Уже пробило шесть часов, когда он позвонил в квартиру.
— Вернулись?
— Нет еще! — отвечала кухарка.
— На стол накрыли?
— Накрыла.
Ужасно хочется есть, но он подождет. Он обещал подождать их возвращения.
Он прошел в свою комнату и стал читать газету. Прочел газету, прочел статью журнала, взглянул на свою «луковку», как прозвал сын недавно купленные им часы, — уже семь часов, а их нет…
— Запоздали как! — проговорил Трамбецкий и спросил у кухарки, как одели Колю.
Кухарка оказала, что не знает.
— Верно, Паша знает! Позовите Пашу!
— Паши нет… Она уехала с барыней.
— Уехала с барыней… зачем?..
Кухарка не знает. Почем ей знать, зачем уехала Паша. Пашу барыня очень любит. Паша зазналась и воображает себя барыней. Паша делает что хочет.
Трамбецкий слушал кухаркины жалобы, но едва ли слышал, что она говорит. Он рассеянно взглядывал на кухарку и повторял:
— Зачем она поехала?..
Он прошел в залу и стал ходить, прислушиваясь к шуму на улице… Вот едет карета… Верно, они!.. Нет, мимо!
Однако, как поздно… Восемь часов!
— Это они! — проговорил он, услыхав, как карета остановилась у подъезда. Он отпер двери и вышел на лестницу. Раздались шаги, и внизу хлопнула дверь…
Печальный вернулся он в комнаты и присел кокну. Ему почему-то припомнилось, как странно глядела Валентина и как дрожал ее голос… Он гнал от себя подозрения, а они, как нарочно, лезли, одно мрачнее другого.
— Подавать обедать? Обед простынет…
— Обедать? Нет… Зачем обедать, — рассеянно отвечал он на слова кухарки. — Сейчас они приедут…
— Должны бы давно быть…
— Еще бы не должны! Коле вредно быть вечером на воздухе…
На маленьких часах в гостиной пробило девять ровных ударов.
Трамбецкому сделалось страшно.
«Она так же и тогда сделала! — вспомнил вдруг он. — Утром еще целовала меня, клялась в любви, а вечером уехала… Нет, нет… что я?.. Этого не может быть… Сына Колю она не посмеет… не решится… Она знает, что тогда…»
Он судорожно схватился за кресло и оттолкнул его с дороги.
— Нет, она не решится… Она…
Он говорил громко и испугался сам своего голоса, — такой он был глухой и сиплый.
«И, наконец, если бы она решилась, разве она оставила бы это все?» — как-то грустно подумал он, оглядываясь вокруг. Он прошел в будуар, там все было в порядке.
— О господи… Что ж они не едут! — с какою-то тоской проговорил он, подходя к письменному столику. Взор его упал на маленький конверт. Он машинально протянул руку, прочел свою фамилию, написанную мелким, сжатым почерком, и, как бы предчувствуя что-то ужасное, стал медленно распечатывать конверт.
А сердце быстро стучало. Он слышал, как оно судорожно бьется, и как холод проходит по спине. Трамбецкий прислонился к стене, чтобы не упасть.
— Чего же медлить? Читай! — проговорил он и решительно стал читать…
Листок тихо выпал из рук на ковер.
— Подлая! — прошептал он и тихо опустился словно подкошенный на ковер, прижимая беспомощно руку к сердцу.
Наконец он поднялся и торопливо вышел из квартиры, повторяя глухим угрожающим голосом, что он разыщет Колю, своего ненаглядного Колю, во что бы то ни стало.
X
В ПОИСКАХ
Одна мысль поглотила все существо несчастного человека — догнать жену и отнять сына. Она отдаст ребенка, а не отдаст?..
Он сам испугался мысли, как молния сверкнувшей в голове… Нет! Она отдаст, к чему ей сын?.. Он будет просить ее, умолять. Ведь человек же она, а не зверь.
Точно сумасшедший выбежал Трамбецкий из подъезда, вскочил на первого извозчика и крикнул отчаянным голосом:
— Пошел!
Извозчик с места поднял лошадь вскачь и на повороте обернулся и спросил:
— Куда прикажете?
Этот вопрос отрезвил Трамбецкого.
Куда ехать?
Строки письма неизгладимыми чертами врезались в сердце. Отчетливо припоминал он содержание записки.
Вот что писала «добрая малютка»:
«Я уезжаю за границу, убедившись, что жить с вами не могу. Не советую преследовать меня. Могущественные люди приняли под защиту несчастную женщину. Благодаря им отныне я свободна и сын будет со мной. Прощаю зло, которое вы мне причинили, сгубив мою молодость, и прошу вас забыть меня совсем».
— Посмотрим, кто смеет отнять у отца сына? Посмотрим! — шептал он, сжимая бешено кулаки и произнося угрозы. — Разве так можно?.. О, я найду его!
Но где искать?
Тоскливо замерло сердце Трамбецкого. Безвыходность положения представилась вдруг ему с поразительной ясностью.
У него нет денег, нет друзей, которые бы могли помочь ему. Как поедет он за границу с двадцатью пятью рублями в кармане?
Он достанет деньги. Он продаст мебель. Наконец, есть же закон. Закон защитит его. Нельзя же оставить ребенка у этой развратной женщины… Он будет жаловаться…
Горько улыбнулся он, вспомнив, как напрасно искал он защиты в тот раз, когда жена бежала от него три года назад. Он просил, грозил судом. В ответ улыбки и пожимание плеч.
Точно ли она уехала за границу? Не уловка ли это с ее стороны, чтобы замести след? О, на это она мастерица…
Куда же теперь ехать?
— Пошел назад! — крикнул Трамбецкий. «Быть может, дворник что-нибудь знает!»
— Дворник, где дворник?
Явился дворник.
— Скажите, пожалуйста… жена моя, Трамбецкая, не говорила вам, куда уехала?
Дворник изумленно взглянул на Трамбецкого.
— Как же-с, сказывали. За границу.
— Вы брали паспорт?
— Нет.
— Послушайте… Вот возьмите на чай… Вы, может быть, знаете… что-нибудь насчет ее отъезда… Ради бога, скажите…
— Очень вам благодарны, только что нам знать? Сегодня барыня отдали деньги за квартиру и сказали, что более жить здесь не будут.
— А насчет вещей?
— Сказывали: барин распорядится!
Он ничего не знает! Да и зачем ей рассказывать дворнику?
Трамбецкий приказал извозчику ехать в участок. В участке никого не было.
— Пожалуйте завтра! — сказал ему сторож. Однако он настоял и увидал помощника пристава.
Трамбецкий назвал свою фамилию и спросил, брала ли жена свидетельство на выезд за границу, но помощник пристава сухо ответил, что он ничего не знает. Трамбецкому показалось даже, что он как-то насмешливо взглядывал на него.
— Ведь без согласия мужа она не могла уехать?
— Отчего ж… Если у вашей супруги есть отдельный вид на жительство…
Он сообразил. В самом деле, к чему его согласие в таком случае?
Из участка Трамбецкий поскакал в канцелярию градоначальника.
Дежурный чиновник лениво выслушал прерывистую речь Трамбецкого и сказал:
— Потрудитесь обратиться к градоначальнику!
— Можно сейчас его видеть?
— Нет-с, нельзя! — строго заметил чиновник, оглядывая с ног до головы нетерпеливого просителя.
— Но мне нужно сегодня же узнать… Поймите мое положение… Ведь дело очень важное!
Чиновник пожал плечами и осведомился о фамилии. Когда Трамбецкий назвал себя, чиновник, — так по крайней мере показалось Трамбецкому, — странно усмехнулся и сказал:
— У градоначальника важнее дела, чем ваше дело. Он принимает по утрам. Завтра можете подать прошение…
— Послушайте!.. — начал было Трамбецкий, но продолжать не мог и беспомощно опустился на кресло.
Принесли воды, и его скоро привели в чувство. Чиновник смягчился при виде этого отчаянного горя и заметил Трамбецкому:
— Вы говорите, что ваша жена с сыном уехала за границу без вашего позволения?
— Да… По крайней мере она пишет…
— Но, быть может, супруга ваша получила отдельный вид!
— Что же из этого… А сын?
— Вид мог быть дан и на сына.
— Это по какому праву?
Чиновник улыбнулся.
— Ваша супруга могла просить об этом…
— Ну?
— В таком случае она могла получить вид и…
— И я не могу пользоваться правами отца? — с горьким смехом перебил Трамбецкий. — Ну, это мы еще посмотрим!
