— Спасибо, — она немного заикается — от неожиданности, вероятно, но то, что ей протягиваю, конечно же, берет. — Очень красивые.

Женщины любят цветы и постоянное внимание. Такая вот прописная истина, известная каждому представителю мужского пола почти с молодых ногтей. Я не исключение, естественно, а Юлька алеющими щеками, бегающими глазками, смущающимся лицом, погруженным в шапку ярко-розовых бутонов, источающих тонкий аромат, который может уловить исключительно женский нос, все точно подтверждает.

— Проходи, — отступает от двери, струной вытягивается возле полотна и свободной от букета рукой указывает, куда я могу проследовать, когда переступлю порог.

Меня упрашивать не надо: шагаю смело и осматриваюсь по сторонам.

— Добрый вечер! — откуда-то, по-моему, с правой стороны раздается взрослый женский, приятный и спокойный, но как будто немного уставший, тихий голос.

А это Женя! Евгения — мать Нии и Юлы, жена Смирнова.

— Прошу, — протягиваю ей второй букет, ничем не отличающийся от того, который только что передал в руки ее старшей дочери.

— Спасибо, — шепчет и принимает знак моего внимания.

Кажется, все? Программа-минимум отлично выполнена и не требует уточнений или переустановки.

— Тоня еще не готова, — Смирнова старшая красиво смущается, опускает голову, прячет взгляд, усиленно делает вид, что внимательно изучает цветочную композицию. — Это ничего?

— Все нормально. Я подожду.

Женя щурится и мягко улыбается.

— Как родители, Петр? — бухтит куда-то в свой собственный розарий.

— Передают вам привет. Все хорошо, стабильно. Отец работает, а мама своим хобби наслаждается.

Четко и по делу, как будто не сбрехал.

— Кофе или… — начинает говорить, но не успевает до конца сформулировать свою мысль, как ее немного грубо перебивают.

— Пусть сюда идет, — кричит глава семейства. — Велихов! — орет Смирнов. — Ко мне!

Пиздец и твою мать! Какое «ласковое и милое обращение». Голосит, вопит, командует, приказывает. Мне? Мне, и как собаке. Вздрагиваю и бормочу себе под нос, но так, чтобы, не дай Бог, никто ничего не услышал:

«А папочка уже не в духе! Держись, дружок».

По моим недавним воспоминаниям место, откуда раздается мужской голос, зовется кухней в этом доме и находится…

— Прошу меня простить, — заношу ногу, чтобы сделать первый шаг в том направлении.

— Да-да, конечно, — Женя мягко отступает и присоединяется к старшей дочери. — Красивые! — я слышу, как она шепчет впечатления Юльке, и обе что-то тут же начинают обсуждать, приглушенно хихикая. — Каждой по букету, ты подумай. Галантный мальчик! Красивый какой…

— По-видимому, это взятка, мама, — выкатывает умудренная жизнью дочь. — Он подлизывается к нам. Очень неумело, между прочим. Цветочки вот вручил. Однако пара-тройка умных фраз не сделают…

— Это простой знак внимания, дамы, — вполоборота отвечаю, пресекая их мыслительную деятельность. Изведутся бедные и больше ничего!

Они мгновенно затихают, словно языки проглатывают, теперь шушукаются, как застигнутые врасплох шпионки или сплетницы, и моментально скрываются с моих глаз в большой общей комнате. Я слышу, как там женщины сюсюкают с маленьким ребенком и что-то даже обсуждают. По-моему, предстоящий ужин и возможное меню на вечер, который мы с Тосиком, к счастью, проведем не здесь, а наедине, в том месте, которое я самостоятельно выбрал для нашей первой официальной встречи. Надеюсь, ей все понравится, она выдохнет, расслабится и станет хоть чуть-чуть мягче, послушнее и покладистее, и скорое свидание под номером два, завтра у моих родителей, пройдет без сучка, задоринки, нервов и в тихой-мирной обстановке.

— Добрый вечер, Сергей, — щурюсь от яркого света, как будто выжигающего мне сетчатку глаза.

— Вырядился, как на свадьбу! Ни дать ни взять, молодой, приехавший за будущей женой! Через порог ведь уже переносил малышку. Все, бл, у вас с ней наоборот, как будто через жопу. Ладно уж! Жених, гребаный пиздец, собственной персоной! — восседая во главе стола, Смирнов своеобразно приветствует меня и издевательски хохочет. — Она всегда долго собирается, Петруччио. Это не секрет, но простая констатация факта. У Тосика все в последний момент и с бесконечным переодеванием, конечно. Я уже три наряда успел посмотреть. Все три, положа руку на сердце, мне понравились. Я, естественно, циклопу говорил об этом, но… Антония рычала и сверкала глазками. Так специфически, в своей манере, приказывала мне заткнуться. Я вынужденно сбежал сюда и обезопасил себя, так сказать, принял превентивные меры, если твоей душе будет угодно. Уже, — подняв руку и прищурив один глаз, он смотрит на часы, — сорок пять минут сижу, не возникаю и не командую. Истосковался сильно! Весь извелся! Но детка больше не показывалась. Наверное, пришла к долгожданному или выстраданному согласию с собственным вкусом и гардеробом. А здесь крутой, я хочу тебе сказать, наблюдательный пункт. Поверь, мальчик, мы не пропустим Нию, если она вдруг надумает проскочить мимо нас.

— Еще время есть, — прохожу внутрь, — а я не тороплюсь.

— Мы с тобой успеем выпить кофейку, пожалуй. Что скажешь?

Скажу, что не хочу! Но сейчас, по всей видимости, я любезно должен предложить свои услуги и сварить кофе для Сергея? Он любит внимание, особенно, когда его оказывают такие, как я — многочисленные «женихи» Антонии. Откровенно говоря, нахожусь не в нужном настроении — волнуюсь, как свидание пройдет, — но положение, довольно шаткое и непостоянное, все-таки обязывает. Да и женскую половину я как будто бы уже задобрил и подмазал, по их собственным понятиям, теперь осталось приструнить беспокойного отца.

Здесь есть огромная проблема. Сергей — не девочка, которой я мог бы навешать лапши на уши или купить ее покладистость букетом, а на интеллектуальные беседы я сегодня не настроен. Придется сохранять нейтралитет, при этом удерживая оборону. Он сильный противник, потому что непредсказуемый и в то же время чересчур разумный. С этим «папой» надо тщательнее фильтровать базар.

— Хочу кое-что спросить. Это можно? — Смирнов встает со своего места, почесывая затылок и посматривая на меня, направляется к рабочему столу. — Черный?

Если это был его вопрос, то:

— Да.

— Выбирай место, — кивает, предлагая мне сесть. — Я быстро, а ты глазом не успеешь моргнуть. Насчет дочери ничего не обещаю, извини, — издевательски смеется. — Это женщины! Но она для тебя старается, — оглянувшись, подмигивает и слишком скалится. — Куда хоть едете?

— Это секрет, Сергей, — умащиваюсь на барном стуле, расстегиваю пиджак и подтягиваю брюки, дергая поясные петлицы.

— И все же? — настаивает на моем ответе. — Мне можно. Я никому не скажу.

— После, — грубо отрезаю, транслируя пониженным тембром голоса, что не хотел бы раскрывать тайну, которую поведаю исключительно его дочери, когда мы с ней прибудем в назначенное место.

— Страну хоть покидать не планируете? — прыскает Смирнов. — Очередная игра? Где вас с Тоником темной ноченькой искать?

— Нет.

— Ты часом не в разведке работаешь, Буратино?

Все ведь было хорошо! Просто-таки отлично, пока папаша не назвал меня этим чертовым прозвищем.

— Серге-е-е-й… — прикрыв глаза, шиплю.

— Не смешно, да?

Никогда и не было!

— Прости, парень, в моем возрасте тяжело перестроиться и поменять программу. Но, — он замолкает на одно мгновение только за тем, чтобы потом почти клятвенно пообещать, — я буду стараться, Петр, очень-очень, сильно-сильно, с огромным пристрастием и рвением. Я целеустремленный хрен, поэтому…

— Буду Вам признателен за это, — дергаю губами, уставившись в окно.

— Не кипятись, Велихов, — он что-то напевает и резко грюкает посудой, а затем внезапно добавляет то, на что я сразу не нахожусь с ответом. — Это ведь твоя работа, Петенька?

Какой-то ребус, детская шарада и углубленный кроссворд, ей-богу!

— Работа? — переспрашиваю его вопрос.

— В один прекрасный день твой папка подсунул мне чрезвычайно интересный документ, в котором говорилось, что моя девочка в грубой форме, почти издеваясь над государственной машиной, нарушает закон. Гриша — верткий хват и прожженный плут, но не в свое дело, если в том не заинтересован и не видит очевидной выгоды, конечно, никогда нос не макнет и ножками не влезет…