С трудом, но ему удалось взять себя в руки. Впереди предстояло много работы по формированию батальона, и времени не было от слова «совсем». Новобранцев нужно будет гонять с утра и до самого вечера, не давая им ни минуты отдыха. Только тогда у них может появиться крохотный шанс на выживание.

— Ничего, сынки, ничего. Мы с вами еще повоюем. Дайте только срок…

Его взгляд блуждал по двору, время от времени останавливаясь на ком-нибудь из новобранцев. Опыт сразу же подсказывал Захарову, что могло получиться из этого человека — настоящий боец или так себе, балласт в роте.

— … Этого не дай Бог комодом или ротным сделают. Зазря всех людей положит, а толку никакого не будет, — первым, на ком остановился его взгляд, естественно, стал тот самый белобрысый паренек, что медалями и подвигами грезил. — Такому никак в командиры нельзя. Сейчас такой нужен, чтобы в землю зарывался, как крот, чтобы людей берег.

Следующим попал в прицел его глаз плотный парень добродушного вида, со вкусом жующим то ли пирожок, то ли кусок хлеба.

— Такому и пулемет доверить можно. Явно, силы хватит, чтобы максим на загривке таскать. А если поднатужится, то и боезапас сможет захватить…

На глаза ему попался и будущий снайпер, и повар, и даже завхоз, если по-простому. А потом Захаров вдруг «споткнулся», наткнувшись на одну странную фигуру.

— А это что еще за такой кадр?

Он смотрел во всё глаза и никак не мог понять, что его так привлекло. С первого взгляда вроде бы ничего особенного: парень, как парень, каких здесь под полторы сотни. Скорее худощав, тёмные волосы, прямой нос, очерченные скулы. Вылитый молчун. Из такого каждое слово клещами тащить нужно.

— Не пойму, — бормотал капитан, продолжая пристально следить за этим парнем. — Подожди-ка…

И тут его осеняет, в чем дело. Чуждость!

— Чужой…

Теперь его взгляд начал подмечать то, что еще несколько мгновений назад ускользало от его внимания.

— Как будто не в общем потоке…

Остальные — призывники, их провожающие, бойцы с гарнизона — казались общей массой, единым полем, где ничего не выделялось, все сливалось в естественное пространство. И лишь этот паренек «мозолил» глаза.

— Точно…

Это были мелочи, нюансы, заметные лишь опытному взгляду. Он держался чуть в стороне от всех, причем выбрав такое место, чтобы была прикрыта спина. Капитан только сейчас понял, что здесь была идеальная для круговой обороны точка. Устройся с винтовкой, а лучше с пулеметом, за этим кирпичным выступом, и тебя ротой не выковыряешь.

— Совсем чужой, — мужчина озвучивал свои мысли, сам не замечая этого. — Как в Зимнюю финны…

Сразу ж вспомнилось, как в Финскую компанию вели себя финны, особенно опытные диверсанты, при заходе на брошенные Красной Армией позиции. Очень было похоже — сдержанные жесты, внешнее спокойствие, максимальная концентрация и внимательность. Причем не каждый мог «прочитать» все это.

— Черт! Какой к черту диверсант в этой забытой Богом дыре⁈ Здесь же ни черта нет — ни заводов, ни складов.

Мысль о подготовленном вражеском диверсанте, заброшенном в Поволжье, мелькнула в его голове, и «растворилась» в потоке других мыслей. Тем не менее все это возбудило его любопытство. Остро захотелось поговорить с этим парнем, расспросить его, посмотреть, что он из себя представляет.

— Ладно, поглядим, что ты за фрукт, — Захаров кивнул сам себе. — Любопытно.

Спустился по крыльцу, отмахнулся от вопроса какой-то бабульки и сразу же направился к незнакомцу, который его так заинтересовал.

— Товарищ, подойдите ко мне! — махнул он рукой, привлекая к себе внимание. — Да, да, вы! Подойдите.

И вновь его поведение выбивалось из привычного образа простого сельского паренька. Особенно удивлял взгляд. Ведь, не мог на капитана так смотреть недавний школьник из никому не известной глубинки. Смотрел, словно силами мерился. Словно спрашивал, а есть ли у тебя право так разговаривать?

Видит Бог, на какой-то миг Захаров даже растерялся, а после разозлился на самого себя. Что же это получается, какой-то пацан его, боевого командира Красной Армии, из себя вывел. Никогда такого даже близко не было. Наоборот, это от его взгляда здоровенные мужики бледнели и начинали заикаться.

— Я же сказал, подойдите ко мне! — вновь махнул рукой, уже теряя остатки терпения. — Что там телитесь⁈ Бегом!

Парень, наконец, подошел, ступая мягко, словно дикая кошка. Движения скупые, сдержанные.

— Имя, фамилия? — стал забрасывать вопросами капитан, не сводя глаз с парня. — Откуда родом? Кто родители? Чем занимаются?

— Я прозываюсь Ра-авиль из рода Биктяка. Та, что дала мне жизнь, живет сельским трудом…

Речь у призывника звучала непривычно. Свое имя «разорвал» на несколько слогов, словно дворянский титул. Фамилию переиначил на старинный манер, превратив ее в наименование рода.

— Что? Какой еще род? Выпил что ли?

Захаров принюхался, но ничего не почуял. Парень, похоже, был совершенно трезв.

— Паспорт где? Бумаги, спрашиваю, с собой? — мужчина требовательно вытянул руку. Этот «неправильный телефон» ему основательно надоел. Решил все в сопроводительных бумагах проверить. — Ну⁈

В ответ «наткнулся» на отсутствующий взгляд.

— Паспорт? Где паспорт? В кармане посмотри. Вон же, торчит.

Капитан сам вытащил из нагрудного кармана рубашки замусоленную серую книжецу. Развернул и углубился в чтение.

— Так… Равиль Биктяков. Происхождение, национальность…

Документы в порядке. Парень никакой не чужой, а здешний, из местечка, что в паре десятков верст от сюда. Происхождение самое, что ни на есть пролетарское: мать — доярка, отец — механизатор. Странный говор тоже объясняется просто. Призывник, татарин, похоже, и русским язык владеет не очень хорошо. На тех, кто два слова связать не может, капитан уже насмотрелся.

— Разберемся, — кивнул Захаров, возвращая паспорт. — Как настрой, боец?

Вопросы у него, по-прежнему, оставались. Откуда все-таки это явное ощущение чуждости, нездешности? Ведь, свой же, тутошний.

— Не боишься? — продолжал «прощупывать», внимательно следя за реакцией. — Ведь, война — не мать родна, а не родная тетка.

Парень повел головой, словно чего-то не понял. Боится, значит. Просто скрывает свой страх.

— Не бойся, боец, — вздохнул Захаров, давай понять, что в страхе нет ничего постыдного. — На войне всем страшно, особенно, в первом бою. Кто-то от артобстрела по себя ходит, кто-то — от налета авиации. А ты чего боишься?

Отсутствующий взгляд парня потеплел.

— Я боюсь, что их будет слишком мало…

— Кого? — не понял капитан, качнув головой. Что-то непонятное сказал будущий боец. — Кого их?

— Врагов.

У капитана медленно поползла вниз челюсть.

— Что? — переспросил он. — Мало врагов?

Захаров вглядывался в лицо этого странного парня, пытаясь найти хотя бы намек браваду или какую-то веселость. В самом деле, не серьезно же тот говорил про нехватку врагов? Немец же прет вперед, как стальная волна. С фронта такие новости приходят, что за голову хватаешься. А этому врагов мало. Может он головой стукнутый?

Но тот совершенно спокойно выдержал взгляд командира. Даже бровью не повел при этом. Словно он днями напролет сидел в окопах, сутками проводил за линией фронта в тылу врага.

— Настоящий воин не считает живых и мертвых врагов, а ищет новых. Больше убьешь, больше славы…

Мужчина с трудом сглотнув вставший в горле ком.

— Ты что говоришь, парень?

— Я говорю, как есть, — парень явно удивился непониманию командира. — Мне сказали, что здесь можно убивать врагов. Пообещали, что их будет очень много. Это, ведь, правда? Врагов будет много?

Это была дикость, но парень явно улыбался. Не было никакой ошибки, он радовался…

— Я могу их убить?

Молчавший все это время, Захаров вдруг с силой рубанул рукой по воздуху. Это какое-то сумасшествие! Дом для психически больных! У него же явно с головой не все в порядке! Нормальный человек войны боится, а не рвется туда, как дикий зверь.