Не радостно… Не радостно мне, скорее грустно и немного боязно. Ведь это означает, что отец ни в чем не виноват, он выполнил все на что, по доброте душевной подписался, покрыв недостающие финансы на личном счете у провайдера, и позаботился об интерактивном серфинге и обманчивом спокойствии своей семьи. Так, в чем тогда вопрос?

Стучу по пластиковым кнопкам ультрабука медленнее, скорее обессиленнее, испытывая безнадегу и почти апатию: то ли от неизвестности, то ли от накатывающего ужаса сейчас умру.

— Ну же, ну же, ну же… Открывайся, козел! — отрываю кисти и зависаю, затаив дыхание в ожидании, когда загрузка завершится и браузер озарит мое лицом столь долгожданным приветствием:

«Привет, тигрица! Как ты? Побеждать готова? Цём-цём! Поступили заказы, цыпа…».

Разноцветное колесо вращается, расширяя бусинки, формирующие его обод, но дальше скупого сообщения с банальными словами:

«Попробуйте немного позже — система занята, на запросы не отвечает — ваше соединение небезопасно — обратитесь к поставщику, отправьте отзыв и отчет разработчикам — перенастройте прокси-сервер — данный сайт заблокирован для проверки соответствующими органами — вы нарушаете закон о распространении продукции подобного характера»

меня не пропускает.

«Что? Какой-такой закон? Что еще за статья? Нужен переводчик! Где ж его здесь взять?» — таращусь в последнее сообщение и не верю в то, что содержимое моей «Перчинки» кто-то официально проверяет и усиленно копает под меня.

Идиотка! Мне надо было раньше озаботиться формальными моментами: отсутствующая лицензия, незаконная реклама, которую я, наплевав на все, тайком веду, вкладывая огромные денежные средства в непрерывную демонстрацию объявления, и на финал — грубое, скорее наглое и самонадеянное, словно с определенным вызовом, уклонение от налогового бремени, похоже, сделали свое нехорошее дело. И вот меня закрыли, потуже затянув государственный хомут, из которого глупой «Нии» не выкрутиться и не улететь туда, где можно скрыть свои с большим трудом, кровью и потом, заработанные деньги! Это же мой капитал! Да я простой разбег теперь в другую область не смогу взять без санкции соответствующих органов, а не то что уголовной ответственности избежать, которую мне однозначно навешают или как вагинальные шарики затолкают туда, куда я сама никогда в жизни не рискнула бы их впихнуть. Мне каюк, каюк, каюк! А я, кажется, попала крепко.

Уже под колпаком у правоохранительных или карающих органов? Цифровики изучают сайт и тщательно просеивают мой контент? С минуты на минуту налоговики пожалуют? Теперь мне светит арест, потом темная камера с толстыми железными прутьями, ограничивающая мои права и любимую свободу, полуграмотные соседки-уличные торговки своим «собственным товаром», грязный тюремный душ и упавшее на пол мыл, за которым я по собственной глупости нагнусь? Тяжелые принудительные работы или женская колония? Химия, пожизненное заключение? Каторга? Или… Меня убьют в СИЗО? Возможно, после обвинительного приговора расстреляют, повесят, свернут канатом шею, или быстродействующий яд в кровь вольют? А если это будет электрический стул? М-м-м-м, нет, пожалуйста! Я ведь этого не вынесу.

«Мамочка, я так жить хочу» — смахиваю слезы и еще раз прочитываю то, что написано в сообщении, которое наконец-таки загрузилось после многочисленных попыток посетить сайт интернет-магазина, которым, как оказалось, заинтересовалось долго запрягающее государство.

«Как они обо мне узнали? Они? Ну, эти люди, которые заблокировали весь контент?» — захлопываю крышку и лбом утыкаюсь в логотип производителя бесполезной на сейчас машины.

— Черт, черт, черт, — врезаюсь костью в пластик. — Что теперь делать?

— Спишь, циклоп, или духов вызываешь? Гномиков или зубных фей? — мужская теплая ладонь аккуратно дергает мой затылок, ерошит волосы и гладит кожу. — Плачешь, что ли, Ния? — отец склоняется и прислоняется своей щекой к моему виску. — Кто обидел эту цыпу? Папочка уже здесь. Всем жопы надеру, стоит только моей курочке назвать фамилии сатрапов.

— Привет, — бурчу, губами щупая поверхность ультрабука. — Откуда ты появился?

— Я здесь живу! — похоже, что отец отходит от меня. — Чего-нибудь перекусить предложишь или так и будешь рефлексировать, слюнявя свой бук? Да плюнь на окружающих и зеленую тоску!

— Как?

— Слюной, малая. Соберись и смачно харкни. Только дождись, пожалуйста, пока я покину так называемую опасную близость, чтобы избежать дружественного плевка от своей кровинушки.

Если бы все так просто было. Я ведь даже не знаю, в кого хотела бы попасть, особо не прицеливаясь. Могу, конечно, плюнуть, да боюсь, что сил не рассчитаю и все же попаду куда-нибудь отцу. Например, в его смеющееся лицо за то, как он повел себя много лет назад, оставив маму и меня с сестрой. Развелся на бумаге, а в «гости», почти с ноги дверь открывая, каждый вечер приходил. До сих пор в голове не уложу, как мама позволяла такое обращение с собой? Они были в официальном разводе, а она красивая и умная, молодая женщина, ждала его и каждый вечер открывала эту дверь, чтобы впустить бывшего мужчину к нам в дом. Она его кормила, с улыбкой спрашивала о проведенном дне, слушала его ответы, смеялась над шутками, которые он ей закладывал, а затем шла с ним спать в общую комнату, их спальню, на которую у папы не было больше прав после того, как он собственной рукой подписал тот развод, пятном растекшейся на гербовой бумаге. Наша мама могла бы по-другому устроить свою судьбу, отец ведь отпустил ее и позволил делать все, что ее душе было угодно, он предоставил ей полную свободу. Но… Под его надзором! Зачем же постоянно приходил к нам и следил за ней? Только лишь за этим. И что это за отношения такие, в конце концов? Любовь, да? Одержимость, страсть, неизлечимая болезнь, когда душой и телом связан с человеком, от которого не в силах отказаться, потому что он дает спасение и необходимый воздух для нормального дыхания и питания тканей кислородом? Это сумасшествие или блажь? Родители тогда с ума сошли, сильно заболели и заразили нас собой? Или это чертова привычка и страх остаться разведенной женщиной с двумя малышками, которых трудно самостоятельно поднять, когда не ощущаешь под ногами и в руках уверенную финансовую помощь? У девочек Смирновых должно быть только лучшее и абсолютно все, так заведено и повелось в большой семье, а одинокой хрупкой женщине не под силу дать то, что не покрывает ее бюджет обыкновенного преподавателя института, ночами пишущего диссертацию, усиленно стуча по кнопкам калькулятора. Ах, вот оно что…

«Эх! А я, пожалуй, плюну. Ну, раз папа просит, не стану заставлять его своей милости ждать» — стону и всхлипываю.

— Что? — пальцами нажимаю на уголок глаза, выдавливаю слезу и тяну ее вдоль носа.

— Я есть хочу, Тоник.

Где мама? Почему здесь тишина? Я наивно полагала, что в доме нахожусь одна, а оказалось, что рядом крутится отец, зато мама куда-то подозрительно пропала.

— Который час? — поднимаюсь и осматриваюсь в том пространстве, в котором нахожусь сейчас. — Господи-и-и-и, па-а-а…

— Я ошибаюсь или ты с подружкой поругалась? — он крутится возле рабочего стола, спокойно и размеренно загружает кофе-машину, перекладывает столовые приборы, тарелками негромко грюкает. — Яичница вполне сгодится. Тось, помоги мне, будь добра…

— Да, — поворачиваюсь на своем стуле, снимаю ноги с железных перекладин и, ковыляющим движением опускаюсь на кафельный пол нашей кухни.

— Так что вы не поделили с юной леди? Если не секрет.

— Мальчика, конечно, — тихо отвечаю.

— Это хорошо, — он хмыкает и усмехается. — Где мои года и где те леди, которые бы дрались за меня?

Что же тут хорошего?

— Ревность, знаешь ли, такое гиблое и гнилое дело, а тебе смешно?

— Хорошо, что было, кого делить, Тосик. Это естественно и не противоречит вашей женской натуре и состоянию в агрессивной среде себе подобных! Вы подбираете кандидатуру, ищете ходовой товар, оцениваете экстерьер, боретесь за биоматериал. Понимаешь? Оцениваете будущих отцов. Если на представителя накинулись сразу две барышни, значит, он не плох и чем-то даже выделяется, в противном случае за него бы не начался ваш повизгивающий спор.