Приложившись к фляжке, он крикнул снова:

— Сержанта Биктякова к командиру!

На колонной вновь колыхнуло:

— Сержанта Биктякова к командиру… — понеслось дальше, с каждой секундой становясь все тише и тише. — Сержанта Биктякова к кома… Сержанта Биктя… Сер…

Не успели командиры перевести дух, присев на траву у дерева, как появился неугомонный сержант. Стоит, как будто и не было у него за спиной двух тяжелейших переходов. Все, словно через мясорубку пропущенные, потные, серые от пыли, а он свеж, полон сил. Ну, как такое возможно?

— Товарищ полковник, сержант Биктяков по вашему…

— Садись, сержант, — командир полка махнул рукой, зовя сесть рядом. — Сказал бы, что в ногах правды нет, но не скажу. Сейчас, как раз наоборот… Слушай боевой приказ. С парой бойцов отправишься в Слобожаны, где передашь письмо генерал-майору Солянкину. На словах скажешь, что… Хотя нет, в письме я все обстоятельно описал.

Небольшой конверт перешел из руку в руки.

— Больше полусотни верст до города. Выдюжишь, сынок?

Сержант бросил быстрый взгляд на карту, раскинутую на траве, и кивнул.

— Если срезать через лес, то будет в половину меньше. Можно до вечера успеть.

Полковник с сомнение в глазах покачал головой. Лихим наскоком вряд ли получится. Белорусские леса коварные, особенно для незнакомого человека. В местных чащах встречаются топи, в которых не то что человек, дивизия с усилением без следа сгинуть может.

— Пройду, только один. Никого из своих бойцов брать не буду, не готовы еще они еще для такого, — без тени сомнения в голосе проговорил парень. При этом так посмотрел на полковника, что и тот уверился. — А это вам, товарищ командир, для ноги…

В его руке появился небольшой березовый туесок, источавший острый, или скорее даже ядреный, запах. А как открыл коробочку, вообще, так дохнуло, что слезы на глазах выступили.

— Барсучий жир и медвежья желчь с кое-какими травами. Свежие, считайте, вчера еще бегали, — ухмыльнулся он, поглаживая коробочку. — Пару раз помазать ногу, и можно о ней забыть. Сейчас намажем…

Полковник, хоть и глядел недоверчиво, но все же с кряхтением снял сапог. Осторожно засучил брючину, то и дело болезненно морщась. Вокруг колена, и правда, синевы хватало, словно здоровенный синяк.

— Еще бы гадючий жир, вообще, бы уже бегали, как в детстве.

Сержант придвинулся ближе и несколькими движениями нанес пахучую мазь. Причем сделал это умело, едва касаясь больного места.

— Вот же черт! — у комполка тут же вырвался удивленный возглас. — Отпустило!

Ничего не понимая, он трогал колено. Ноющая боль, что донимала последние недели, исчезла, как и не было ее. Сходила и синева с кожи.

— Мать твою, — выдохнул он, осторожно поднимаясь на ноги. — Не болит… Совсем не болит. Сержант, что это за…

Поискал того глазами, а его уже и след простыл.

— Что это такое, Георгий?

— Леший это, — пожал плечами комбат, а, наткнувшись на непонимающий взгляд, добавил. — Бойцы его так прозвали, товарищ полковник. Он же в лесу, как родной. Все видит и слышит, звериные следы читает, как открытую книгу. Про травы и говорить нечего. Поговаривают, что он для своего взвода какой-то необыкновенный отвар готовит. Вроде как мертвого на ноги поднимает, — капитан кивнул на мазь. После чуть подумав, добавил. — … А про него не волнуйтесь, доберется и все выяснит. Говорят, для одних война мачеха, а для других мать родна. Вот для Биктякова так и есть. Мне иногда даже кажется, что он рад всему этому.

И обо замолчали. Слишком дикими показались эти слова, дикими даже для военного времени. Разве кто-то может хотеть войны? Желать смерти своих близких, друзей и, чем черт не шутит, самого себя? Командиры переглянулись

— … Товарищ полковник, — наконец, капитан нарушил молчание. — Вы бы сейчас лучше вздремнули немного. Чувствую, больше такого отдыха не предвидится.

Нахмурившись, комполка кивнул. У него тоже что-то «под ложечкой сосало», явно не к добру. Верная примета, что скоро что-то плохое случится.

— Похоже…

Полковник растянулся у березы, подложив под голову свернутую в валик плащ-палатку, и задремал. Долго ли, когда устал, как собака. Только голову опустил, и уже третий сон видишь. На войне всегда так: любую свободную минуту для сна используешь.

Вроде только заснул, а уже вставать. Спросонья он никак не мог понять, что его будили. Пару раз даже отмахнулся, чтобы отстали. Смертельно уставший организм никак не хотел просыпаться.

— Товарищ полковник…

Его снова потрепали по плечу.

— Товарищ полковник, сержант вернулся. Командир!

Наконец, очнулся. Открыл глаза и сел.

— Товарищ полковник, Биктяков уже здесь! Слышите?

Прямо перед ним сидел встревоженный комбат и кому-то махал. Похоже, того самого сержанта подзывал.

— Плохие новости, товарищ полковник.

— Что? — у комполка в один момент весь сон из головы выбило. — Чего там, сержант? Встретился с генерал-майором, передал письмо? Ждут нас?

Тот покачал головой. Из-за пазухи достал то самое письмо и протянул его обратно.

— Это же мое письмо, — не понял полковник, взяв в руки сложенный листок. Посмотрел на бумагу и положил ее рядом. — Рассказывай, чего там случилось? Генерал-майор ранен? Уже бой идет? Чего молчишь?

Сержант снова покачал головой. Причем сделал это с таким невозмутимым видом, что это вряд ли бы кого-то успокоило. Честно говоря, все случилось строго наоборот. Полковник скривился, а капитан прикусил губу.

— Город почти пустой, товарищ полковник. По зданиям в центре гуляет ветер, везде валяются бумаги. По домам прячут жители. Ни солдат, ни техники нет…

— Как пустой? — вскинул голова комполка. Это же в голове не укладывалось. — В Слобожанах же должна наша дивизия стоять. У нас приказ… Слушай, а ты точно там был? Случаем не…

Биктяков даже бровью не повел, словно его каждый день в предательстве обвиняли. Потянулся к своему вещмешку и вытащил из него целую пачку каких-то документов с печатями, подписями, советскими гербами. Сразу видно, штабные бумаги.

— Вот, нашел. Там такого добра полно.

Схватив пачку бумах, капитан начал их перебирать. Во что-то внимательно вчитывался, что-то сразу откладывал в сторону, а что-то просто комкал, как ненужное.

— Что там, Георгий? — напряженно спросил командир полка.

— Похоже, сержант прав, — вздохнул капитан, держа в руках какие-то справки. — Ушли наши из города… Да и никакой дивизии не было.

Полковник нетерпеливо дернулся, явно требуя разъяснений.

— Черт, как в Финскую. Там тоже ни хрена не знали, что на земле творится, — с горечью проговорил капитан, тряхнув бумажками. — Бывало, все телефоны обрывали, требовали и требовали наступать. А у тебя от батальона два взвода раненных с тремя пулеметами осталось, и впереди окопы в полный рост, бетонные доты с трехдюймовками. И вот опять двадцать пять…

Скрипнул зубами хмурый полковник, не сводящий глаз с рассыпанных по траве документов. С дезорганизацией управления и он был знаком не понаслышке. В Финскую тоже полком командовал, хорошо хлебнув и самодурства командования, и заразной паники в войсках.

— Здесь накладные на топливо, списки личного состава, перечень частей. Толком сжечь не успели, — капитан перебирал обгорелые бумажки, показывая то на одну, то на другую. — Судя по документам в Слобожанах было место сбора для отступающих с запада частей, командование которыми должен был принять генерал-майор Солянкин и организовать здесь линию обороны.

Обожженные бумажки подхватило ветром и закружило по траве, словно намекая на всю тщетность человеческих усилий изменить предначертанное судьбой.

— Настоящая солянка, товарищ полковник, — продолжал капитан, уже не глядя на документы. — Зенитная часть с двумя батареями, взвод пограничников, рота средних танков и бронеавтомобилей, пехота… Последняя дата на справках — вчерашнее число…

Командиры понимающе переглянулись. Похоже, военная обстановка изменилась, и их приказ устарел. Но ясности это никак не прибавило.