— Алейо, трогай, — бросил он, захлопывая за собой дверцу кареты.

Ты понимаешь, что изменился, лишь когда возвращаешься туда, где давно не был. То же место, те же люди, но всё чужое, словно по ошибке нарисованное в твоей памяти.

Земля ещё не успела хорошенько промёрзнуть и поддавалась, но копать одним лишь кинжалом было чертовски тяжело. Я расковыривал участок лезвием, а затем рыл руками. Не знаю, сколько так провозился, часа три, может и больше. Руки были чёрные от грязи, под ногти забилась земля, вся одежда перепачкалась. Солнце ушло за горизонт, когда я, наконец, оттащил останки ундины в могилу. Хрупкое, совсем подростковое тело почти не имело веса. Я бережно уложил труп на дно ямы, затем сходил за головой. К счастью, глаза были закрыты. Готов поклясться, если бы они открылись, я бы не удивился, однако этого не произошло. Когда голова легла в могилу, рядом с туловищем, мне захотелось что-нибудь сказать. Не пафосную речь, а хоть что-то.

«Неважно кем ты была, и как существовала. Мы не клянём волка за то, что он режет овец. Его кто-то задумал таким, как и тебя… Как и всех нас. Хотелось бы мне знать, кто автор этого безумия?».

Последний раз глянув на впалые щёки совершенно невинного личика, я принялся закапывать тело, загребая землю руками. Вдруг тело ундины озарило едва различимое зеленоватое призрачное свечение. Я протянул руку, повинуясь неясному инстинкту, и коснулся мёртвой ауры. Она струилась сквозь мои пальцы, словно вода, закручивалась вокруг запястья, словно пытаясь проникнуть под кожу. Я почувствовал родство с этой чистой и свободной энергией, ощутил силу, что сулит она. Сглотнув слюну, я опустил в сияние, что разгоралось с каждой секундой всё сильнее, вторую руку. По коже пробежали мурашки, сознание пьянило необъяснимым и до сели неведомым возбуждением. Свечение ауры мёртвой усилилось, становясь нестерпимо ярким. Я вдруг понял, что нужно делать.

Мысли были несущественны, излишни. Страхи отступили прочь. С моих пальцев потекла собственная сила, искрясь и смешиваясь с аурой мертвеца. Зеленоватую дымку, клубящуюся в могиле, насыщала ультрамариновая мгла. Ундина вздрогнула. По хрупкому телу пробежала судорога, сменяющаяся сильной лихорадкой. Глаза девушки распахнулись. Она уставилась на меня, не веря и не понимая. Её руки потянулись к шее, нащупали место, где она была перерублена. Ундина раскрыла рот, пытаясь мне что-то сказать, но не смогла. Губы едва шевелились, но не рождали слов.

«Она не может говорить, потому, что не срощены кости и плоть, не защит разрез, — мелькнуло в сознании. — Я должен был сделать это, прежде чем, поднимать её».

Вдруг придя в себя, я отдёрнул руки. Ультрамариновое свечение тотчас исчезло, а тело ундины, силившийся подняться, безвольно опало, уронив руки на грудь. Она ещё какое-то время шевелилась, но я уже точно знал, что это лишь эхо, угасающие импульсы в мышцах.

«Она мертва снова. И теперь убил её именно я. Не важно, что я не умел её спасти. Я играл с тем, с чем нельзя играть, и поманил ундину шансом вернуться назад, хотя не имел возможности его дать».

Я вновь застыл над могилой. Руки пришли в движение механически, спешно зарывая недавнюю неудачу и глупость. Я будто стыдился произошедшего, позабыв о том, что собирался сделать. Вскоре на месте ямы высился небольшой холмик земли. Разыскав большой булыжник, я водрузил его на могилу.

«Даже деревяшку с нацарапанным именем не приложить. Я не успел его узнать».

Очнувшись от тягостных мыслей, я взглянул на небо. Ночь давно заявила свои права, сквозь чёрные тучи проглядывал узкий силуэт месяца. Иссиня-мрачной стеной на меня взирал еловый лес. Я прислушался. В отдалении ухала сова, древесные стволы покачивались, скрипя, словно от усталости, слышалось прерывистое дыхание хищников, скорее всего волков, рыщущих в поисках добычи. Мне даже в голову не пришло их опасаться.

«Не почуют, не услышат».

Я от чего-то знал, что опасаться мне стоит не их. Паладин с оруженосцем и треклятыми загадками давно пропали, будто их и не было, остались лишь следы от колёс на земле. Веленские сгинули, Хшанские в бегах.

«Что дальше?».

Достав из-за пазухи амулет Арона, я повертел его в руках, остановившись на гравировке «Ф.К.». Как ни крути, а сама судьба тянула меня снова встретиться с некромантом, но теперь другим.

«Никто больше не расскажет мне, кто я такой, лучше, чем другой некромант. Я должен его найти и, если потребуется, заставить откровенничать. Как его разыскать? Через мормилая, которого тот создал. Если этот некромант вообще ещё жив. Что-то давно не слышно зова… Иляс и Арон сгинули? Вряд ли. Арон казался самой живучей тварью на всём белом свете, Иляс тоже очень долго продержался. Час здесь равен дню там… Хм… Как давно меня задержали? Неделю назад? Кажется, чуть меньше. Получается, примерно полгода…там. Скверно. Что ж, надо найти укрытие, и попытаться войти в Амбраморкс».

Я шёл час или два, рассеянно шагая под тёмными и гостеприимными лапами столетних елей. Деревья стояли так плотно, что вокруг совсем не было снега, да и выпадал он лишь пару раз за сезон. Ноги утопали в мягком замшелом одеяле. Гуляющий под кронами лёгкий ветерок развевал мои волосы, нежно лаская и даруя свежесть. Когда впереди забрезжил свет, я не удивился и не насторожился, продолжая идти. Внутренняя усталость, терзающая не мышцы, а душу, растворяла сомнения. Я шёл на огонёк, зная, что раз уж заметил его, то теперь во что бы то ни стало, доберусь. Вскоре к свечению добавились и другие огни, десяток, может и больше. Одни гасли, другие вспыхивали, мерцали, появлялись и исчезали, и снова появлялись, танцуя и играя в полночном царстве.

Передо мной раскинулась широкая поляна. Взметая столбы пламени к спящему небосклону, потрескивая, пылали костры. Вокруг сидела разномастная публика. Сгорбленные под тяжестью дней старики и старухи, жались к огню, боязливо протягивая трясущиеся ладони. А мимо сновали озорные дети. Они резвились и играли, подбрасывая над головами сухие еловые иголки. Бегали друг за дружкой, пятная и хихикая от восторга. Понаблюдав за ними, я понял, что совсем не слышу их голоса. То, что поначалу показалось детским смехом, на деле было лишь работой фантазии. Я не услышал, а представил этот звук, прежде, чем мозг успел оценить и разглядеть происходящее. Все дети были худыми и болезненными, их кожа отдавала мертвенной синевой, а глаза тускло мерцали холодным зеленоватым светом.

Меня, наверное, заметили, но никто не предал этому значения, никто не испугался или удивился нежданной встрече. Я двинулся между горящих костров, высматривая свободное место. Стояла умопомрачительная и какая-то ненормальная тишина. Я видел девушек, легко одетых, если не сказать практически нагих, которые танцевали под неслышимую музыку. Шёл мимо них, а они одаривали меня гипнотическими взглядами, провожая, а затем вновь возвращаясь к пляске. Их тела раскачивались и извивались, давая по гибкости фору любым цирковым артистам.

Остановившись у костра, подле которого грелись лишь трое, я без приглашения сел на траву, протягивая ладони к огню. Пламя оказалось холодным. Я не чувствовал ровным счётом ничего, мне даже захотелось потянуться глубже, зачерпывая пляшущие сполохи руками, но одна из сидящих рядом остановила меня. Я только едва подался вперёд, как на мою кисть легла её ладонь, отводя в сторону. Незнакомка коротко качнула головой. Заглянув ей в глаза, я едва не вскрикнул. На меня глядела ундина, которую накануне я похоронил, зарыв под камнем. Поймав мой взгляд, она понимающе кивнула, а затем пожала плечами.

«Что поделаешь? Так бывает», — читалось в её небрежных и скупых движениях.

Мне захотелось что-нибудь сказать, но к счастью не нашлось подходящих слов. В следующий миг я понял, что в такие моменты не следует говорить. Любые слова станут извинениями, которые никому не нужны. Нам светил холодный огонь, на чистом небе, сбросившем тучи, сверкал месяц, по-прежнему зелёная трава, отчего-то не пожелтевшая к зиме, казалась удобнее самой роскошной постели. Нам ничего не было нужно, и в первую очередь слов. Девушка придвинулась ближе, положив голову мне на плечо. Я тотчас обнял её, прижимая как родную. Я ждал этого и очень хотел. Конечно же, это была не она. Не та первая, мною встреченная, перепуганная спрятавшаяся в колодце. Но она была похожа на неё, как сестра.