— И где же Фридрих?

Повар, судя по времени, уже должен быть в его кабинете. Фюрер в нетерпении прошелся от стены к стене, остановился у двери. Кажется, с той стороны послышался какой-то шорох.

— Фридрих, это ты?

Дверь медленно отворилась и внутрь въехала тележка с красиво сервированным ужином. На поверхности сверкали серебром супница, изящного вида вилка и ложка. Рядом лежала фарфоровая тарелка и несколько небольших чашечек с паштетом и салатом.

— Мой чай…

Столь странная подача ужина его весьма сильно удивила. Ничего не понимая, фюрер распахнул дверь настежь и шагнул в коридор, где стояли двое солдат его личной охраны, преторианцы из СС.

— Чт…

Оба гренадера, высоченные солдаты в парадной форме с карабинами, сидели прямо на полу в луже собственной крови. Влево и вправо по коридору тянулась точно такая же багровая лужа, в которой лежали другие тела — телефонисты, личный секретарь, еще охрана.

— Охрана… Солдаты… — фюрер пытался кричать, но собственное горло отказывалось ему служить. Спазм парализовал мышцы, не давай выйти ни звуку. Слышалось лишь сдавленное сипение. — К оружию, солдаты… К оружию…

Попятился. Пришлось цепляться за стену, ибо ноги никак не хотели идти.

— Это… Это…

Походя свалил тележку с посудой, наполняя громыханием кабинет. Большая супница со звоном полетела на пол, высвобождая свое содержимое — отрубленную голову повара.

— Фридрих…

Это стало последней каплей для него. Не помня себя от страха, фюрер рванул к другой двери, искусно спрятанное в дубовых стеновых панелях. Секретный ход вел от сюда прямо к подземному ангару, в котором всегда стоял наготове его личный самолет. Нужно было лишь добраться до места, подняться в воздух, и тогда закончится весь этот ужас.

— Этого не может быть, не может быть, — бормотал фюрер, быстро перебирая ногами. — Просто не может быть…

В тусклом свете лампочек, равномерно расположенных на потолке секретного входа, он казался настоящим безумцем, сбежавшим из особого закрытого учреждения для особо буйных умалишенных. Лицо было жутко перекошено, глаза выпучены, едва не выпрыгивая из глазниц. Рот кривился, выкрикивая что-то непонятное.

С треском вывалился в подземный ангар, и со всей силы рванул к самолету, возле которого корпел пилот в комбинезоне.

— Взлет! Взлет! Срочно! — забормотал, срываясь на крик. — Взлет! В Берлин! В Берлин!

Ничего не понимая, пилот быстро занял свое место в кабине и начал прогрев двигателя. Щелкали тумблеры, взревел мотор, заполняя воздух трескучим звуком.

— В Берлин! В Берлин! — продолжали звучать за его спиной безумные крики фюрера. — Быстро! Быстро!

Пилот исполнительно качнул головой. Ведь, его дело не задавать вопросы, а ответственно и аккуратно выполнять свою работу. Взялся за ручки штурвала и медленно потянул на себя, заставляя юркую машину начать движение вперед по бетонной полосе.

— В Берлин! Быстро…

Истерические крики заглушал шум двигателя, но пилот все равно недовольно морщился. Взлет был явно экстренным, а это полное нарушение всех правил.

Он хотел развернуться, чтобы посмотреть на фюрера, но… У его шеи вдруг оказалось что-то острое и холодное, по ощущениям похожее на нож.

— Хумманс…

Щелковский район, дер. Потапово-2. Военный аэродром для истребителей прикрытия Москвы.

Только-только рассветать начало, а Валька Семенов, рядовой из 643-го БАО (батальон аэродромного обслуживания), все еще был на посту. Его сменщик, Николай Говоров, весельчак и балагур, похоже, снова всю ночь провел в расположении соседнего медсанбата, а оттого и запаздывает.

— Не дай бог, товарищ капитан узнает… — вздохнул парнишка, растирая воспаленные от недосыпа глаза. Видно, Валентину снова придется друга прикрывать в очередной [уже сбился со счета какой] раз. — Что же ты, Колька, такой дурной-то? Военное же время, а ты все по девушкам…

Сам Валька был до отчаянного стеснителен в обращении с барышнями. Оттого и в разговоре никогда женщин не называл бабами, как некоторые. Всегда уважительно и с особым пиететом — девушки.

— Хм…

Додумать мысль про товарища и его вчерашний поход к медсестричкам не успел. Его вдруг отвлек какой-то необычный приглушенный звук, медленно нараставший с западного направления.

— Очень уже похож.

У бойца аж ёкнуло в груди. Звук, и правда, был очень похож на гул приближавшегося самолета. А это означало… От возникшей в голове картинки пикирующего немецкого бомбардировщика Валька в момент вспотел, винтовка сама собой прыгнула в руки, а он рванул железной рынде на дереве.

— Черт, точно немец! — просипел боец, когда прямо из-за березовой рощи вылетел небольшой самолет с крестами на крыльях. Правда, на грозный бомбардировщик, что их терроризировал он никак не походил, но легче от этого не было. — Ба, садится…

Непривычно пузатый, словно с брюхом [явно, пассажирский], самолетик начал заходить на посадку. Прошло несколько секунд, а он уже касался колесами травы.

— Суки, живыми взять решили!

Понимая, что к рынде уже не успевает, Валька рванул к самолет. С самым отчаянным видом вперед себя выставил винтовку с приставленным штыком. Решил, что сдохнет, а никого не пропустит.

— Немцы! — сам же заорал иступленным голосом. — Немцы!

Когда запыхавшийся Семенов оказался на месте, от дверцы самолета уже трап со ступеньками скинули.

— А ну, немчура проклятая, руки вверх! — срывающимся от волнения голосом крикнул он, тыкая вперед винтовку. — Сейчас стрельну…

Спиной к нему с самолета спускался… самый настоящий леший, по крайней мере именно таким он его себе и представлял. Это был невысокий чумазый мужчина, одетый в странный плащ из рванных коричневых и зеленых тряпочек.

— Я тебе, хуманс, сейчас стрельну, — с угрозой ответил Леший на чистейшем русском языке, чем привел бойца в самый настоящий ступор. — Перед тобой сержант Красной Армии! Ты лучше подарок товарищу Сталину прими.

Винтовка у Вальки дрогнула, когда в дверях самолета появился ОН. Растерявшись, боец с диким изумлением угадывал в спускающемся по трапу самого ненавистного в Советском Союзе человека. Невозможно было спутать ни с чем эти мерзкие короткие усики, узнаваемую косую челку, выпученные глаза.

— Гитлер!

Ленинградец, потерявший в адских бомбежках города всю семью, почувствовал, как у него темнеет в глазах. Его «накрывало» бешенством при виде этой ненавистной рожи.

— Ах ты, сука…

Не помня себя от злости, он бросил винтовку и прыгнул вперед. Кулаками так молотил по воздуху, что сделал бы честь самой лучшей колхозной косилке. Кажется, даже один раз попал по немецкой физиономии.

… Этот случай потом будет преследовать на протяжении всей его жизни, всплывая по поводу и без повода.

На заводе, куда Валентин устроиться после войны, с ним каждое утро будет здороваться сам директор, целый лауреат Сталинской премии, орденоносец, всякий раз вгоняя молодого рабочего в краску.

Когда же студент Семенов поступит в университет на инженерный факультет, то на первой паре его встретит не кто иной, как ректор, профессор Вознесенский, и при всех первокурсниках и преподавателях, сначала пожмет руку, а потом и вовсе обнимет.

При знакомстве с родителями невесты ее отец, едва узнав имя будущего зятя, тут же бросился его целовать. Сам фронтовик, с радости выпил, расчувствовался, и, недолго думая, предложил вторую дочь в жены. Мол, старшая-то бывает ленится по хозяйству, а младшенькая умница-разумница.

Со временем сыновья, а потом и внуки, все докучали бесконечными просьбами рассказать, как он САМОМУ ГИТЛЕРУ БЛАНШ НА ПОЛ ЛИЦА ПОСТАВИЛ.

Но это будет потом, а сейчас…

Москва

Конечно же, это попытались скрыть. Командир батальона аэродромного обслуживания, чуть не поседел, пока пытался в Москву дозвониться. В одной руке держал телефонную трубку, в другой пистолет. Рядом же, набившись в его крошечную землянку, тяжело дышало еще восемь, а то и десять бойцов и командиров с автоматами на изготовку. На улице за землянкой уже следило еще около трех сотен глаза, считай почти весь личный состав БАО. ЭТОГО охраняли.