Полковник обещал господину Сивкову двадцать пять тысяч в случае отыскания денег, и ловкий сыщик употреблял все усилия, чтобы получить обещанный куш, но все его старания до сих пор были бесплодны.
Из найденной в кармане Фомы записки видно было, что у Фомы есть дочь.
Господин Сивков узнал, что действительно у лакея полковника есть незаконная дочь, которую Фома очень любил, но разыскать ее он не мог, как не могла и судебная власть.
Господин Сивков, однако, не терял надежды и утешал полковника, когда раздался резкий звонок, и старуха подала полковнику клочок бумажки, на которой было написано: «Петр Николаевич Никольский просит свидания по делу Трамбецкого».
— Проси! Быть может, Никольский был счастливее! — проговорил полковник.
Толстенький господин только презрительно усмехнулся в ответ на замечание полковника.
Жадным взглядом впился полковник в молодого человека, когда он, после безмолвного рукопожатия, опустился в кресло у письменного стола, напротив полковника. Только напрасно старик надеялся прочесть что-нибудь на утомленном лице Петра Николаевича. Оно было холодно и бесстрастно.
Молодой человек обвел взглядом кабинет и только что заметил притаившуюся в темном углу кабинета толстую маленькую фигуру господина Сивкова. Перед входом молодого человека сыщик пересел подальше от света. Никольский взглянул в угол несколько раз, и чуть заметная судорога скользнула по его лицу.
И господин Сивков, в свою очередь, пристально разглядывал молодого человека из своего убежища. Лицо Никольского напомнило сыщику что-то знакомое и, вглядываясь в профиль молодого человека (Никольский повернул голову), господин Сивков припоминал, когда и при каких обстоятельствах он с ним встречался.
А что встречался — это несомненно. Эти вьющиеся непокорные белокурые волосы и шрам у виска он очень хорошо помнит!..
— Давно изволили вернуться в Петербург? — заговорил наконец полковник, томимый любопытством.
— Сейчас только!
— Откуда?
— Из разных мест!
— Ну, и успешно съездили?
Никольский молчал.
— Вы, господа, незнакомы? — спохватился полковник. — Мой поверенный, господин Сивков! Господин Никольский!
Оба гостя привстали и поклонились, но руки друг другу не подали.
— Мы, кажется, где-то встречались! — проговорил господин Сивков, вставая с места и приближаясь к столу. — Кажется, встречались?
— Я не помню. Впрочем, может быть… В Петербурге так легко встретиться!
— Ваше лицо, господин Никольский, кажется мне знакомым… А впрочем, быть может, меня обманывает сходство с кем-нибудь. Это бывает! — поспешил прибавить господин Сивков, добродушно посматривая на молодого человека.
— Да, бывает! — промолвил равнодушным тоном Никольский.
— Однако хорош я! — спохватился вдруг Сивков. — Засиделся у вас и забыл, что мне к одиннадцати часам надо в одно место. Эге, половина одиннадцатого! — удивился он, взглянув на часы. — До приятного свидания, Иван Алексеевич! Ужо вечерком заверну, а пока не тревожьтесь понапрасну, право не тревожьтесь. Бог даст, вора-то настоящего мы найдем. Он и не ждет, как мы его накроем…
Сивков засмеялся добродушным смехом при этих словах. Он опять пристально взглянул на молодого человека и, опуская глаза под встречным взглядом Никольского, проговорил:
— Позвольте спросить, как здоровье господина Трамбенкого?
— Ничего себе…
— А я так слышал, что плохо… Впрочем, вам лучше знать. Он, кажется, ваш приятель? Мое почтение! — прибавил он, уходя из кабинета.
— Странная встреча! — проговорил Сивков, очутившись на улице. — Лицо это почему-то мне очень памятно, но почему?
Он припоминал, но не мог припомнить и, как мастер своего дола, решил теперь же проследить за молодым человеком.
«Иногда неожиданно нападешь на что-нибудь чрезвычайно любопытное!» — усмехнулся Сивков, останавливаясь на углу Большого проспекта.
Когда за Сивковым затворились двери кабинета, Петр Николаевич начал:
— Поиски мои были неудачны, Иван Алексеевич. Впрочем, нельзя сказать, чтобы совсем неудачны… У меня кое-что есть.
— Что… что такое?..
— Я ничего не отвечу на ваш вопрос. Это кое-что слишком неопределенное… А пока я пришел к вам с просьбой. Не можете ли показать мне книгу ваших заимодавцев?
— Зачем вам? Эту книгу несколько раз уж смотрели. И следователь смотрел, и Сивков смотрел, да только всё без толку.
— Быть может, полковник, я просмотрю с толком…
— Самонадеянны вы, молодой человек!..
— Ведь вам все равно, полковник? Позвольте взглянуть! Кто знает, пожалуй, я буду счастливее следователя и вашего поверенного, господина Сивкова… Он присяжный поверенный?
— Какое! Он просто агент сыскной полиции…
— Вот как!
— Мне рекомендовали его как превосходного сыщика.
— И что же сделал ваш превосходный сыщик? — усмехнулся Петр Николаевич.
— То-то и есть, что ничего. Ездил разыскивать дочь этого мерзавца Фомы и вернулся с пустыми руками. Кажется, пропали мои денежки! Нечего сказать, порядки у нас! Хороши порядки! Хороша сыскная часть! Просто Азия какая-то!
Полковник, раз сев на своего конька, не скоро останавливался. С тех пор, как украли у него сто тысяч, он стал чаще нападать на порядки. Он и прежде не вполне доволен был ими, но теперь негодованию его. не было границ.
— Никто ни за чем не смотрит! Везде продажные люди… Свое добро нельзя вернуть с какого-нибудь мошенника, прикрытого формой…
Не без улыбки слушал Никольский ламентации[34] старика и, когда тот кончил, снова повторил просьбу просмотреть книгу полковника.
— Пожалуй, смотрите! Только едва ли вы что-нибудь найдете в ней, молодой человек… Некоторые господа, записанные в моей книге, пожалуй, не прочь надуть или подложный бланк поставить…
— А украсть? — перебил Никольский. — Как вы об этом думаете?
— Слишком дерзкая кража… Тут смелость нужна…
— А между ними разве смелых нет? Смелые люди везде попадаются, полковник!
Петр Николаевич со вниманием перелистывал гроссбух полковника и особенно тщательно выписывал сроки векселей. Таинственные знаки были ему непонятны.
Злая, ядовитая усмешка искривила губы молодого человека, когда он выслушал характеристики старика.
«Вот их подлинная история. И есть еще болваны, которые на них надеются! Чего можно ждать от этого вырождающегося класса… Чего?»
— Однако, полковник, вы точно Пимен Пушкина… Спокойно зрите на правых и виновных… У вас вот тут, — прибавил он, кивая косматой головой, — настоящая летопись.
— Всего есть, молодой человек. Надеюсь, что вы не употребите во зло моего доверия.
— Еще бы! Я, полковник, шантажом не занимаюсь! — усмехнулся Никольский. — До свидания!
— Ну, дай вам бог успеха. Если вы будете счастливы и разыщете мои деньги, то я готов известную часть…
— Не обещайте никакой части…
— Вы отказываетесь?
— А что?
— Нет, я так… Странно…
— Вы помните, полковник, шекспировские слова: «Есть много, друг Горацио», — и так далее. Я ввязался в это дело больше по глупости! — улыбнулся Никольский.
— Как по глупости?
— Да так, просто по глупости. Жаль человека, хоть и пустого, а все человека. Ведь, пожалуй, его и dahin[35] за то, что сыскная часть-то несовершенна. По ошибке!.. Уж вы на суде-то, полковник, пожалейте беднягу…
— Хороший ли у него адвокат?
— Адвокат хороший, но ведь все в руце божией…
Никольский простился со стариком, а полковник в раздумье проговорил:
— Странный, очень странный этот молодой человек!
II
В ТЕАТРЕ
Вечером двадцать первого сентября красивая голубая зала Мариинского театра представляла необычайное зрелище.
Давалась русская пьеса, а между тем блестящее, избранное общество, никогда не показывающееся в русском театре, наполняло нижние ярусы лож и первых рядов кресел.
