Капитану показалось, что парень ни слова не понял. Слишком уж лицо у него было невыразительное, спокойное. Ни единой эмоции не читалось. Вряд ли такая реакция могла быть у человека, который только что получил повестка. Ведь не на праздник или в дом отдыха приглашают, а на войну. Неужели Равиль и, правда, дурачок, как про него говорят?

— Это повестка, слышишь? — Извеков показал на бумажку в руках парня. — Тебя призывают в армию. Послезавтра отправишься на сборный пункт, а после обучения — на фронт.

Тут у парня, впервые за все время разговора, что-то изменилось в лице. Явно, появился какой-то интерес.

— Да, да, на фронт отправишься. Понял меня? — еще раз повторил милиционер.

Парнишка переступил с ноги на ногу. Посмотрел на листок с повесткой, помял его пальцами и даже поднес к носу, словно хотел попробовать.

— Я иду в армию? — Равиль вроде как оживился. Встал бочком, смотрел оценивающе. — Фронт — это ведь армия, воины?

Капитан кивнул:

— Только правильно говорить не по старорежимному воины, а по-нашему, по-советски — бойцы Красной Армии. Так что ты, Равиль, будущий боец Красной Армии, которая мощным стремительным ударом разобьет фашистскую гадину. Будешь бить фашиста так, чтобы всю душу из него вытрясти. Понял теперь?

Парень оживал все сильнее и сильнее, что казалось не просто странным, а очень странным. Извеков, конечно, видел воодушевление добровольцев — молодых восторженных пацанов, бывших школьников у военкомата, но здесь все было совсем по-другому. Рафиль, похоже, радовался тому, что его забирают на фронт.

— Фашисты — это враги? Они плохие?

Вопросы у парня были один страннее другого. Ведь, всем известно, что фашисты являются врагами Советского Союза.

— Что за вопросы? — возмутился милиционер. — Мы уничтожим все это фашистское кубло! Понял меня? Уничтожим до самого основания! Раздавим!

— Фашисты плохие… — Равиль несколько раз кивнул. — Значит, их можно убивать… Убивать человеков — это х…

Парнишка не договорил, а капитан задумался о том, что тот хотел сказать. Может имел ввиду, что война это хлопотное дело. Или просто думал выругаться по матери. Кто знает, что в его голове творится. Как говорится, чужая душа — это потемки.

До следующих глав нужно еще немного подождать, а пока…

Зацените историю про ПОПАДАНЦА В ДРУИДА В 1941 ГОДУ.

Деревья и магия против железа и огня!

https://author.today/reader/262130/2357408

П. Торбеево. Железнодорожная станция. Сборный пункт.

Несмотря на ранее утро июньское солнце пекло уже вовсю. Десятки мужчин, прибывших на сборочный пункт, старались спрятаться в тень. Одни вжимались в кирпичную стену военкомата, другие сгрудились под раскидистой кроной двух дубов, третьи облепили крыльцо с длинным козырьком над головой. Прямо на траве, а то и просто в пыли, лежали сидоры, мешки и узелки всех мастей.

Над крышей здания развевалось красное знамя. По всей стене, что смотрела на железнодорожный вокзал, протянулся алый плакат с тревожным лозунгом — «все на борьбу с врагом». Плакаты поменьше призывали «ударить фашиста со всей пролетарской злостью», «раздавить немецкую гадину». Рядом пара пожилых плотников из досок сколачивали трибуну для митинга.

— Товарищ капитан, разрешите обратиться? — безусый парень, лет девятнадцати — двадцати на глаз, подскочил к угрюмому командиру, широким шагом пересекавшим площадь. Встал перед капитаном по стойке «смирна» и вытянулся, приложив на военный манер ладонь к простой фуражке. Вылитый боец Красной Армии: тело налито силой, в глазах задор. — Женька, ой… Евгений Белоусов! Нас ведь сразу на фронт? В тылу не будут пол года мариновать? Вы, товарищ капитан, прямо ответьте, без увиливаний. Я комсомолец, ворошиловский стрелок, винтовку на зубок знаю. Имею значок ГТО, — парень с гордостью оттянул лацкан пиджака, показывая красно-серебристый кусочек металла на нем. — Мне никак нельзя в тылу отсиживаться.

Машинально козырнув, капитан остановился. Поднял глаза, в которых застыло удивление. Мол, что ты ещё за такой невиданный фрукт.

— … Товарищ капитан, я же говорю, мне сейчас никак в тыл нельзя, — с жаром повторял комсомолец, с напором заглядывая в глаза командира. — У меня ведь брат Митька на самой границе служит. Рядом с Брестом, на заставе. Геройский парень, награды имеет. Представляете, польского шпиона задержал, когда в патруле был. Ему даже внеочередной отпуск дали… Товарищ капитан, вы чего? В глаза что-то попало?

Парень словно споткнулся, заметив, как командир коснулся глаз. Вроде бы даже блеснуло что-то.

— Я не подведу, товарищ капитан. Честное комсомольское, вы ещё услышите обо мне, — он широко улыбнулся. Даже грудь вперёд выпятил, словно уже примерял будущие, ещё не врученные, награды. — Главное на фронт попасть, товарищ капитан. Нечего мне в тылу делать.

Командир же, криво усмехнувшись, хлопнул парня по плечу. Напоследок посмотрел на него так, словно стараясь запомнить.

— Конечно, сынок, конечно. Нечего…

Больше ничего не сказав, развернулся на месте и пошел дальше, в сторону крыльца военкомата. Отойдя чуть дальше, командир начал вполголоса ругаться — грязно, отвратительно, с чувством.

— Молокосос сопливый, б…ь! В тылу ему нечего делать, видите ли, — шрам в пол его лица налился кровью. Смотреть жутко: не лицо, а звериный оскал. — Своим ебан…м значком мне тычет… Жизни толком не нюхал, крови еще не видел, а на фронт лезет. Ему, дураку, с девками на сеновале обжиматься…

Капитана Захарова, командира только еще формирующегося батальона, аж распирало от всего происходящего. Этот пацан же с его мальчишеской твердолобостью и восторженностью просто стал последней каплей.

— Все же, мать вашу просрали! Все! Со всех утюгов кричали, пели… Ведь, от тайги и до британских морей Красная Армия всех сильней… Б…! Всех сильней⁉ Суки, сильнее кого⁈ Сранных суоми⁈ — Захаров, прошедший Финскую компанию от первого и до последнего дня и получивший там свой шрам во все лицо, прекрасно помнил, как армия умылась кровью в заснеженных лесах Карельского перешейка. — Может чертовых пшеков? Б…ь, а теперь⁈

Призывники, что на крыльце прятались от палящего солнца, в один миг прыснули с его пути. Один в один стая птиц от резкого шума. Мужчина, зло сверкнув глазами, взлетел по ступенькам и с силой хлопнул дверью.

— Рожи, ромбы в петлицах, все пели и пели, пели и пели — все хорошо, все отлично. Слово, сукам, против не скажи. Сразу на тебя в политотдел стучат…

С трудом сдерживаясь, чтобы не заорать во весь голос, шипел капитан. От злости так вцепился в подоконник, что дерево трещало. Он ведь все это на своей шкуре испытал, поэтому и оставался капитаном до сих пор. Сверстники, с кем военную карьеру начинал, уже майоры и полковники. Захаров же ни перед кем не привык гнуть спину, всегда правду-матку резал. На учениях и смотрах начальству в глаза говорил, что и где не в порядке. Другие хвалятся и хвалят, а он, наоборот, всю грязь вытаскивает. Говорил и про показуху на смотрах, и про недостаточность учений, и про отсутствие реально опыта у командиров. И кому такая «правда» понравится?

— Вот теперь получите и распишитесь — кривился командир, до хруста сжимая кулаки. — Дохвалились,, б…ь! А эти сосунки теперь кровью буду платить за наши ошибки… Что же мы наделали…

Он стоял у окна, смотрел на десятки молодых парней, мужчин, которые очень скоро должны были попасть в кровавую мясорубку страшной войны. Захаров буквально нутром чувствовал, что эта война превзойдет все предыдущие войны в разы своей невиданной жестокостью. И понимание общей неготовности к надвигающимся ужасам едва не пожирало его изнутри.

— В первом же бою, мать их, сгорят… В первом же… Шагу ступить не успеют, — скрипел он зубами, вглядываясь в лица будущих бойцов. Чудилась, словно наяву, кровь на их рубашках, бинты на руках, синяки. — Проклятая война…