Я отнял взгляд от созерцания горизонта и посмотрел на Алейо.

«Глаза аж светятся, полны гордости. Он добр, молод, наивен и чист. У него впереди вся жизнь…».

— Алейо, раз уж мы говорим на чистоту, и ты такого высокого мнения обо мне, запомни ещё один совет.

— Всё, что скажете! — тотчас проговорил юноша.

— Честь и доблесть — только слова. Они не укроют тебя от ненастья холодным осенним вечером. Долг и служение — не более, чем работа, покуда ты молод, полон сил и здоров. Верная шпага никогда и никому ещё не согревала постель. Я не говорю, что это всё не важно. Но тебе следует знать, что всё перечисленное с тобой не навсегда. Эпоха рыцарства уходит, мой друг. Глядишь, на твой век ещё хватит приключений и тайн… Но прошу, запомни мой самый главный совет: не делай целью своей жизни служение чужим планам. Однажды ты встретишь женщину, Алейо, которая сможет дать тебе самое великое счастье на земле… Разгляди же его вовремя. Не будь глупцом! Отбрось прочь всё остальное. Останься с ней. Свяжи ваши судьбы и будь счастлив. Такое счастье, приходило в мою жизнь целых два раза… До и после… И оба раза я его упустил. Одна часть меня, та что давно мертва, любила и была любима, была мужем и отцом, в землях, на которые мне нет ходу… Я никогда не посмею принести смерть в своём лице на родину и к семейному очагу. Другая же часть, та, что пробудилась под чёрным небом Амбраморкса встретила земную любовь в Крампоре. Я был храбр, решителен, действовал хитро и жёстко… И теперь её нет — убита! Моими собственными руками! Именно из-за меня, её душу терзали и мучали, вырвав из тела. За мои грехи и во имя мести ко мне, её сделали такой же как я — проклятой. Не повторяй моих ошибок.

Алейо глядел на меня так, словно вот-вот набросится с кулаками. У него дёргались мышцы на левой скуле. Парень сжал кулаки, и зажмурился, словно, едва сдерживаясь, чтобы не полезть в драку.

— Я не могу… — процедил он сквозь зубы, захлёбываясь слезами, брызнувшими из-под сомкнутых век.

— Чего не можешь? — опешил я. — В чём дело, Алейо?

— Я не могу вам сказать, — ответил он, открыв глаза, глядя на меня виновато, в отчаянии. — Меня сковывает клятва ордену!

— Так и не говори… — медленно протянул я, понимая, что этот разговор не окончен.

— Но вы… ваши слова… капитан Алексей… С вами обошлись бесчестно и ужасно…

Я молчал и ждал продолжения.

— Теперь я рыцарь. Честь велит мне быть с вами откровенным… А долг перед орденом держать язык за зубами…

Я молчал.

— На севере Крампора стоит монастырь Святой Эвт Перерождённой… При нём доходный дом для паломников…

Парень смолк, вытирая слёзы и шумно сморкаясь.

— Что там, Алейо? — спросил я, и почувствовал, что против воли мой голос стал ледяным.

— Это всё, что я могу сказать… Простите…

— Тебе не за что просить прощения у меня. Твой осознанный путь с собственными решениями и ошибками начался лишь сегодня. Если он начат с очищения души — тем лучше. Доброй ночи, рыцарь Алейо.

Я шутливо козырнул ему, и подмигнув удалился. Он что-то бормотал мне в след, какое-то время шёл за мной. Мне показалось, что я даже ощущаю волну его силы, той, что была сокрыта от меня всё время нашего знакомства. Но сейчас это было не важно. Всё на свете отошло на второй план. В ушах эхом отдавались слова мальчишки. Я поспешно добрался до спальни, запер дверь, не глядя плеснул вина из кувшина, естественно пролив едва ли не половину на пол. В несколько глотков осушил бокал, лёг на кровать и принялся ждать.

Свет медленно мерк, исчезая в раскрытом нараспашку окне. С улицы доносились разговоры разъезжающихся по домам гостей, снизу доносились крики и песни тех, что ещё пировали. Я отметал и те, и другие звуки, вышвыривая за пределы рассудка. Глаза закрылись. Наступила тишина. За ней пришла тьма… Я глядел на спальню иными глазами. Тьма струилась из окна, из-под двери, обволакивая комнату ультрамариновой дымкой. Она обнимала мои ноги, казалось пальцев и губ… Я покорился тьме. Разум угас.

Тело пронзило ударом молнии, мышцы свело судорогой. Я с трудом разлепил глаза, пытаясь их протереть, пока не понял, что не имею ни рук, ни ног… Меня снова не существовало, но всё же я был… я просочился в мир, куда мог войти лишь через определённый вход — портал — служащий дверью, за которой томился мормилай. Вокруг горели десятки, или сотни, а может и тысячи костров, синим пламенем устремляясь в полнящиеся грозовыми раскатами небеса. Чёрные силуэты сидели вокруг костров в ожидании часа. Чёрное солнце довлело над миром, словно клякса чернил, замаравших небосвод. Развалины древнего города показались мне сумрачно знакомыми. В который раз глядя на обглоданные ветром и временем камни, я жалел этот крошечный и в то же время гигантский остов титана, когда-то славного и величественного.

«Ведь не задумывали же тебя таким, — подумал вдруг я. — Были же иные времена, когда согласно Великому плану…».

Если бы у меня существовало тело, я бы вздрогнул. Мои мысли — они показались чужими, словно я прочитал строчку из воспоминаний другого человека.

«Это из моего трактата, — тотчас подсказало сознание. — Ты читал его и помнишь мои слова. Теперь ты знаешь, всё, что знал я. Ты помнишь, просто ещё не всё принял».

Я постарался сосредоточиться. Не оставалось и малейших сомнений, что со мной, через собственные мысли говорил никто иной как Теодор Кириан, автор трактата о проклятии Церценима. Сама по себе мысль о том, что мёртвый не один век назад некромант говорит со мной была не так уж странна или ужасна, как то, что делает это он посредством моего же рассудка. Я огляделся. Чернота заволакивала сущее, не видно людей… или существ. Только тени у костров, как нарисованные на холсте, словно ненастоящие. И всё же во всём вокруг я чувствовал присутствие душ. Их было очень много. Они затаились и ждали.

— Мытея, — позвал я.

Не прозвучало и звука. Я не имел тела, не владел голосом, и всё-таки знал, что зов будет услышан. Знал и терпеливо ждал. И почувствовал, когда она приблизилась. Рядом пронёсся ослепительный сполох, сменяя цвета и формы. Чёрное на чёрном искрилось и играло красками от гранатового до изумрудного сияния. Я ощутил невероятную всепоглощающую нежность и робость, а слова сами полились, отбросив мишуру приветствий и церемоний:

— Кажется, я знаю, где амулеты.

— Как скоро они будут у тебя?

— Отправлюсь за ними немедля. Месяца должно хватить.

— Поспеши. Мы будем ждать от тебя вестей.

— Что будет с ним, когда вы уйдёте? — спросил я.

Из переливающегося свечения, на меня глянул прежний лик Агаты. Всё те же глаза и губы, только словно лишённые эмоций и чувств.

— Лучше думай о том, что будет с нами, Алёша.

— Я думал об этом каждый миг, с момента, когда снова увидел тебя.

— Я тоже… — ответила она, выдержав паузу.

Вдруг её глаза расширились. И она почти закричала:

— Поспеши! Там кто-то за дверью! Очнись!

Тьма сомкнулась, прежде, чем я успел что-то сообразить или ответить. Меня буквально вышвырнуло на поверхность бытия смертных, от чего я едва не свалился с постели. Пахло разлитым вином и гарью. В дверь безостановочно барабанили. Выхватив из ножен рапиру, я вскочил и рывком откинул щеколду. На пороге стоял запыхавшийся Алейо. Я уж было подумал, что он перебрал и теперь жалеет о сказанном, но едва я раскрыл рот, свежеиспечённый рыцарь прокричал:

— Сонамская империя перешла границу Халивии! Война!

Надежда дарует лишь призраки прекрасного будущего. Но когда ты в них не веришь, надежды становится мало. Потребуется решимость и ярость.

— Что мы знаем о противнике? — задумчиво вопросил Маркус, глядя на раскрытую карту.

— Они готовились, — быстро ответил Влад, напряжённо стоявший у окна. — У нас под носом. Все знали, что скоро это случится! А-а-а, пропасть! Проморгать вторжение! Чёртов наместник не видит дальше собственного носа! Но и я хорош…

— Ты не должен себя винить, — возразил Маркус. — Ты не у дел Влад, нравится тебе это или нет. За тобой нет власти, только сердца… Увы, многие из них с тобой лишь…