— С этого дня рыцарь Перес — друг Халивии и мой побратим. На землях от Терпеша до Датфуна он в своём праве беспрепятственно передвигаться денно и нощно, а коль того потребует нужда или случай, он в может у всякого моего вассала получить свежую лошадь, кров и пропитание.

Публика встретила это заявление восторженным гомоном и аплодисментами, хотя, я был уверен, каждый сидевший в зале сознавал цену словам Дракулы. Он мог сколь угодно куражиться, играя в законного, пусть и не всеми признаваемого господаря Халивии, но времена, когда это было истинно так, безвозвратно ушли. Гости кивали и хлопали из вежливости и страха. Пускай, сюда и явились лишь самые отчаянные и бесстрашные, тоскующие по старым временам, всё происходящее напоминало бал-маскарад. Собравшаяся публика по негласному правилу хвалила друг друга, танцевала и играла отрепетированные роли. Назавтра же, все разъедутся и забудут, что происходило, возвращаясь к мрачному и унылому бытию, в котором нет ни гордости, ни чести, ни князя.

«Что ж, рыцарь Алейо Перес, — размышлял я. — Так сказал Влад. Маркус всё-таки произвёл парня в рыцари и, возможно, посвятил в тайны ордена».

Не знаю, оказал ли я на это влияние. Мне думалось, что скорее нет. В последнее время наше общение с паладином сводилось к тому, что мы либо конфликтовали, либо откровенно лгали друг другу в лицо. Нам так и не удалось притереться, и оба это понимали. Однако, какие бы планы он на меня не строил, Маркус совершенно точно от них не отказался, оставаясь поблизости и выжидая. Я так же отметил, что он не соизволил пригласить меня на церемонию посвящения Алейо в рыцари. Не счёл нужным.

Слева от Влада восседал рыцарь Маркус. Дракула настаивал, чтобы посадить меня рядом с ним следующим, но я отвечал решительным отказом. Мне не хотелось, чтобы на меня смотрели, приглядывались, запоминали. Я бы вообще пропустил мероприятие, если бы не долг перед хозяином Брана, как ученика перед учителем. Потому, я примостился примерно посередине зала, среди разношёрстной компании его скудного воинства. Они выгодно отличались от прочих тем, что явно не были благородными, а потому вели себя по-простому — жрали от пуза, заливая съеденное кувшинами вин и медов, которые только и успевали приносить слуги. Сидящему слева от меня рыжеволосому мужчине лет сорока, очень импонировало моё соседство. Всё дело было в сервировке стола. Еду подавали на широких блюдах, уже нарезанную мелкими кусками, что само по себе отменяло необходимость в ножах и вилках. Невзирая на то, что в зале собрались одни лишь соратники, Влад желал избежать поножовщины в ходе пьяных свар, кои действительно иногда случались. Каждое поданное блюдо делилось между двумя соседями, таким образом скрепляя их общей трапезой. Я почти не ел, а вино лишь пригублял, а потому мой рыжий сосед уминал угощения за двоих.

После объявления о том, что Алейо отныне добрый друг Брана и побратим Влада, Дракула подозвал слуг с громадным, локтей в пять длинной караваем. Он сам нарезал щедрые куски, и обмакивая в соль, отправлял гостям по обе стороны от себя. Стол буквально ломился от еды. Я лишь успевал замечать смену блюд: говяжья солонина, маринованные грибы горькушки, завёрнутая в виноградные листья салма, свиные и бараньи колбаски мичи, овечий и козий сыр. Один из гостей, седовласый и тучный мужчина, с горделивой осанкой, медленно поднялся из-за стола, глядя на Влада, ожидая, когда тот позволит взять слово. Дракула тотчас отреагировал.

— Хе-хей, люд честной! Глотайте, кто откусил, не кусайте, кто лишь взял! Я вижу мой гость желает молвить слово! Корнел Бузой! Мы бились вместе под Джурджу!

— Верно так, Влад… — довольно проговорил толстяк.

— Сколько лет прошло?

— Тридцать пять, — ответил Корнел, и лицо его немного просияло. — А всё как вчера.

— Всё так, мой друг. Всё так. Но, прости, я тебя перебил!

— Государь, вам известно, я не умею красиво говорить… — начал Корнел и в зале стало тихо.

«Он внезапно назвал Влада «государь» в середине разговора. Один из тех, кто не принял наместника, притом открыто».

— Просто хотелось бы пожелать вам и нашей земле новых времён и настоящей короны. Встарь всякое бывало, но срази меня меч, если я перестал гордиться тем, что родился в Халивии. А чтобы никто не расплакался от старческого нудяжа, пускай мой луэта́р споёт для нас.

Публика ответила дружными аплодисментами, к которым присоединился и сам Влад. Между столами степенно вышагивая, без спешки и суеты прошествовал совсем ещё молодой мужчина. У него была бледная кожа и мягкие, я бы даже сказал женственные черты лица, тонкие руки и пальцы, блестящие белокурые локоны, спадавшие на плечи. Следом за луэтаром двое мужиков тащили громоздкий струнный музыкальный инструмент, отдалённо напоминающий гусли — цимбалы. Певцу передали табурет. Поклонившись, на три стороны, сперва хозяину замка, затем направо и налево, он сел, лицом к Владу. Едва пальцы луэтара коснулись струн, все разговоры смолкли. Высокий голос взлетел, отражаясь от стен, проникая в самые тёмные закоулки замка, казалось, пронзая насквозь не только сердца, но и стены. Улучив момент, я выскользнул из-за стола. По правде сказать, мне быстро наскучило празднество. Я не испытывал тяги к еде и вину, избегал разговоров, а потому был лишним на этом празднике. День клонился к закату. Я уже чувствовал подступающую тьму. Ждал её ласковых объятий и безграничной свободы, что сулила она. Незаметно покинув тронный зал, я отправился на уже полюбившееся место — замковые стены.

Сумерки сгущались над миром с каждой минутой приближая ночь. Небо затягивали тёмные тучи, и очертания падающего за горизонт светила просвечивали как масляная лампа через портьеру. Ноздри щекотал внезапно грянувший мороз, словно зима наконец-то решила отыграться за предыдущие месяцы пощады, уже на исходе своей силы. Редкие дозорные, прячущиеся в башнях на стенах, грели руки у жаровен, кляня провидение и начальство за то, что в вечер, когда всем дозволено пировать, они прозябают на посту. Я бесцельно бродил, всматриваясь в дымку над лесом, иногда останавливаясь и подолгу созерцая пустоту беззвёздного неба. Вдруг послышались чьи-то шаги. Обернувшись, я увидел, что ко мне идёт Алейо. Поравнявшись со мной, он встал рядом, неловко переминаясь с ноги на ногу.

— Что ж тебя стоит поздравить дважды, — проговорил я, повернувшись к нему. — Ты храбро и ловко сражался, и победил серьёзного противника, чем лишил нас ряда проблем… По крайней мере на какое-то время. А теперь ты — рыцарь. Я искренне за тебя рад, Алейо.

— Спасибо, капитан Яровицын… — неловко пробормотал юноша.

— Я очень давно не он, — ответил я, грустно улыбнувшись. — И даже не Алексей. Мне в пору выбрать новое имя. Порой мне кажется, что прежнего я более не достоин.

— Вы самый достойный человек, из тех, кого я знаю! — с горячностью возразил Алейо.

«А как же рыцарь Маркус Авалос?» — подумал я, но не стал смущать парня.

— Спасибо тебе на добром слове, но, к сожалению, слов, пусть и благородного человека, да к тому же рыцаря, недостаточно, чтобы изменить то, что изменить нельзя.

Мы замолчали.

— Я пришёл поблагодарить вас, Алексей, — снова заговорил Алейо. — Я жив благодаря вам. Оказавшись там на арене, у меня вылетело из головы всё чему меня учили все эти годы… Но отчего-то пришли на ум именно ваши слова… Про тактику, движение… И моральную подготовку к тому, как это закончится.

— Ты сделал всё сам. Я только направил твою мысль.

— И ещё, я благодарен вам за то, что вы сказали господину Маркусу… Я знаю, это вы посоветовали ему произвести меня в рыцари.

— Он сам так сказал? — изумился я.

— Да.

— Маркус никогда бы не прислушался к моему совету, — ответил я, вновь улыбнувшись. — Он принял это решение сам, основываясь на том, что доверяет тебе и видит, как ты вырос. Я лишь высказал своё мнение.

— И всё-таки, это были вы. Я никогда не забуду то, что вы сделали для меня, капитан Алесей Яровицын. И хоть вы и говорите, что позабыли своё имя, я буду помнить его всегда. Теперь я рыцарь, и клянусь честью, покуда буду жив, искуплю долг перед вами, ко ли вы найдёте, чём скромный уроженец Согосбура может оказаться полезен.