— Хм…

С тревожным треском разорвалась пергаментная бумага. Куски сургуча еще падали, как полковник впился глазами в развернутый лист.

— Вот же… Сучий…

Скривилось лицо. От судороги дергалась щека, придавая лицу жуткое выражение.

— Все, амба, товарищи, кончился наш курорт, — устало проговорил он, пустым взглядом обводя собравшихся рядом командиров. — Четыре часа назад немцы прорвали фронт, ударив в стык десятой и тридцать первой армий. Прямо сейчас крупные моторизованные силы врага развивают наступление в нашем направлении. Понимаете, что это означает, товарищи командиры?

Дураков среди них не было. Неопытные, еще толком не нюхавшие пороха, были, но даже им все было понятно. В таких условиях советское командование будет вынуждено бросать навстречу немцу все возможные части, чтобы, если не остановить прорыв, то хотя бы задержать продвижение противника. И не будет никакой разницы, опытные ли эти войска или новобранцы, недавние гражданские.

— Вот как бывает, — комполка выглядел растерянным, опустошенным. — Готовились к контрудару, чтобы одним мощным ударом сокрушить вражеские фланги, а вышло совсем наоборот… Да, вот так бывает…

Но эта растерянность длилась недолго, и через мгновение комполка взял себя в руки. Перед бойцами вновь стоял уверенный в себе командир, который знал, что и как делать.

— Товарищи командиры, получен боевой приказ. Сводный 101 полк должен совершить формированный марш и в течение двух суток прибыть в г. Слобожаны, где поступить в расположение генерал-майора Солянкина, командира 2-ой танковой дивизии. По направлению Слобожаны — Уголок пройдет новая линия обороны, где мы остановим врага… — и почти сразу же добавил, но уже гораздо тише. — Должны остановить…

Именно так и прошептал «должны остановить». Иллюзий у него никаких не было. За спиной Халкин-Гол, проклятая Финская война, оставившие не только на теле, но и на душе неизгладимые шрамы. Прекрасно понимал, что впереди их полк не ждет ничего хорошего. На месте наверняка нет и намека на укрепленные позиции, а, значит, все придется строить в спешном порядке. А что такое копать траншеи во время наступления врага и его господстве в воздухе, не надо было никому объяснять. Хорошо, если четверть нынешнего состава полка выживет.

Судя по бросаемым на него взглядам, хорошо понимали это и остальные командиры. Лица были насупленные, мрачные. От кого-то веяло решимостью, от кого-то готовностью к смерти, а от кого-то и откровенным страхом. Хотя…

— Кхе… — едва не подавился полковник, вдруг наткнувшись на совершенно странный взгляд. Даже закашлял, чтобы продышаться.

Чуть в стороне от остальных командиров стоял сержант, на лице которого и намека не было на страх или тревогу. Напротив, его лицо излучало ничем неприкрытую радость, глаза блестели в предвкушении, что-то шептали губы. Удивительно, но этот человек не просто не боялся предстоящих тяжелых испытаний и вероятной смерти, а желал их. Да, ни один человек в здравом уме и трезвой памяти никогда не станет хотеть смерти.

— Вот же черт… — комполка протер глаза и вновь посмотрел на этого сержанта, но ничего этого уже не было. Тот выглядел почти также, как и остальные. Был подавлен, чуть испуган. О радости не было и речи. Значит, показалось. — Приведется же.

Выдохнув, полковник махнул рукой. Тревожные разговоры замолкли, и взгляды присутствующих вновь были прикованы к нему.

— Товарищи, готовьте свои подразделения к маршу, и чем черт не шутит, к бою. Все может быть, — скрипнул он зубами. — Через два часа выступаем.

Давно такого июля не было. Уже несколько недель стояла просто несусветная жара. Поля с чахлыми колосьями, давно не видевшими ни капля дождя, прочертили глубокие трещины. Листья на деревьях скукожились, сворачиваясь в трубочки в стремлении сохранить хоть какие-то остатки влаги. Вся полевая и лесная живность днем замирала, прячась по щелям и норкам, и оживала лишь с ночной прохладой. Тем же, кто прятаться не мог, приходилось непросто…

— Подтянись! — время от времени в воздухе раздавался уже охрипший голос комбата. Чуть переведя дух, он вытирал пот выгоревшим на солнце рукавом, и повторял приказ снова. — Подтянись, братцы! Шире шаг. Потерпите еще немного, до привала всего ничего осталось.

Только надолго этого не хватало. Растянувшаяся на несколько километров колонна ускорялась, сапоги бойцов энергичней взбивали дорожную пыль, резче были отмашки рук, но вскоре темп снова терялся. Полк катастрофически не успевал прибыть на место в обозначенное время. Приказ командования просто не учитывал ни ситуацию «на земле», ни подготовку новобранцев.

Тяжело вздохнув, комбат покачал головой. Было ясно, что бойцы устали и последние километры шагали через «не могу». Уже около двух десятков из них пришлось посадить на повозки с боеприпасами и провиантом. К бабке не ходи, что еще немного и большая часть полка просто свалится с ног.

— Товарищ полковник, привал нужен, — комполка, шагавший чуть дальше, словно и не слышал его. Шел в общей колонне, как и все: шаркал сапогами по пыли, дышал, словно загнанная лошадь, время от времени прикладываясь к фляжке. — Сергей Александрович, бойцы идут из последних сил. Нужен привал… Все равно к вечеру не успеем.

Полковник дернулся и медленно повернул голову. Видно, что тоже сильно вымотался. Лицо серое от пыли, в грязных разводах от пота. Под глазами черные круги.

— Есть приказ, капитан, — устало прохрипел он, продолжая идти. Голос звучал механически, безжизненно, словно и неживой. — Сегодня, не позже восемнадцати ноль — ноль, полк должен прибыть в город и… приступить к подготовке оборо…

В этот момент в паре шагов от него высокий боец покачнулся и рухнул на землю. Шагавший в колонне сразу за ним замешкался и тоже свалился.

— Товарищ полковник, через полчаса сляжет рота, а через час батальон или весь полк разом. Привал нужен, — комбат даже не повернулся в ту сторону. Продолжал давить взглядом. — Не успеем, командир, — снова качнул головой. — Людей только загубим…

В колонне раздался то ли вскрик, то ли стон — ещё один потерял сознание и свалился с ног. Выходит, верно сказал, что дальше будет только хуже. Дошло это, похоже, и до полковника.

— Хорошо, Георгий, командуй, — полковник сделал шаг в сторону и спиной провалился к березе. Глаза закрыл и с облегчением выдохнул. Проклятое ранение, заработанное еще на Финской, снова дало о себе знать. — А после давай ко мне того сержанта… Ну ты понял кого…

Конечно, понял. Ведь, именно этот странный деревеншина все тут с головы на ноги перевернул. Ещё на сборочном пункте так себя поставил, что в его сторону и косится побаивались. Уже в лагере показал, что в военном деле похлеще многих командиров разбирается. Ягодкой на торте стала история с тем диверсантом, который выслеживал по тылам наших генералов.

— Есть, позвать.

Вдобавок, этот сержант со своим взводом показали просто нечеловеческую выносливость. Все двое суток марша, пока остальные на жаре плелись на грани издыхания, они носились, как угорелые. Сопровождение во время марша и охранение во время остановок легли полностью на них. Организацией привала и горячего питания тоже занимались они. Каким-то чудом его люди даже рыбачить и охотиться успевали. По крайней мере по кружке наваристой на привале бойцы разок точно успели перехватить.

И как так выходило никто толком понять не мог. Откуда в бывших новобранцах, точно таких же, как и остальные, взялось все это? Неужели все дело было в тех странных и никому непонятных упражнениях, над которыми втихаря посмеивался весь полк? Странно, ведь сержант должен был просто загонять их до истощения. Получилось же вон как.

— Привал! — зычно крикнул комбат. — Привал! — подхватил команду ближайший ротный. — Привал! — уже через мгновение понеслось по колонне. — Привал… — с облегчением повторяли вусмерть уставшие бойцы. — Привал.