Впереди все ему улыбалось, так что ж за радость лишний раз прочесть безмолвный укор в этом исхудалом лице и в робком, покорном взгляде когда-то любимых глаз?

Через пять минут пара великолепных, в серых яблоках, хреновских рысаков понесла Савву Лукича с дачи в город. Покачиваясь на эластичных подушках коляски, Леонтьев рассеянно глядел по сторонам, занятый мыслями о торжестве над Хрисашкой.

— Куда прикажете? — спросил кучер, сдерживая на тугих вожжах лошадей, когда коляска, скатившись с Троицкого моста, загрохотала по мостовой.

— В департамент!

Кучер сдал вожжи, и рысаки понеслись. Он отлично знал дорогу в департамент.

Погруженный в мысли, Савва Лукич и не заметил, как Евгений Николаевич несколько раз кивал ему рукой, и очнулся только тогда, когда рысаки как вкопанные остановились у департамента сделок.

При появлении Саввы Лукича старый, седой швейцар просиял, словно под животворными лучами ясного солнышка. Он подскочил к Леонтьеву с низкими поклонами и, торопливо снимая пальто, проговорил:

— Давненько у нас не изволили бывать, ваше высокородие!

— Давненько, милый человек… Давненько… Бог грехам терпит?

— Терпит-с, Савва Лукич…

— И рыбка клюет?

Старый плут ухмыльнулся и ответил:

— Тише стало…

— Тише! — улыбнулся Савва Лукич, давая швейцару бумажку, которую тот зажал в руке. — Не гневи бога, старина!

По хорошо знакомой широкой лестнице поднимался Савва Лукич в департамент сделок, в котором почти каждый чиновник был приятелем Леонтьева. Он отсчитывал ступени, и попадающиеся навстречу чиновники весело раскланивались, останавливались и, пожимая широкую руку, приветливо говорили:

— Савве Лукичу! Давненько у нас не были.

— Давненько, милый человек… Давненько…

Вот и знакомый коридор, где чиновники курят и беседуют с посетителями попроще по душе. В длинном коридоре у окон кое-где стоят пары и тихо шепчутся. Савва Лукич весело проходит мимо, кивая головой направо и налево. Всё знакомые ребята, — славные ребята. Он хорошо знал этот департаментский шепот, — слава богу, много дел переделал он тут! — и, пройдя коридор, вошел в двери, на которых, разумеется, было написано воспрещение посторонним посетителям проникать в святилище храма сделок.

Но разве он посторонний?

Сторож так приветливо поклонился ему и с такой готовностью распахнул перед ним двери в хозяйственное отделение департамента сделок, что Савва Лукич весело потрепал сторожа по плечу и сказал, что еще увидит его.

При входе Саввы Лукича в отделение все радостно подняли на него глаза, и лица всех осклабились тою приятной улыбкой, которая словно бы говорила: «Вот бог и подал нашему брату!»

Все низко поклонились, а Савва Лукич, пожимая всем руки, шутливо бросал по сторонам:

— Строчите, строчите, ребятушки. Детям на молочишко настрочите. А приятель-то мой, Егор Фомич, где?

— У директора… Сейчас придет!

— А может, не скоро? Вы, ребята, не морочь, а то уйду…

Все засмеялись в ответ на шутку.

Савва Лукич присел у стола, на котором лежала груда дел в синих обертках. За столом сидел молодой человек и приветливо спрашивал:

— Премию получать?

— Нет, милый человек, другое дело, а насчет премии срок не вышел, а то бы нужно… Нынче мошну порастряс.

Лицо молодого человека приняло вдруг серьезное выражение.

— Если вам нужно, Савва Лукич… — начал он вполголоса.

— Обработаешь?

— Для вас, Савва Лукич, сами знаете…

— Знаю… Ты у меня, брат, верный приятель… Обработывай…

— Срок когда?

— В сентябре с вас, со строчил, сотню тысяч получить…

— Авансом угодно?

— Как хочешь. Аванец так аванец! Я и не думал о премии, а ты таки, спасибо, напомнил!

Молодой человек куда-то скрылся и через пять минут вернулся обратно.

— Можно! — проговорил он тем же полуголосом. — Мы выдадим вам сегодня, а вы завтра, что ли, пришлете удостоверение из завода, что столько-то рельсов отработано.

— Ладно… ладно… А вот и приятель! — проговорил Савва Лукич, протягивая руку пожилому маленькому чиновнику с самым обыкновенным, простым лицом и маленькими серыми глазками, скромно опущенными долу…

Этого маленького скромного человечка все дельцы знали хорошо и старались его задобрить. В своем департаменте он был настоящим воротилой и работником, и если Егор Фомич обещал, хотя бы сам министр отказал в чем-нибудь, то проситель был спокоен, потому что «Егор Фомич обещал». Должность у него была невидная, вроде столоначальника, а сумел он сделать свою должность такою, какую многие охотно бы купили тысяч за двести, да Егор Фомич не продавал.

Приятели поцеловались.

— Давненько, Савва Лукич…

— А ты и дорогу ко мне забыл?.. Бога не боишься?

— Служба, Савва Лукич…

— То-то!.. пардону просишь! Я без тебя тут нежданно сотню тысчонок получу…

— Премию?..

— Самую… Твой помощник надоумил.

— Что же, с богом получайте. Петр Петрович! — обратился он к чиновнику, — поскорее ордерок…

— А я к тебе, Егор Фомич, по душе приехал покалякать… Слободен?..

— Нельзя ли завтра?

— Завтраками-то ты не корми, а если хочешь, я тебя накормлю. Едем, что ли, в кабак. Всего часик.

— Разве что часик…

— Гайда… Вернемся, кстати, деньги у вас получать…

Приятели отправились к Борелю, и там, за бутылкой вина, Савва Лукич рассказал свое дельце. Дело было очень простое. Надо было выкрасть у Хрисашки изыскание железной дороги, вырвать из-под носа концессию, на которую он рассчитывает, и утереть ему нос.

Егор Фомич слушал с невозмутимым вниманием, ни разу не перебивая Леонтьева, точно дело шло о самом обыкновенном из дел, которые он переделал в течение своей жизни. Когда Савва Лукич кончил, то Егор Фомич прежде хлебнул из стакана и заметил:

— Трудно это, Савва Лукич. Министр обещал Сидорову.

— Я, братец, это дело на себя беру. Это уже мы с тобой после оборудуем, а оборудуй ты мне изыскание и добудь, почем он берет с версты… Об условиях нечего говорить, честь честью…

— Однако… Ведь тут расходы большие…

— Полсотни тысяч?..

Егор Фомич только взглянул на Савву Лукича, но ничего не сказал.

— Грабь сотню.

— И две сграблю, если вы получите дорогу, Савва Лукич. Ведь шестьсот верст!

Приятели знали друг друга и скоро сошлись. Егор Фомич обещал подыскать человека из служащих у Сидорова, который на денек добудет планы, привести цену и задержать доклад министру на месяц.

— А в месяц и вы будете готовы!

Савва Лукич возвращался домой веселый и сияющий. При встрече с Сидоровым на Невском, он так небрежно кивнул Сидорову, что Хрисашка от злости позеленел. Между двумя тузами была старинная вражда. Много кусков считали они друг на друге и при встречах всегда щетинились, как два свирепых пса, хотя и старались быть любезными, как два приличных человека.

Через неделю машина была пущена в ход. Копия с изыскания лежала в столе у Саввы Лукича, и он стал «работать». Целые дни посвящал он на то, чтобы «смастерить дельце», толковал с Егором Фомичом, ездил к министрам с докладными записками, шептался с камердинерами, узнавал ходы и лазейки, обещал любовницам влиятельных лиц, считающихся неподкупными, промессы, устроил, что против Сидорова была напечатана статья в газете, — одним словом, Савва Лукич чувствовал себя, как рыба в воде.

Он готовился торжествовать и вырвать у Хрисашки шестьсот верст дороги, чтоб окончательно доконать его, решил задать по случаю помолвки пир горой со стариком Кривским на почетном месте.

«Пусть посмотрят, каков у мужика Савки сватушка!»

Усталый в хлопотах дня, Савва Лукич по вечерам ездил на тройке к своей пташке, но там, вместо отдыха, изнывал от ревности. Мужик все более и более врезывался в «малютку», а она, как нарочно, все становилась холодней и холодней.

Перед тем как сделаться официальным претендентом на миллион приданого, Борису Сергеевичу предстояло закончить кое-какие счеты холостой жизни.