

— А ничего лучше ты не нашел? Так до язвы желудка уверенным широким шагом добредем!

— Ну, извини, в этом я ни хрена не смыслю, а до официального открытия нашего заведения еще две недели. Зато, — легонько хлопает по своему карману, — я подготовил нашу внутреннюю мебель и есть наброски на уличный вариант. Желаешь посмотреть на это все за чашечкой кофе, Макс?

Безусловно! Еще бы! Это всегда интересно, тем более я ждал, когда он скажет, что заказ готов! Они с Надей спелись очень быстро, практически, с одной репетиции, с единственной встречи. Она рисует, подключает свое богатое воображение, затем показывает предыдущие работы, демонстрирует чужие материалы, облагораживает и перерабатывает их под наш случай, добавляет свою индивидуальную изюминку, советуется со мной, Гришаню просто ставит перед фактом, а затем объясняет инженеру Смирнову что к чему, а он… Твою мать! Ему ничего втолковывать не нужно, такое впечатление, что он и без слов все понимает, а с Прохоровой у них исключительно постоянная настроенная Всевышним ментальная связь. Мне кажется, или вот так себе объясняя все, что с ними происходит, я невольно Надьку к нему… Ревную? Нет! Бред! Какая-то фигня!

— Что будете заказывать?

У меня в таких местах разыгрывается изжога и то самое пищевое отвращение.

— Стакан воды, — сообщаю официантке свое скудное желание.

— Все?

— Да, больше ничего не нужно. Благодарю Вас.

— А я, пожалуй, поем от пуза, — откидывается на спинку стула и откладывает буклет с меню. — Что Вы мне посоветуете, то я и приму из Ваших рук, прекрасная незнакомка?

Он, похоже, ее клеит? Это так мило! Понеслась, Смирняга? Официантка что-то там лепечет, он только головой кивает и пытается заглянуть ей в глаза, я демонстративно отвернулся — мне это неприятно. Но, если честно, сделал это зря. Там, за стеклом, на противоположной стороне улицы я вижу ту, которую уже и не надеялся больше встретить здесь, в нашем уютном, но обозленном исключительно на меня городе. Никогда!

— Твою мать! Твою мать! Твою мать! — шепчу, как заведенный, а затем сам себе задаю вопрос. — Почему он не сказал? Не сказал? Забыл или специально?

— Что случилось, Макс? — отпустив, наконец, официантку выполнять его заказ, Смирнов ко мне обращается. — Что такое? Что ты там увидел?

Там она! Мадина! В окружении каких-то мордоворотов, несущих в обеих руках сумасшедшее количество магазинных пакетов с фирменными эмблемами, она уверенно ведет за руку моего немного упирающегося сына. Куда? Гулять? Или она выгуливает его исключительно по дорогущим магазинам? Он для нее прикрытие или та самая обуза?

— Спокойно! — Смирнов замечает мою бывшую жену. — Макс, посмотри на меня! Слышишь? Зверь! Мы не будем делать глупости, тем более их там до хрена, а нас с тобой всего лишь двое. Максим, смотри на меня и успокаивайся!

— Она с Ризо.

— Хорошо! Я тоже вижу мальчика. Значит, сын с ней. Нормально, сын со своей матерью. Чего ты?

— А я хочу, чтобы он был со мной…

— Морозов, перестань! Многие пары разводятся, но дети все равно имеют возможность общаться с родителями. Макс, слышишь? Давай немного сбавим градус нашей встречи, и потом, если ты еще помнишь, я хотел тебе кое-что показать…

— У меня больше нет прав на сына, Смирняга. Я был лишен их, каким-то одному Богу известным, законным путем, правда, в момент своей неожиданной ходки в тюрьму, без личного присутствия на том долбаном, но очевидно справедливом заседании, — наверное, слишком обреченно звучу и точно так же выгляжу, потому как читаю на лице друга откровенное сочувствие и то самое сожаление.

Смирнову жалко на меня смотреть! Да! Так и есть! А меня вот больше сейчас интересует, знал ли о «визите дамы» в город Велихов, а если знал, то почему не сказал или пока еще не успел? И меня ждет от него сюрприз?

— Максим, мне очень жаль, — Алексей скулит. — Я этого не знал. Извини!

— Не могу туда смотреть.

— Так и не надо! Давай я покажу тебе то, что изготовлено и ждет отправления по известному нам адресу. На наше будущее…

Не могу и точно знаю, что не стоит, но все равно, как заговоренный наблюдаю, как маленькими шагами ступает по тротуару мой очень грустный сынишка. Она его так сильно тянет, что он практически на носочках делает свой мелкий детский шаг.