— Ты в порядке? — спрашивает меня коллега, когда я ставлю напитки на общий стол в комнате для персонала. —  Ты выглядишь так, будто только что увидел призрака.

Потому что я действительно увидел.

Призрак моего гребаного прошлого.

— Все нормально, — отвечаю я, уже направляясь обратно на свою смену в спасательское кресло.

Если я думал, что раньше было хреново не рассказать Делайле после того, как она раскрылась передо мной, то сейчас это чувство просто ничто по сравнению с тем, как я себя чувствую теперь.

Меня только что остановили на улице. Меня узнали. Меня попросили фото и автограф.

И что мешает такому случиться, когда я буду с Делайлой?

Абсолютно нихуя.

Самый простой вариант — снова спрятаться.

Но я не хочу прятаться у всех на виду. Делайла не заслуживает быть спрятанной, и я слишком эгоистичен, чтобы ее отпустить.

Что-то придется сделать. Мне нужно принять решение; не если рассказывать Делайле, а когда.

Я думал, у меня будет еще немного времени, чтобы продумать, как сказать это, как преподнести правду так, чтобы не разрушить ее доверие…

Но, похоже, не судьба.

Глава

22

Грей

— Я готовлю для Делайлы сегодня вечером, — говорю я Хадсону, потягивая утренний кофе, пока он взбалтывает свой протеиновый коктейль со вкусом чего-то там.

— Здесь?

— Ага.

— Тебе нужно, чтобы я свалил или…

— Как хочешь.

Мне, честно говоря, не очень хочется выгонять брата из того, что теперь тоже его дом, но мы с Делайлой еще не обсуждали знакомство с семьей, так что я не знаю, ждет ли она, что мой младший брат будет сидеть за столом на нашем свидании. Я склоняюсь к тому, что нет.

Хадсон разблокирует телефон, уже что-то печатая.

— Посмотрю, свободен ли Огаст…

— Буду благодарен. — Подношу кружку к раковине, споласкиваю ее и, повернувшись к брату спиной, бросаю следующую бомбу: — Думаю, придется рассказать Делайле про все это дело с плаванием.

— С плаванием? А, ты про то, что ты Грей Миллен?

Поворачиваюсь через плечо, чтобы увидеть нарочно пустое выражение лица Хадсона.

— Да… про то, что я Грей Миллен.

— Ты же говорил, что пока не собираешься это упоминать.

— Не собирался, — признаю я, тут же чувствуя себя мудаком. Я никогда не хотел врать Делайле… просто хотел пока не говорить правду. Я понимаю, что это уже само по себе плохо, но у меня были на то свои причины…

— Что изменилось? — спрашивает Хадсон.

— Меня вчера узнали.

Я рассказываю брату, что случилось, наблюдая, как он медленно начинает кивать.

— Да… — он морщится. — Если ты действительно видишь, что это может зайти далеко, придется ей рассказать.

Тот самый приступ нервов, который я не испытывал с тех пор, как шел по тоннелю к своему последнему соревнованию, резко находит на меня.

— Как думаешь, она плохо это воспримет?

— Это точно будет не очень, — признаю я, чувствуя это глубоко внутри, в животе. — Ты бы хорошо отреагировал, если бы открылся человеку, с которым встречаешься… спишь… целуешься… только чтобы потом выяснить, что он что-то скрывал от тебя? Причем именно ту самую ложь, из-за которой ты расстался с бывшей?

— Да… — Хадсон цокает языком. — Я бы тоже не обрадовался.

— Вот и я.

— Как планируешь ей сказать?

— Думаю, поужинаем, а потом я расскажу, пока все не зашло слишком далеко.

Я уже знаю, что все зашло слишком далеко. И по тому, как мои слова зависли в воздухе между мной и Хадсоном, он тоже это понимает. Очевидно, как сильно мне нравится Делайла, как сильно я о ней забочусь, как сильно я не хочу ее ранить… особенно своими собственными действиями.

Хадсон кидает свою кружку в раковину и хлопает меня по спине, одарив редкой улыбкой. Это его особый способ сказать мне, что все будет нормально.

Надеюсь, он прав.

Доставая ингредиенты из холодильника и шкафа, я начинаю готовить брускетту для нас с Делайлой на закуску, пенне с кремовым грибным соусом на основное, а на десерт — клубнику в шоколаде.

Готовка помогает отвлечься от мысли о секрете, который я собираюсь раскрыть сегодня вечером; занимает и голову, и руки.

Быстро закидываю салат на гарнир, заливаю его доброй порцией бальзамического уксуса и отправляю в холодильник, надеясь, что у Делайлы нет аллергии, о которой я не знаю.

Я: У тебя нет аллергии ни на что, да?? xx

Делайла: Нет! Не могу дождаться встречи! xx

Теплая искра пробегает по мне от ответа Делайлы, но вскоре она гаснет, оставляя болезненные угольки, обжигающие мое сердце.

Я: Я тоже. Пришлю машину за тобой xx

Захожу в душ, потом надеваю черные брюки и заправляю рубашку цвета темно-синего неба в пояс. Волнение от одной мысли о встрече с Делайлой начинает расти, пока я брызгаю на себя немного одеколона и накрываю стол, ставя бутылку красного вина в центр, чтобы оно успело принять комнатную температуру.

Беспорядочно брожу по квартире, ожидая, когда Делайла постучит в дверь, отсчитывая минуты, пока не слышу тихий стук.

Открываю дверь и вижу ее. Она выглядит шикарно — черные прямые брюки и облегающий кружевной бодик, который я тут же хочу содрать с нее.

— Привет, красавица.

— Привет, — Делайла шагает прямо в мои объятия, отступая лишь для того, чтобы поцеловать меня в губы и оглядеться. — Черт, это место просто потрясное.

— Да, оно неплохое, — соглашаюсь я, следуя за ней к окнам, которые тянутся от пола до потолка.

Делайла прижимает ладонь к холодному стеклу, глядя на вид. Даже я должен признать, что он впечатляющий: Лондон раскинулся во всей своей красе. Солнце, все еще яркое, отражается от небоскребов, сверкая на все стороны, пока жизнь продолжается на улицах внизу.

— Работа спасателем — это секретный путь к богатству или что-то вроде того?

— Что-то вроде того, — отвечаю я, и очередной кусок вины съедает мое сердце, как тот монстр, в которого я верил в детстве. Тот, который прятался под кроватью и мог отгрызть мне ноги, если они свисали за край. Но я быстро понял, что этот монстр — ничто по сравнению с теми, что скрываются у всех на виду во внешнем мире… или с теми, которых мы создаем внутри себя, которые врут нам, чтобы в конечном итоге разрушить нас.

Надеюсь, Делайла не сочтет меня таким монстром, когда узнает правду.

Делайла бросает на меня вопросительный взгляд, но я не могу сказать это сейчас. Буквально. Слова застывают на кончике языка, горло сжимается, и я с трудом выдавливаю из себя вопрос о том, голодна ли она.

Веду ее к накрытому столу, наливаю каждому по бокалу вина, после чего начинаю выкладывать ложку идеально приправленных рубленых помидоров на хрустящие ломтики хлеба.

Закуска проходит мимо, как будто на перемотке, как кино, которое смотришь на тройной скорости.

На самом деле так же пролетает и паста, и клубника в шоколаде, которую Делайла подносит к моим губам.

Я так хочу насладиться этим моментом — едой, присутствием Делайлы, — но не могу.

Потому что я съедаю сам себя изнутри.

Еда практически не касается моего желудка, просто оседая там, словно свинцовые грузы. Тело само по себе странно спокойно, ни переворотов внутри, ни бешено бьющегося сердца. Наверное, годы работы над идеальной физической формой помогли мне с нервной системой.

Но в голове творится полный хаос, и это для меня совершенно незнакомое чувство.

Это не про меня. Я не из тех, кто зацикливается на «а что, если», не из тех, кто прокручивает возможные исходы. Иногда в голове накапливаются повседневные дела, которые нужно запомнить: чьи-то дни рождения или мысль, что надо купить хлеб перед возвращением домой. В такие моменты я сразу иду к воде: бассейн, душ, ванна… без разницы. Вода всегда помогает мне упорядочить мысли.

Но сегодня она не помогла. Ни бассейн в моем здании, ни душ с тремя струйными головками.

Ничего не помогло успокоить разбегающиеся мысли.

— Грей? — Делайла сжимает мою руку. У нее на верхней губе пятнышко шоколада. — Ты в порядке? Я не хочу лезть в твое личное, и, возможно, я слишком много себе надумываю… но ты сегодня какой-то отстраненный. Все хорошо? Это из-за Хадсона? Или…