Я тяжело вздохнул и расхохотался.

— То есть мы снова возвращаемся чёртовому некроманту, который вампир, да ещё и высший, как теперь выяснятся! Ваш разговор с инквизитором происходил при мне! Ты же сам утверждал, что высших не существует.

— Не существовало и очень давно. Не сотню лет, как думает Матей Кнедлик. Много дольше. Но мир меняется! Сила снова возвращается в него, и падший некромант стал высшим вампиром.

— Очень хорошо, — проговорил я, чувствуя такую ярость, что готов был поклясться, услышу ещё хоть одну ложь — залеплю ему в морду. — Тогда как я, безвольный мормилай, смог убить высшего вампира, который ранее меня же и создал?!

— Ты не безвольный мормилай. Ты смог освободиться. Ты прошёл через Амбраморкс. Только ты и мог его убить, как равного! Только на тебе и не было его власти, потому, что ты его творение и проклятие.

— Которое тот не добил… — пробормотал я.

— Что? — переспросил Маркус.

— Так… Пустое… Ладно, оставим эти древние сказки. Уж, извини, но на сегодня с меня хватит. Но последний вопрос. Зачем вам нужен я? Пусть и освободившийся мормилай. Я убил своего создателя, я разыгранная карта.

— Ты больше не мормилай в привычном понимании этого слова. В момент смерти высшего вампира происходит выброс его силы, энергии душ, которую он накопил за годы своего существования. Если бы рядом не было другого некроманта, пострадал бы целый регион. Сила некроманта могла поднять мёртвых в радиусе пяти вёрст. Нет ничего хуже, чем осквернённый погост… Крупный город мог кануть в небытие. Но Крампор цел и процветает. Это значит, что ты не безвольный мормилай. И, чёрт подери… Как тебя по-настоящему зовут?

— Алексей Яровицын.

— Значит не полянец, а рус, — хмыкнул рыцарь, глядя на меня стальным взором. — Алексей Яровицын, ты больше не мормилай, ты — некромант.

Доброта и ум — свойства старости. Но лишь безрассудство молодости позволяет этим качествам созреть.

Костёр потрескивая пожирал хворост. С вечера Алейо насобирал изрядное количество сухих веток, должно было хватить на половину ночи. Оруженосец рыцаря оказался совсем ещё молодым парнем, едва ли достигшим совершеннолетия. Его непослушные чёрные кудри торчали во все стороны. Большие карие глаза смотрели с вызовом и азартом. Юноша явно гордился своим статусом при таком господине. И он, и рыцарь спали под моей неусыпной стражей. Остановившись на привал, мы поужинали, после чего Маркус собрался было назначать ночной караул, но я его огорошил.

— Мне не нужно спать, ты должен знать, — сказал я, видя его замешательство.

Рыцарь и правда показался мне сконфуженным. Мы так долго разговаривали в дороге, что паладин будто забыл, кем в действительности является его спутник. Кроме того, Маркус столь настойчиво твердил о необходимом доверии, что теперь пришёл его черёд продемонстрировать не только лояльность, но и веру.

— Прошу вернуть мне оружие, — добавил я, заметив, что он сомневается. — Ночная стража дело опасное. А мы, кажется, поняли друг друга. Думаю, теперь нет нужды в прежнем ограничении.

— Ты прав, — сдержанно ответил паладин.

Когда на поясе вновь оказалась верная сабля, на душе стало намного спокойнее. Я стал менее нервозен и мнителен, чем, казалось, несказанно обрадовал спутников. Алейо уснул очень быстро, закутавшись в спальный мешок. Маркус спал в карете. Боковые скамьи и откидной столик в экипаже раскладывались в прекрасную двуспальную кровать. Я слышал, как рыцарь ворочается и кряхтит. Часа два он не спал. Я не видел Маркуса, но мне достаточно было слышать его сопение. Ночное чутьё никогда не подводило. По прошествии трёх часов его дыхание выровнялось, и он забылся тревожным сном. Я знал, что вопреки всем словам и уговорам, рыцарь не доверяет мне до конца. Просто не может. Его долгий и сбивчивый рассказ, бередил мою душу, посеял сомнения и породил бесчисленные вопросы, но всё же… подарил надежду, или её иллюзию. Нельзя жить одной лишь местью, как невозможно бесконечно лгать или вечно трястись от страха. Рано или поздно, любой попросту не сможет выносить подобное и найдёт в себе силы разорвать порочный круг любыми доступными средствами.

«Ольга Хшанская, до чего же ты мелка и глупа, — подумал я. — Не знаю, кому ты служишь, чья рука направляла твою бессмысленную месть, но я не стану искать с тобой встречи. Не буду лишь по одной простой причине — ты сама того не ведая, сыграла в моей судьбе пусть и роковую, но решающую роль. Ты лишила меня дороги назад. Желания исчезнуть и затеряться. И пусть будет навечно проклята даже сама эта мысль, но забрав у меня Агату, ты вверила мне что-то иное. Это ещё нельзя назвать ни целью, ни смыслом. Но я хочу разобраться. Чувствую, что должен. А долг для офицера, пускай и мёртвого, это не пустой звук. Когда-то я клялся служить своему отечеству. Теперь… Не послужить ли чему-то большему?».

Я снова был один в темноте и вновь глядел в бесконечную синеву ночного неба, наблюдая за тем, как далёкие звёзды вспыхивают и угасают. На душе разливалось леденящее спокойствие, нарушаемое лишь редкими сполохами работающей мысли. Перед тем, как отойти ко сну Маркус поведал мне ещё одну тайну. Думаю, он тогда ещё боялся меня оттолкнуть, но попросту не мог терпеть и желал поделиться чем-то сокровенным, во что верил. Рыцарь оставил меня один на один с ребусом, который, как ему самому казалось, он уже разгадал.

— Я зачитаю тебе небольшое литературное произведение, — сказал он, прежде, чем ушёл в карету. — На его счёт имеются разные мнения, кто-то говорит, что это не более чем баллада, иные считают пророчеством.

— Какая версия ближе тебе? — спросил я.

— Последняя, — серьёзно ответил он. — Надеюсь, ты понимаешь, что праздно развлекать тебя поэзией, не входит в мои планы.

Я кивнул.

— Текст очень старый. Писался и дополнялся в разные времена и разными людьми. Внемли и постарайся запомнить хотя бы суть.

Слова, сказанные рыцарем, огненными буквами запали мне в память, впечатались в подсознание. Я снова и снова возвращался к тексту, обдумывая и смакуя каждое слово.

Капли воды собираются в море,

Пролитые скорбным дождём.

Ветер взметнёт пыль знамён, суля горе.

Они снова сойдутся втроём.

Мне вдруг представился ветхий иссохшийся старец, откладывающий перо и засыпающий. На его место тотчас явился другой, чуть моложе, но тоже древний, словно ему было не менее ста лет. Подхватив выпавшее из прежней, уже исчезнувшей руки перо, словно упавшее знамя, он принялся писать дальше:

Истины свет затерялся в тумане,

Уши заткни, и зажмурив глаза,

Внемли шёпоту душ в талисмане,

Под призрачным небом подняв паруса.

Старик выронил перо из трясущихся пальцев, его глаза закатились, и он осел, роняя голову на грудь. Вскоре его не стало, на месте, где всего мгновение назад сидел человек, покоилась лишь горсть песка, который тотчас смахнул внезапный порыв ветра. Видение продолжилось, но теперь за столом сидел юноша в монашеской рясе. Он запыхался, будто только что куда-то бежал, и теперь писал очень быстро.

Рождается свет за земным горизонтом,

Во мраке ночном вспыхнут сталью мечи,

Он выступит пламенным яростным фронтом,

Явившись с изнанки, как дым из печи.

Место последнего писаря заняла пожилая женщина. Несмотря на преклонный возраст её глаза не утратили блеска и ясности. Она посидела некоторое время, будто не решаясь взять перо в руки, а потом обмакнув его в чернила, начала писать.

Услышьте, пророки, другим разнесите!

Явится из ночи неспящий герой,

Недобрый, незлой, неживой, неубитый,

Придет нерождённый, что выбран судьбой.

С рассветом мы двинулись в путь. На вопрос, куда же мы в действительности направляемся, Маркус ответил весьма уклончиво.

— К моему другу. Я хочу показать тебя ему.