— Никаких…

— Уж вы извините, ваше сиятельство, что я неделю-то оттягиваю… Я бы и раньше хотел, да деньгами пока не свободен… Имущества много, а денег нет… Вот рассчитываю, что на днях кончится, наконец, вопрос о дороге…

Князь опять как-то смутился.

— Кажется, в субботу комитет? — тихо проговорил он.

— Точно так, ваше сиятельство!..

И вслед за тем прибавил:

— А уж я вашему сиятельству по совести теперь скажу, благо слово изволили дать: с имением-то вы изволили маленько продешевить… Я бы, если бы вы поприжали меня, и сто двадцать пять тысяч дал! — весело и добродушно говорил Савва, поднимаясь с кресла… — Прикажете вам привезти деньги или управляющему?

— Управляющему!..

— Имею честь кланяться, ваше сиятельство… Очень вам благодарен… Сыну теперь есть черноземная землица… Что там ни говори, ваше сиятельство, а землица — святое дело!..

Савва низко поклонился и ушел, а князь все еще не мог оправиться от некоторого смущения.

«Видно, еще не в привычку имения продавать. Голосок-то подашь за меня, ваше сиятельство!» — ухмыльнулся Савва и приказал кучеру ехать домой. — «Будет на сегодня-то маяться!»

На Невском Савва встретил Валентину и с сердцем плюнул.

— Шельма! — проговорил он. — И смотрит-то как, бесстыжая!.. Оплела тебя, дурака, и поделом, а все ж… задорная бабенка… Ловкач!..

Чем ближе подходило время, когда должна была решиться участь Саввы, тем возбужденнее и тревожнее становился Леонтьев.

Очень уж были натянуты струны. Савва отлично понимал, что сорвись дело, Савва рухнет и, пожалуй, ему не подняться никогда. Разорение стояло у него за спиной в то самое время, когда миллионы были так близки.

В какую сторону повернет счастие: к нему или к Хрисашке?

Казалось бы, должно повернуть в его сторону. Девять членов совета на его стороне, по-видимому министр очень благосклонно относится к Савве, тем не менее Савва слишком хорошо знал, как делаются дела, что бы на этом успокоиться.

Кто знает, куда вдруг повернет счастие в последний момент. Мало ли что может случиться?

Беспокоен и прерывист был его сон по ночам. Он не находил сна и думал, думал, не нужно ли еще что-нибудь сделать, не пропустил ли он кого-нибудь…

Нередко он вскакивал с постели и босиком в одной рубахе кружил по комнате, точно зверь в клетке. У него пересыхало в горле, и напрасно он выпивал несколько графинов кваса. Он присаживался к столу и брался за счеты. Тогда среди тишины ночи слышался только сухой стук костяшек.

Савва прикидывал счет предварительных расходов, крякал, почесывал свою косматую голову и шептал: «Грабители!»

Охота за красным зверем стоила баснословных сумм. Чтобы добраться до него, надо было не жалеть денег, и он не жалел.

А много ли у него останется, если он схватит, наконец, зверя за горло?

Снова защелкали костяшки, и на возбужденном лице мужика мелькала улыбка.

Еще останется, есть из-за чего хлопотать. Если утвердят цену, то несколько миллионов у Саввы в кармане.

Снова ложился Савва в постель и засыпал под утро беспокойным сном. Хрисашка, злодей Хрисашка, снился ему во сне в образе волка, мчавшегося ему наперерез…

— Ату, ату его! — вскрикивал Савва и просыпался с налитыми кровью глазами и свинцовой головой..

Пора вставать и снова рыскать…

И Савва вставал, заходил к старухе матери, выслушивал ее старческие предостережения, нежно ласкаясь к матери. Потом навещал больную жену — она уже несколько недель не вставала с постели — бросал ей несколько слов утешения, обнимал сына и приказывал закладывать лошадь.

С Борисом он давно говорил, что надо уломать старика. Старик Кривский тоже будет в совете, и Савва до сих пор не знает, подаст ли его превосходительство голос за него, или за Хрисашку.

— Следовало бы твоему родителю, Борис Сергеевич, по-родственному не обидеть человека… Ты переговори-кось с батюшкой. Сам видишь, что иначе дела совсем в расстройку пойдут.

Борис сам хорошо понимал в чем дело и обещал переговорить с отцом. Надо же было получить от Саввы приданое.

Борис поехал к отцу и был изумлен при виде старика. Так он изменился. По обыкновению, он сидел за письменным столом и что-то писал. «Неизлечимая страсть к проектам!» — подумал Борис, подходя к отцу.

— А, Борис, здравствуй!.. — проговорил старик, слабо улыбаясь и протягивая сыну руку. — Жена здорова?

— Здорова… Вы-то, кажется, прихварываете?

— Я?.. Нет, я ничего… Лета берут свое, Борис! — улыбнулся старик. — Что у вас новенького?

С тех пор как его превосходительство был в отставке, он стал говорить: «У вас». Он уже не считал себя в числе администраторов.

— Ничего особенного… Говорят, Донского сменяют…

— За что?

Борис пожал плечами и усмехнулся.

— Этот вопрос все задают, и никто не может дать ответа…

— Бедная, бедная Россия! — прошептал свою обычную фразу его превосходительство.

Борис скрыл улыбку.

— Скажи мне, пожалуйста, Борис, куда мы, наконец, идем?.. Кого назначают на место Донского?

Борис назвал фамилию. Старик только сморщился.

— А ты скоро губернаторствовать?

— Вероятно, к новому году…

— Куда?

— На юг!

— Жену, конечно, оставишь здесь?

— Разумеется. Она приедет ко мне после ролов. А я к вам с просьбой…

— Ко мне? — усмехнулся старик. — Ты ведь знаешь, что я теперь никаких просьб исполнять не могу. Если хочешь, чтобы ее не исполнили, заставь меня просить кого-нибудь.

— Это дело зависит лично от вас…

Борис обстоятельно и подробно стал объяснять отцу в чем дело и в чем его превосходительство может быть полезен.

Сергей Александрович слушал сына, потупив глаза и тихо постукивая по столу длинными, тонкими пальцами.

Если бы Борис обратил в эту минуту внимание на старика, то увидал бы, какое страдальческое выражение явилось на лице, как судорожно двигались его пальцы и как его седая красивая голова склонялась все ниже и ниже…

Смертельная тоска охватила душу Сергея Александровича. Этого еще недоставало. Два дня тому назад он был потрясен жестоким неожиданным ударом, узнавши о поведении жены, и вот теперь опять новый удар, правда не столь жестокий, но все-таки удар.

Его первенец, когда-то надежда отца, осмеливается просить старика сделать подлость. Он очень хорошо знает Савву, читал его записку и находил, что отдавать дорогу, на предложенных им условиях, Савве нельзя без явного вреда государству. Он решил подать в совете голос против и давно говорил об этом Борису.

А он все-таки просит и просит таким тоном, будто говорит о самом обыкновенном деле, будто государственные интересы ничего не значат…

И кто же так говорит? Его сын, заметный административный деятель и, быть может, будущий страж государственных интересов… «Куда мы идем… Куда мы идем?» — проносились печальные мысли в голове его превосходительства. Он начал с того, что женился на деньгах, и кончает тем, что просит отца сделать подлость…

Но всего ужаснее то, что Борис как будто даже и не понимал значения своей просьбы…

Совсем нахмурился старик, и прошла уж целая минута, как Борис, кончил, а его превосходительство не поднимал головы и не проронил слова.

Борис насмешливо посматривал на отца.

«Опять, верно, старик начнет по этому поводу о реабилитации дворянства. Совсем фатер выживает из ума!»

Когда Кривский поднял голову и взглянул пристальным, строгим взглядом на сына, то лицо старика было сурово. Борис понял, что старик недоволен.

— Ты, Борис, читал записку твоего тестя? — ядовито подчеркнул Сергей Александрович на словах: «Твоего тестя».

— Читал.

— И находишь, что можно подать голос за его предложение?

— Отчего ж?.. По-моему, предложение Леонтьева не лучше и не хуже тысячи подобных же предложений, которые, как вам известно, проходили…

— Или ты, Борис, не читал записки внимательно, или ты… ты недостаточно ее понял!.. — с дрожью в голосе проговорил старик. — Подать голос за Леонтьева — это значит продать Россию, а я… я, сын мой, пока в этом неповинен и на старости лет продать бедную Россию не намерен… Его условия — дневной грабеж!..